Где-то около мая 1960 года к нам, в Обнинский Учебный центр, с проверочным визитом вознамерился прибыть начальник Главного политуправления ВМФ вице-адмирал В.М.Гришанов. Перед этим событием были сделаны все приготовления, как это водится на флоте, причем главный упор был сделан на приведение в идеальный порядок единственно годного к высочайшим посещениям, так называемого, «химического кабинета». Фактически это был кабинет дозиметрии и назывался «химическим» в целях повальной конспирации. Ну, что вы хотите, если атомный реактор нам велено было называть «кристаллизатором».
В без десяти минут одиннадцать командиры лодок, замполиты и командование Учебного центра заполнили химкабинет. В 11 часов должен был приехать адмирал, но по какой-то причине задерживался в пути. Приказано было не расходиться. Нет ничего хуже длительного ожидания начальников. Тут тебе и анекдоты, и простая травля «за жизнь», и шахматы, и нарды... Начальство УЦ разошлось по своим кабинетам. И тут, на самом пике всеобщей «расслабухи», во дворе раздалась команда «смирно!». Адмирал со свитой уже входил в химкабинет. Поскольку старших начальников УЦ на месте не оказалось, а мы быстро сориентироваться, кому из нас встречать, не успели, инициативу взял на себя начальник химкабинета старший лейтенант Мелешкин: - Товарищи офицеры! - скомандовал он, - Товарищ адмирал! Офицеры экипажей по Вашему приказанию собраны. Начальник химического кабинета старший лейтенант Мелешкин! Гришанов молча осмотрел стеллажи с дозиметрической аппаратурой, транспаранты, графики и остановился у портрета бородатого интеллигентного человека. Рассмотрев лицо на портрете, он укоризненно выговорил Мелешкину: - Начальник кабинета, зачем это в химическом кабинете портрет Энгельса? Мелешкин оторопел, смешался, затем после минутного молчания доложил: - Товарищ адмирал! Это не . Это .
Я согнулся пополам под стол и лопался от смеха, вспомнив киевскую хохму, которая рекомендовала отличать Гоголя от Гегеля, Гегеля от Бебеля, Бебеля от Бабеля, Бабеля от кабеля, кабеля от кобеля и кобеля от сучки. Позже, присутствуя на различного рода мероприятиях под его руководством или с его участием, я смекнул, что Василий Максимович был весьма щедр на различного рода афоризмы. Вроде нынешнего Черномырдина.
Миша Глинка
В январе 1960 года я был назначен командиром атомной ракетной подводной лодки «К-40» и в составе экипажа прибыл в г. Обнинск, где в учебном центре в числе других проходил подготовку и экипаж В.Н.Чернавина. Старпомом на экипаже был контактнейший и дружелюбный человек - капитан 3 ранга Анатолий Иванович Павлов, азартный любитель игры в настольный теннис. Компанию ему составляли прилично игравший командир, хорошо и напористо игравший командир группы дистанционного управления реактором Михаил Глинка и иногда я, играющий до сих пор паршиво. Когда Павлов пожаловался Глинке, что потерял хорошую жесткую ракетку, Миша отдавая ему свою, говорил: - Берите мою - я обыграю Вас томиком Пушкина! Ну, томиком - не томиком, а, играя со старпомом, он обыгрывал его нещадно. Однажды, в погожий воскресный день, мы с Анатолием, прогуливаясь по улицам Обнинска, в ожидании, когда же, наконец, откроется «Зеленая лошадь». Это небольшое пивное заведение со столиками на открытом воздухе и известное тем, что действительно было окрашено в зеленый цвет и тем, что к пиву продавались бутерброды с редкой, по тем временам, твердокопченой колбасой и со свежайшим, утренней выпечки, хлебом. Навстречу нам в сопровождении коляски с очаровательным младенцем и, на мой вкус, самой миловидной и миниатюрнейшей из женщин, горделиво шагал Михаил Глинка. Остановившись, он жестом пригласил супругу подойти поближе и представил ее нам: - Знакомьтесь, - сказал он - это мой карманный быт. Затем отрекомендовал ее по имени и отчеству.
Михаил Сергеевич Глинка. Нахимовец, писатель.
Вообще, Миша слыл человеком парадоксального и доброго юмора. Помню, когда год-полтора спустя Глинка рассчитывался с флотом по причине запущенного спондилеза, он в разговоре с друзьями сокрушался, что у него, черт возьми, известкование позвоночника, а не чего-нибудь другого, известкование чего было бы гораздо полезнее для настоящего мужчины. Вы понимаете, о чем я. Позже Михаил Сергеевич Глинка станет писателем и напишет книжку «Крыло волны» и другие. А пока... Пока он управляет атомным реактором на «К-21».
Трынъ, брынъ
В зиму 1963 года наша подводная лодка стала в док полярнинского судоремонтного завода для смены парогенераторов и устранения некоторых построечных недостатков, оговоренных совместными решениями ВМФ и МСП. Экипаж разместился на плавказарме «ПКЗ-24», которая была ошвартована недалеко от дока, что в значительной степени облегчало нам участие в ремонтных работах и приемках. В один из дней наш замполит Юрий Иванович Падорин принес из политотдела Полярнинской эскадры ПЛ новость, которая изначально ничего хорошего нам не сулила. Полярный собирался посетить начальник Политуправления наш старый знакомый В.М.Гришанов. Все хлопоты пали на плечи Юрия Ивановича. Собственно, и хлопот-то было не много - плавбазу мы содержали вместе с ее командой в чистоте, на леса, опутавшие лодку, он не полезет, конспекты по политграмоте и марксистко-ленинской учебе ведутся, партсобрания проводятся без пропусков, тематика соответствует текущему моменту, решения партсобраний выполняются. Вроде и все.
И вот через пару дней прошло оповещение: едет , и в плане обозначено посещение судоремонтного завода, а так как мы были первой ракетной атомной лодкой, проходящей доковый ремонт на «СРЗ-10», вероятность посещения была довольно высокой. Прибыл. Как и предполагалось, один из визитов - к нам. Дежурным по команде был назначен один из самых требовательных и исполнительных старшин - командир отделения дозиметристов старшина 1 статьи Брынь. Украинец, служака - хоть куда! Мы с Падориным вышли на верхнюю палубу, встретить начальника как положено - у трапа. Встретил, отрапортовал. Представился и Юрий Иванович. Пошли в матросский кубрик, который располагался палубой ниже. Внизу, уже в кубрике, адмирала встретил с рапортом дежурный по команде: - Товарищ адмирал! Команда находится на работах в доке. Дежурный по команде старшина 1 статьи Брынь! Реакция главного флотского идеолога была неожиданной: - Брынь? Трынь, брынь... Он остановился, немного подумал и закончил свою «мысль»: - ...междометия! Кхе. Брынь растерянно смотрел, уставившись в адмиральскую пуговицу... Мы с Падориным стояли позади адмирала, и Юрий Иванович повернулся ко мне с кривой и тоже растерянной улыбкой. Я дал себе слово, что никогда и ни при каких обстоятельствах не обижу неосторожным словом матроса.
Визит дли меня оказался досадным. Я все время думал об адмиральской выходке, на его вопросы отвечал невпопад и размышлял только об одном - когда же он уйдет. Так Гришанов на личном примере проводил воспитательную работу.
Стихи в быту и быт в стихах
В конце 1960-го всем экипажем мы прибыли в Северодвинск, где строилась наша подводная лодка. Расположились, обустроились. Командир бригады ПЛ Александр Наумович Кирток поселил меня в общежитие, которое называлось «командирская общага». Хорошо еще так - в Полярном офицерская гостиница, расположенная в 2-этажном деревянном здании вообще неофициально звалась «Золотая вошь». Наша «общага» была пристанищем для бездомных командиров подводных лодок, каковыми мы в подавляющем большинстве и были. Устроена она была в большой 3-комнатной квартире и селились мы по двое-трое человек в комнате. Да вы знаете где это - на углу улиц Торцева и .
Знакомясь с архитектурными особенностями квартиры, я понял, что здесь обитали веселые и талантливые люди. Например, на кухне экспонировались такие стихотворные шедевры: Чтоб от поноса твой взор не потух, - Бей мух! Ближе к кухонной раковине: Посуду не бей, Береги её рьяно, Она - твоя, А не Эдельмана! Если кто забыл, то «Эдельман» - это ресторан «Северный» (мир его развалинам), с которым я познакомился еще в 1954 году, когда в качестве штурмана привел в Северодвинск (тогда Молотовск) подводную лодку 613 проекта «С-43» и отмечал в «Северном» отбытие на командирские классы в Питер. Леонид Исаакович Эдельман был его директором и лично встречал гостей у входа в зал. Я понимаю, что мемориальной доски здесь будет многовато, но назвать какой-нибудь новый кабачок «У Эдельмана» - в самый раз. Для поддержания традиций. В прихожей общаги плакат предупреждал: Скажи нам, В дождь, непогоду на лодку идя, Чьи ты надел уходя?
Конечно, по стихосложению это не шедевр, но по смыслу очень точно, ибо кто же спросонья будет разбираться - свои ли, чужие... С оригинальным производственным стихоплетством я познакомился, когда уже был на другой строящейся лодке «К-137». Известно, что продувание главного балласта от позиционного положения лодки до крейсерского на первых ракетоносцах второго поколения производилось от воздуходувки низкого давления, изготовляемой где-то за Уралом, кажется, в Красноярске. То ли дефект был заложен в документации, то ли в изготовлении, то ли в монтаже на СМП, но при достижении определенного давления воздуходувка срывала, напора не хватало, происходил помпаж, балласт не продувался, воздух с неприятным, прерывистым свистом и бульканием травился в отсек. Для разбирательства с завода-изготовителя был вызван инженер. Прилетел он в понедельник. Фамилия - Горейко. Несколько дней он ковырялся - выяснял причину дефекта, устранил ее, проверил, отметился в финоргане и в субботу укатил обратно, в Красноярск. Ответственного сдатчика Валерия Николаевича Фролова он в выходные дни не нашел и оставил ему в кабинете на дебаркадере записку:
Я не могу в прокуренной конторе Решать вопросы о напоре. Мне надоела ваша шайка-лейка. С приветом. Контрагент Горейко. Там же, в кабинете, я увидел такой стих:
Чтоб зря на ТЭЦ не крутилась турбина, , уходя, гаси, дубина!
В столовой Севмаша в свое время висел призыв:
Поел, попил, уста утер - Посуду ставь на транспортер!
В один из редких погожих дней лета 1967 г. в п. Гаджиево, что раскинулся на побережье б. Ягельная в Сайда-губе, у причалов собралось много народа. Люди стояли на окружающих бухту сопках, на подъездной дороге, на самих причалах. Ждали возвращения легендарной К-19. В ту пору мне выпала честь быть её командиром. Накануне "Девятнадцатая" после продолжительной проверки всевозможными штабами (вплоть до Генерального) вышла в море на инспекторскую ракетную стрельбу. Стрельбу выполнили на "отлично". 12-я эскадра ПЛ СФ ликовала и вышла встречать победительницу всем составом и с оркестром.
На берегу уже знали: несмотря на то, что на учении, создававшем фон ракетной стрельбы, в самый ответственный момент "наносивший ракетный удар" штаб на какое-то время потерял управление, в результате чего на лодку не была передана необходимая информация, ГКП корабля принял правильные решения и "дотянулся" до цели в назначенный момент. Не обошлось без курьёза. Когда до старта оставалось около минуты, главный посредник — престарелый капитан 1 ранга из Генштаба — достал конверт, вскрыл его и зачитал записанную на вложенном в него бланке вводную: "Доклад радиометриста: слабый сигнал самолётной РЛС прямо по корме". Под стать этой вводной могла быть только такая, которая извещала бы о взрыве глубинной атомной бомбы в районе IV отсека. Посреднику было наплевать на то, что ПЛ вот уже более получаса лежала на боевом курсе, погрузившись на стартовую глубину, исключавшую возможность приёма из эфира какого-то либо электромагнитного излучения, тем более сантиметрового диапазона. Я поделился своими сомнениями с посредником — тот оказался неумолим. Стало ясно, что он не уступит, даже поняв, что Генштаб, продолжая страдать тяжелой формой нераспорядительности, подсунул ему для оглашения вводную, предназначенную ещё той К-19, которая до модернизации четыре года тому назад могла стрелять только из надводного положения.
В таких случаях безоговорочно считается, что начальник всегда прав, и последовавший мой бредовый ответ полностью совпал с написанным в "секретке". Так или иначе, состоялся вовремя, и она попала в "кол". Вскоре ожидавшие лодку увидели, как, блеснув светло-серыми бортами, она втянула своё длинное тело в бухту, совершила изящный поворот и устремилась к причалу. Лёгкость и стремительность лодке придавали её непривычная и отличная от однотипных черных кораблей очень светлая окраска, а также лёгкий наклон вперёд ограждения рубки. Игнорируя, как всегда, предложенную ей помощь приставленных волей начальства рейдовых буксиров, лодка без труда ошвартовалась у второго причала с веста. Мне оставалось сойти на причал и доложить командиру эскадры контр-адмиралу В.Г.Кичёву о выполнении задачи... Это был мой последний выход в море на К-19. В кармане уже лежало предписание следовать к новому месту службы и принять от промышленности под своё командование новейший ракетный подводный крейсер. Начиналось же всё в далёком, еще военном году. 1944 г. для меня, 13-летнего мальчишки, был знаменательным. В том году я вместе с матушкой и сестрой вернулся домой в Ленинград из эвакуации. В том же году предпринятая мною попытка поступить в создававшееся ленинградское Нахимовское военно-морское училище увенчалась успехом. Нахимовцем я стал по нескольким причинам. Во-первых, потому что маме одной было трудно поднимать нас двоих; во-вторых, потому что почти все вступительные экзамены были сданы на "отлично" и, в-третьих, потому что нахимовские училища по своему положению предназначались в первую очередь для обучения и воспитания детей военнослужащих, погибших на фронте. А мой отец, историограф штаба БФ капитан 1 ранга Александр Семёнович Ковалёв погиб 28 августа 1941 г. на штабном транспорте «Вирония» во время перехода кораблей флота из Таллина в Кронштадт. История сероглазого юнги Саши Ковалёва, ставшего подводником, затем, в расцвете своих сил. — видным военно-морским дипломатом, а затем — флотским историографом, еще ждёт своего автора.
Нахимовец Ковалев образца 1944 года
Мальчишкам-нахимовцам тогда здорово повезло, что в руководстве ВМФ нашелся умный человек (по-видимому, адмирал Л.М.Галлер), который рекомендовал направить в училище для организации учебно-воспитательной работы тех офицеров, которые сами прошли эту школу в юном возрасте. Нетрудно догадаться, кто оказался среди этих людей. Их образованность, культура, преданность флоту, выдержка не могли не отпечататься в наших молодых сердцах. Они первыми дали нам понять, что любовь к морю — это прежде всего ощущение свободы. Лишь потом это чувство дополняется уверенностью в себе и своём профессионализме, восприятием стихии как единого и в то же время многогранного художественного образа, проникновением в морские тайны, пониманием моря как пространства для своего самоутверждения. Пять лет обучения в Нахимовском училище пролетели быстро. Учился я по-разному. Правда, в конце всегда удавалось наверстать упущенное. С каким-то упоением мы отдавались морскому делу: строили модели кораблей и шлюпку-"двойку", возились с катерными моторами, занимались такелажными работами.
Михаил Михайлович Рожков знакомит нахимовцев с устройством шлюпки.
Но больше всего любили ходить на шлюпках. Мы выходили в Неву, на просторы Ладоги и Финского залива, ходили на вёслах и под парусами. А по вечерам нас можно было видеть на Фонтанке, идущими на вёслах под аккордеон. Сейчас в Нахимовском училище от этого ничего не осталось. Морское дело нахимовцам заменили хоровым пением... По окончании Нахимовского училища почти вся наша 2-я рота строем перешла в ВВМУ им. М.В.Фрунзе. Здесь началось освоение профессии моряка. Здесь же всё это и произошло. Сначала нас было трое — Слава Расс, Юра Зеленцов и я. Мы сдружились ещё в Нахимовском. Уже тогда, не имея полной информации, мы понимали, что за ПЛ — большое будущее, и решили посвятить себя подводному плаванию. Готовились как могли. Создали кружок по изучению устройства ПЛ. Появились единомышленники. Когда в училищах перешли к подготовке узких специалистов, а не универсальных вахтенных офицеров, как это было раньше, мы с артиллерийского перешли на минно-торпедный факультет. А когда 1-е Балтийское ВВМУ было перепрофилировано для подготовки офицеров подводного плавания, мы в числе 16-ти таких же фанатиков добились перевода в это училище на последний, 4-й курс. Позже, показывая свой диплом, мы шутили, утверждая, что освоили весь курс училища за один год. В дипломе значилось: настоящий выдан такому-то в том, что он в 1952 г. поступил в 1-е Балтийское ВВМУ и в 1953 г. окончил полный курс названного училища. Ещё будучи курсантами училища им. М.В.Фрунзе, летом 1952 г. Слава. Юра и я попросили отправить нас на корабельную практику на ПЛ. Просьбу удовлетворили. Наше первое погружение осуществилось на легендарной ПЛ «Лембит» под командованием замечательного моряка-подводника А.Н.Киртока. Погружались для дифферентовки на Большом Кронштадтском рейде.
Позже, тем же летом, ясной безветренной ночью, мы с Юрой участвовали в торпедной атаке М-285 под командованием А.И.Сорокина. Оба мы во время атаки находились на мостике и помогали командиру в использовании ночного прицела и таблиц стрельбы. Атака прошла успешно — находившийся на ЭМ-цели вице-адмирал Л.А.Владимирский выразил командиру лодки благодарность. Да всем и так было видно, как после залпа торпеды, высвечивая на поверхности моря два ярких пятна, скользнули к ЭМ и вскоре на миг осветили его борт в районе полубака и машины. Позже командира наградили именными часами, а нам с Юрой объявили "наше царское спасибо''. Нам такой практики показалось мало, и мы при благоволении училищного начальства вместо очередного отпуска отправились на СФ стажироваться на ПЛ. Поступок этот оказался столь неординарным, что по прибытии в Североморск мы столкнулись со стойким непониманием со стороны чиновников от флота. Лишь когда в дело вмешался НШ флота вице-адмирал Н.И.Шибаев, который даже нашел время отечески побеседовать с тремя стажерами, дело сдвинулось, и нас расписали по лодкам. Позже стажировка укрепила нас в ранее принятых решениях. В начале 1950-х гг. началось стремительное строительство новых ПЛ. Кадров не хватало, поэтому было решено в нашем училище произвести досрочный выпуск офицеров, назначив их на должности командиров групп средних ПЛ. чтобы уже через год, полностью подготовленными, продвинуть командирами БЧ на "новостройки". Осенью 1953 г. я был произведён в лейтенанты флота и назначен командиром торпедной группы на одну из первых ПЛ пр.613 на Балтийском море — С-154.
Лейтенант Военно-морского флота Э.А.Ковалев.
Моему становлению способствовало то, что офицерский коллектив лодки оказался на редкость профессионально подготовленным и доброжелательным. Командир ПЛ В.И.Сергеев сам взялся за подготовку молодых вахтенных офицеров. Имея за плечами военный опыт, он вскоре выучил нас так, что с полной ответственностью мог доверять нам управление лодкой как в надводном, так и в подводном положении. Через год на новую лодку — С-166 — я был назначен уже вполне подготовленным командиром минно-артиллерийской БЧ. В те годы торпеды для выполнения практических торпедных стрельб готовили корабельные торпедные расчёты. Стреляли много. За два года службы на 4-м флоте (Южно-Балтийском) нашему расчёту удалось приготовить и выстрелить более 20-ти различных торпед. Должен заметить, что примерно такое же количество торпед было выпущено с ПЛ, которыми я командовал позже в течении восьми лет. Все торпеды хорошо прошли свои дистанции — кроме одной, которая начала всплывать, не дойдя до цели, и ударила в левую мортиру гребного вала ЭМ, после чего затонула. Расследование показало, что при стрельбе была занижена дистанция залпа. А торпеду подняли водолазы. Когда я учился на 4-м курсе, уделял много внимания изучению устройства и работе на ПУТС. Многие командиры не очень доверяли впервые появившимся на лодках приборам, как это бывает со всем новым. Однажды при выполнении зачётной торпедной стрельбы С-166 четырьмя торпедами, в конце атаки её командир В.Б.Шмырин обнаружил, что упустил момент залпа для стрельбы прямоидущими торпедами (на жаргоне — пропустил "фи" ). Запросив у меня, как работают ПУТС, и получив доклад, что торпеды продолжают отслеживать цель, он скомандовал "Пли!" Когда "дым рассеялся", оказалось, что цель была накрыта веером из 4-х торпед так красиво, что флагман, наблюдавший их прохождение с борта корабля-цели, выразил командиру свою особую благодарность. Командир несказанно обрадовался, а я обрёл в нём внимательного и усердного ученика. После учёбы на минных офицерских классах при 1-м Балтийском училище в 1956 г.. где мы со штурманом Сашей Бурсевичем разработали и написали руководство по использованию ПУТС для решения задач тактической навигации, а также руководство по минным постановкам с ПЛ пр.613, я был назначен на СФ командиром БЧ-3 на одну из первых АПЛ пр.627А — К-14.
. Лодка была только что заложена на стапеле "Северного машиностроительного предприятия" в Северодвинске. Потекли однообразные дни учёбы. Было приятно сознавать, что ты идёшь в авангарде — вместе с людьми, прокладывавшими дорогу новому могучему подводному флоту страны. Но было и обидно, что из-за этого приходится на годы проститься с морем. Вскоре я стал помощником командира тоже строящейся К-27. Это был особенный корабль. Его необычность заключалась в уникальности конструкции ЯЭУ. Под руководством академика А.И.Лейпунского для АПЛ был разработан реактор на промежуточных нейтронах, тепловыделяющие элементы которого омывались не водой, а разогретым жидким сплавом висмута со свинцом. Постройка и приёмка корабля от промышленности превратилась в один большой непрекращающийся эксперимент. Команда успела не только пройти курс обучения в 16-м Учебном центре в Обнинске, но и принять активное участие в ликвидации аварии ядерного реактора на действующем стенде учебного комплекса. Выполняя свои обязанности, мы, входившие в аварийные группы, в ходе ликвидации двух аварии были переоблучены. Определить величину полученных доз радиации не представилось возможным, т.к. имевшиеся в ту пору специальные приборы не позволяли точно измерять уровень альфа-активности, характерной для эксплуатируемого реактора, а обычные радиометры начинали реагировать тогда, когда допустимые нормы уже превышены. До сих пор государственные чиновники без стыда уклоняются от включения фактических ликвидаторов — личный состав аварийных подразделений К-27, ликвидировавших в 1959 г. две аварии на АЭУ в Обнинске, в число ветеранов подразделений особого риска. А ведь у нас были потери: после аварий трюмного машиниста Бровцина списали по инвалидности, а командира дивизиона движения Кондратьева признали больным с диагнозом "лучевая болезнь 3-й степени".
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
