Ранняя дальневосточная весна, ноздреватый от темных проталин снег, мутное утро. Место действия – , бригада ракетных и торпедных катеров.
В 5 часов утра тяжелый свинец, наконец, вытек из опухших от бессонницы мозгов на края век, ресницы склеились, и дежурный по бригаде заснул мертвым сном, воткнувшись лицом в пластиковую столешницу. Сегодня капитан-лейтенант Коля Курагин до полуночи отлавливал бербазовских самовольщиков, потом вызвал к себе и долго долбал дежурного по бербазе вещевика лейтенанта Витю Гузина за пьянку «годков» в автопарке. Витя Гузин только что сам принял вечернюю пайку «шила» и с удовольствием выслушал душевные излияния старшего дежурного. Неприятности продолжились. В полночь у замполита дивизиона консервации прямо с пирса угнали мотоцикл «Урал», и замуля никак не мог уехать домой. Истрепал, верный слуга партии, Курагину все нервы. «Ищи, давай, ты дежурный, ты и виноват!» Пришлось Коле на дежурном уазике мотаться по окрестностям бухты Улисс, оставив за себя своего помощника. Впрочем, мотоцикл объявился самостоятельно в два часа ночи. Он стоял на том же месте, на пирсе консервации, но с помятым крылом и весь в грязном талом снегу. Двигатель ещё был горячий, а в коляске на сиденье, дежурный по бригаде катеров обнаружил забытую женскую рукавичку. Коля, высвистал полусонного замполита, обрадовал его мотоциклом и пошел душить вахтенных на пирсе. Выяснять, кто ездил. - Завтра вам в морге поставят диагноз, - орал он им в уши, - «асфиксия…я…а»! Душил до тех пор, пока матросики не сдали своего соратника и потенциального благодетеля, который за таинство соития с улиссовской гейшей пообещал им по стакану . Этот домашний горячительный напиток катерный Казанова – матрос Саакян добыл в хоть и конспиративной, но широко известной всем страждущим винокурне, на Малом Улиссе, куда мотался на замовском мотоцикле. Заодно он зацепил там и бесхозную девицу, с которой теперь развлекался на катере в машинном отделении.
До четырех утра бешеный капитан-лейтенант Курагин гонял полуголых сексуальных партнёров по пирсам бригады. Он кровожадно, махал кортиком и нечленораздельно выкрикивал непристойные слова… …И вот, теперь утомлённое ликвидацией всех этих безобразий, дежурное тело безмятежно и крепко спало внутри обшарпанной беседки, гордо именуемой «рубкой дежурного по бригаде». До подъема оставался ровно час. Ноги в черных уставных «карасях» отдыхали от ботинок. Коля обеспечил себе минимум комфорта, сняв обувь и подложив под щеку служебную документацию. Из уголка рта протекла струйка слюней прямо на запись в вахтенном журнале «Сдал – принял». Левая рука Курагина безжизненно свалилась со стола во что-то щетинистое и живое. Живое ритмично двигалось. Даже всесильный бог сна Морфей не притупит у военного человека бдительность и ответственность за вверенное ему боевое дежурство. Коля инстинктивно отдёрнул руку и окончательно проснулся. Осоловело, поведя красными от недосыпа глазами он, вздрогнув от ужаса, увидел стадо свиней. Худых, грязных и очень активных. Они, стараясь не хрюкать, чтобы не разбудить дежурного по бригаде, пожирали всё, что можно было найти в рубке. У ближайшей к Курагину свиньи из пасти свисали черные усы. «Хромачи» сожрала, – ахнуло внутри Коли, - шнурками, гадина, подавилась!» Свиней Коля уважал только в виде домашней колбасы, тушенки или котлет. А тут грязные, живые, и голодные твари завтракают ещё новыми ботинками и, судя по всему, готовы закусить и самим дежурным по бригаде.
Они поглядывали на Курагина маслянистыми карими глазками в обрамлении белёсых ресниц. От остатков Колиного ужина в мусорном ведре, половой тряпки и флотских ботинок свинский аппетит только разыгрался. На спинах голодных хрюшек чёрным кузбасс-лаком под трафарет были изображены две буквы – «ББ», то есть «береговая база». Ответственный за подсобное хозяйство бригады катеров – начпрод бербазы старший лейтенант Токарев, замотанный неблагодарной службой, дежурствами, семейными неурядицами и подчиненными азиатскими матросами – работниками подсобного хозяйства - выпустил своё стадо на вольные хлеба. Оголодавшие свиньи вчера пробавлялись пищевыми отходами наверху за штабной столовой, а ночью спустились на пирс. Коля, резво, с носками забрался на стол, крутанул ручку и схватил трубку полевого телефона: - Дежурный по бербазе, лейтенант Гузин! – сонно отозвалась трубка. - Гузин… ать! Убью, сука, падла, на…! Свиньи! Свиньи! Лейтенант Гузин бросил трубку. Гордая военно-морская его душа оскорблений не терпела. - Сам ты свинья! – сказал он телефонному аппарату.
зазвонил снова. - Не бросай трубку, дурак! Боевая тревога! Нападение свиней на бригаду катеров! - вопил дежурный по бригаде. Тогда в годы противостояния двух ядерных держав вероятность нападения американцев на страну Советов в тысячу раз превышала вероятность нападения стада свиней на мощное ракетно-торпедное морское соединение. Витя Гузин, был уже опытным лейтенантом. Его лейтенанству шёл уже четвертый год. Правда полгода он побывал в звании старшего лейтенанта и даже послужил в дружественной стране – Вьетнаме. Но потом, по семейным обстоятельствам, Витя опять начал попивать и статус-кво было восстановлено приказом комфлота. Дежурный по бригаде явно съехал с катушек. Что там ему привиделось, чего он там орет и обзывается? Витя решил лично обследовать поле битвы. Вооружение дежурного по береговой базе было помощнее – пистолет Макарова и 16 патронов к нему. Это тебе не кортик, который поражает цель на расстоянии вытянутой руки. То, что Гузин увидел, прибыв на место чрезвычайной ситуации, поразило его так, что на некоторое время он впал в ступор. Минуты три он смотрел, как несколько истекающих кровью свиней с озверелыми мордами стаскивают дежурного по бригаде со стола. Курагин, как пикадор тыкал в свиные туши окровавленным кортиком. Бедолага был в одних носках и оборванных до колен черных лавсановых брюках. - Чего смотришь, скотина! Стреляй! – заорал Вите дежурный по бригаде катеров. Гузин опустил рычажок предохранителя и передернул ствол. Первая пуля ранила одну из , чем озлобила её окончательно. Свинья развернулась и с места в карьер кинулась на Витю Гузина. За ней на Витю бросились еще две хрюшки. Потом всё остальное стадо.
Дежурный по бербазе лейтенант флота Гузин пустился в позорное бегство. Оглядываясь, он на бегу, дрожащей рукой, слал пулю за пулей в «молоко»… …Было без пяти минут шесть. Командир бригады капитан 1 ранга Пискунов имел неприятную для дежурной службы привычку – проверять организацию подъёма личного состава. Вот и в это злосчастное утро он ехал на своём УАЗике в родимую бригаду. Стрельбу он услышал еще на полдороге от Малого до Большого Улисса. - Что там за хренотень? – запрыгал комбриг на своем сидении, вглядываясь в туманные силуэты катеров. – Давай-ка, Славик, газку прибавь! В разгромленной рубке дежурного по бригаде его встретил с докладом дежурный - капитан-лейтенант Курагин. Вид его был страшен и решителен. Он был в одних носках. В правой руке его был зажат обнаженный окровавленный кортик. Оборванные до колен штаны и кремовая флотская рубашка тоже были в кляксах крови. На обезумевшем лице застыло выражение : «Убью». - Товарищ-..щ капитан первого ранга! За время моего дежурства происшествий не случилось, за исключением…, - Коля вдруг весь обмяк и глухо зарыдал после пережитого потрясения, - свиньи…свиньи, проклятые свиньи! Пискунов изумлённо разглядывал дежурного по бригаде и разбросанный по помещению изгрызенный инвентарь. Такого безобразия за всю свою долгую военно-морскую службу он не видел. - Ибя.. -я, Курагин, что это вы себе позволяете? Кто это здесь у нас свиньи? - Бербаза... натравила... на меня своих голодных свиней, - просипел, дергая кадыком Коля Курагин, - пришлось отбиваться. Пискунов повёл носом и поморщился. Помещение рубки дежурного источало мерзкие миазмы свинарника. Немудрено – на шести квадратных метрах опорожнилось больше десятка свиней. К полудню начпрод Коля Токарев со своими таджиками отловил одичавшее стадо и водворил его на постоянное место жительства – подсобное хозяйство. А рубку дежурного пришлось снести. Избавить её от жуткой вони не могли никакие моющие вещества.
Вот палатка дежурного по лагерю, возле нее – рында, на которой отбивались склянки каждые полчаса. Для общелагерных мероприятий: подъема флага, побудки, отбоя, приема пищи, поверок давался музыкальный сигнал на трубе для каждого случая. Сигнал дублировался дневальными на боцманских дудках. Это и были наши часы. Каждое утро – семафор 20 минут. Выстраивались две шеренги, первая делала 50 шагов вперед, поворачивалась лицом ко второй и «разговоры» флажками начинались. Важнейшим занятием было шлюпочное дело. Наши шлюпки стояли в речке напротив торпедных катеров. Речка впадала в ковш (часть моря, ограниченная пирсом и берегом). На выходе из ковша в море высилась брандвахта, с которой просматривался ближайший кусок моря. Так что шлюпки в море были под контролем. В море на шлюпках выходили обычно после завтрака. Независимо от того, гуляет ли по морю ветерок или безветрие, поднимались паруса. И, вот здесь, завтрак играл иногда свою роковую роль. Часто после шторма ветер полностью стихал, а волнение оставалось такое, что идущую в кильватер шлюпку из-за волны не было видно. И вот при таких условиях звучит общая команда «Шабаш. Рангоут ставить. Паруса поднять». Начинается изнурительная двухчасовая болтанка под парусами. Первый характерный рвотный звук и запашок исходит от бакового и …. далее до загребного.
Да, шлюпки - это тебе не лодки станции ЦПКиО г.Тбилиси.
Командиром на нашей шлюпке был молодой лейтенант Сорокин Николай, выпускник пехотного училища. Шлюпочному делу учился вместе с нами. О командирах нельзя плохо, но… . Я был загребным, в руках у меня были фока- шкоты, напротив сидел лейтенант. И я видел, как зеленело его лицо от болтанки. Чтобы не «опозориться», он попеременно пел и курил, но это мало помогало. Наконец, по командам «Убрать паруса!», «Уключины вставить, весла разобрать» привитие навыков противостояния морской болезни заканчивалось. И обессиленная команда должна прогрести 4-5 кабельтовых до ковша, чтобы закончить занятия и отправиться на обед, который в данной ситуации никому был не нужен. Волна не становится меньше, сил грести нет, да и шлюпку почему-то, невзирая на наши «усилия», несет в море, а не к берегу. К счастью, за нами следили, и мы не успевали скрыться за горизонтом. Катер с движком подходил к нашей флотилии. Концами соединяли шлюпки в кильватер. Катер цеплял первую. И вот таким образом мы возвращались, исполнив при этом «позорную» команду «Всем под банки». Процесс обучения лейтенанта и нас был иногда комичным. Шлюпка привязывалась к прибрежным кустам. Лейтенант командовал: «Паруса поднять». Неожиданный порыв ветра надувал паруса, шлюпка срывалась, паруса забирали ветер, и шлюпка на полном ходу неслась на торпедные катера. Время решало все. До катеров было всего-то метров 20. Лейтенант уже не командовал. Он по телам и банкам несся к нагелям, срывал такелаж, чтобы остановить шлюпку. Рейка с парусом падала, команду накрывало, а шлюпка красиво, с характерным шипением за бортом, после быстрого движения останавливалась у торпедного катера. Мы с удивлением и испугом наблюдали, высунув головы из-под укрывавшего нас паруса, что же произошло. Или вот. Было такое местечко, рядом с ковшом, вправо. Берег в этом месте мы называли «коровьим пляжем» из-за «лепешек», которые коровы там оставляли. В этом месте ветры гуляли, как хотели, и, чтобы под парусом выйти из этого заколдованного места нужно было мастерство управления шлюпкой. Опыта, что у нас, что у лейтенанта, еще не было, а шлюпка под парусом уже туда залетела. Паруса убирать нельзя – занятия, а выйти не можем – не умеем. Уж сколько мы поворотов делали, а шлюпка все крутит и крутит в этом ограниченном пространстве и никак в море уйти не может. На помощь к нам подходила другая шлюпка. Командовал ею старшина первой статьи Василий Доценко. Он переходил в нашу шлюпку и в два счета выводил ее в море. Но я его запомнил не только по этому. Когда он звонил по телефону дневальному, а тот отвечал «Алло», Василий Доценко говорил в трубку (цитирую) : «Алло – по румынски ж..а, а вы должны представляться». С тех пор я стараюсь по телефону не говорить слово «Алло», потому что знаю перевод этого слова с румынского, сделанный Васей Доценко.
"Делать нечего". После занятий по семафору. Слева направо: Чикваидзе Константин Ираклиевич, Трубачев Владимир Васильевич, Васечкин Борис Михайлович. Фальшивый Геленджик, 1947 г.
Мы матерели от года к году, если так можно говорить о пацанах. Море и ветер становились для нас все более и более понятными.
Воспоминания нахимовца, выпускника ТНВМУ 1953 г. Героя Советского Союза Соколова Валентина Евгеньевича
НАШ САША.
Во время летних каникул, когда я приезжал в отпуск, мама радовалась, видя меня подтянутого, опрятного, в чистой отутюженной матросской форме. Ребята, мои годки, с завистью любовались бравым нахимовцем. Как-то, в очередной раз будучи на побывке дома, я уличил маму за глажением моей форменки (матросская рубашка) – она, видно, хотела чем-то помочь своему ребенку!!! Возмущению не было предела: - Мама, как ты можешь прикасаться к мужской одежде? - строго, по военному, спросил я. И добавил мягче: - Ведь я уже взрослый и обязан сам за собой смотреть, ты согласна, мама? Мама с грустью выслушала нотацию своего старшего сына и тихо сказала: - Хорошо, Валя, ты конечно, прав. Так быстро пролетело время. А вас я все считаю маленькими. - А кто тебя всему этому научил? - внезапно спросила мама. - Флотская служба, – с гордостью ответил нахимовец. Нашими учителями по морской части были и флотские старшины, которые прошли горнило войны и хорошо знали цену жизни. Их опыт нам помог в нелегкой службе на Флоте. Старшина класса Глазников Александр, среднего роста, светловолосый, еще молодой человек, очень стеснительный, с румянцем на щеках. Однако с нами он старался быть строгим и требовательным воспитателем. В своем кругу мы звали его просто: «наш Саша». Он отвечал за один из разделов военно-морской подготовки – такелажные работы, и считал себя в этом направлении ни много, ни мало настоящим «морским волком». Однако нахимовцам больше нравилось называть его Сашей. За время обучения в училище он научил нас вязать самые разные морские узлы и выполнять любые такелажные работы. Уже будучи курсантами Военно-Морского училища, мы проходили практику на паруснике «Седов». Бороздили Атлантику. Форсировали пролив Ла-Манш. Набирались опыта длительного плавания вдали от своих берегов. Нам здорово помогла Сашина учеба.
Бывшие нахимовцы на паруснике чувствовали себя, как дома. Мы легко справлялись с управлением огромного парусника времен начала 20 века. Нам доверяли нести самые тяжелые вахты и выполнять сложные такелажные работы. «Питоны» обладали хорошей морской выучкой и выделялись в лучшую сторону среди практикантов других училищ. Как-то после очередных практических занятий в большом кабинете военно-морской подготовки Саша с очень серьезным видом (правда, это ему трудно удавалось) высказал философское видение маленького, но важного момента нашей будущей жизни. И то, что действительно определяло суть морского офицера и в море, и на берегу. «Вы должны все уметь делать сами: стирать, гладить, шить, чтобы никогда не зависеть ни от жены, ни от прислуги». И, когда сегодня говорят о "незалежности" Украины, я вспоминаю Сашу. Мы должны в своей стране сами научиться хорошо работать и прекрасно жить, чтобы ни от кого не зависеть! Мы, нахимовцы, так понимаем независимость!
Морская практика. - Воспоминания нахимовца, выпускника ТНВМУ 1953 г. Героя Советского Союза Соколова Валентина Евгеньевича
Ежегодная двухмесячная морская практика в лагере в Фальшивом Геленджике вызывала у нас самые восторженные чувства. Геленджик расположен на берегу Черного моря в 35 км от города Новороссийск, Краснодарский край. Нахимовский лагерь - это продолжение учебы на лоне природы. Как и в училище, жизнь была подчинена строгому распорядку дня. Шлюпочному делу отводилось главенствующее время. В программе было изучение устройства шлюпки и практическое умение управлять шлюпкой на веслах и под парусами при любых погодных условиях. Это тоже была своеобразная проверка наших приобретенных морских качеств. Некоторые ребята не могли переносить качку и вынуждены были покинуть стены Нахимовского училища. С самого начала в лагере на подготовленных площадках мы установили большие армейские палатки, в которых свободно размещались до 50 человек. Вместо кроватей нам оборудовали деревянные нары. "Так будет надежней", - говорили опытные старшины-воспитатели. Подушки и матрацы набивали свежим, пахучим сеном. Все выходило просто, надежно и, главное, по-походному… В лагере имелись шлюпки: шестивесельные ялы и баркасы. Ежедневно при любой погоде мы на шлюпках выходили в море. Для начала эта практическая учеба представляла большие трудности с мозолями на руках. Руководили занятиями опытные моряки - старшины с больших надводных кораблей.
Нахимовцев учили не только грести, но и управлять шестивесельным ялом под парусом.
В нашей роте был старшина Горелов с крейсера "Октябрьская революция". На Флоте Горелов Николай Петрович прослужил более 15 лет и с большим удовольствием взялся за воспитание подрастающего поколения, непринужденно передавая свой флотский опыт нам – «птенцам» - в его понятии. "НИП" (такое мы дали ему прозвище) представлял собой глыбу тренированных мышц, был он среднего роста, широк в плечах, с короткой шеей и наголо подстриженной головой. Глаза раскосые, карие внимательно следили за каждым нашим движением. - Первый взвод, по шлюпкам!- громко командовал старшина. Мы быстро прыгали в шлюпки на свои штатные места, разбирали весла и застывали в ожидании следующей команды. - Весла, на воду, - с растяжкой звучала команда старшины. И вдруг его лицо покраснело, и он, полный гнева, уставился на загребного, который сидел на первой ближней к нему банке. Это был Рома Пирожков, самый щуплый, худенький паренек. Он прикладывал все усилия, чтобы приподнять весло и вложить его в уключину. - Отставить! - недовольно скомандовал старшина. - Пирожков, вы явно сели не на свое место! И, вообще, какой из вас загребной? - продолжал издеваться над Ромой старшина. - Быстро пересесть на место бакового матроса. - Для Ромы самое тяжкое наказание - заметить его хилость. А здесь - у всех на виду – он оплошал. Шлюпочная команда застыла в ожидании, что будет дальше. Старшина не любил дважды повторять команду, и Рома хорошо это знал. Он так хотел быть сильным, как старшина, а у него ничего не получалось. И ростом не вышел, всегда в строю его место было на шкентеле. Да и мышц маловато, хотя гантели из рук не выпускал. В считанные секунды, чувствуя свою вину, через банки и спины товарищей Рома прошмыгнул в носовую часть шлюпки, подальше от старшины, и уселся на место бакового. Вместе с Ромой я прослужил много лет на Северном Флоте и был свидетелем, как природа с годами уважила его стремления. В свои тридцать лет он вырос, возмужал и явно преобразился в красавца - мужчину. И рост, и мышцы обрели свое место. Его командир повторял: - Этот "бугай" может разложить на лопатки моряка моложе его на 10 лет. - И добавлял: - Кстати, матросы срочной службы с уважением относятся к моему строгому старпому.
В дальнейшем Рому назначили командиром и он быстро без какой-либо помощи продвигался по службе. В кругу нахимовцев было позорно пользоваться протекцией. Вскоре мой друг-однокашник "загремел" на Камчатку, где ему присвоили адмиральское звание. - Весла, на воду! - повторил старшина свою первую команду и уже залюбовался более слаженной работой ребят. Шлюпка легко отошла от берега, уверенно разрезая встречную волну форштевнем. - Михайлов, передать семафор на береговой пост: - "Начал тренировки". Коля Михайлов уже давно освоил флажный семафор и с большим удовольствием демонстрировал свое умение быстро и без ошибок обращаться с флажками. - Семафор передан! - вскоре отчеканил Николай. И тут же добавил: - Получен ответ от командира роты «счастливого плавания!» - Молодец, Коля, - с удовольствием констатировал старшина отличную выучку молодого сигнальщика. Такая подготовка в морской практике не раз помогала нам в службе на Флоте... - А теперь походим под парусами, – продолжал учебу старшина. - Курсант Пирожков! Покажите свое мастерство. - О, Роме только дай возможность покомандовать. Это у него здорово получалось. Рома быстро перехватывает у старшины руль и начинается парусная гонка ..... - Вот я им сейчас покажу, кто в этой лодке хлюпик, - с гордостью думал про себя Рома. Нужно отдать должное, в лагере Рома за короткое время в совершенстве освоил управление шлюпкой под парусом и считался одним из лучших гонщиков. - К повороту! Поворот оверштаг, - четко отдавал команды командир шлюпки Рома Пирожков. Старшина с улыбкой наблюдал резвые действия нахимовца, однако, хвалить не торопился. - Шкоты - на "правую". - Команда металась по шлюпке, стараясь как можно лучше и быстрее выполнить команды молодого капитана. Паруса медленно забирают ветер, и шлюпка плавно увеличивает скорость с большим креном на правый борт.
Единственным напоминанием о ней был обелиск, установленный на Серафимовском кладбище в 1983 году. А 10 февраля 1981 года в газетах «Правда» и «Красная Звезда» появилось короткое официальное сообщение Министерства обороны: «7 февраля 1981 г. при исполнении служебных обязанностей в авиационной катастрофе погибла группа адмиралов, генералов, офицеров, мичманов, прапорщиков, матросов и служащих Тихоокеанского флота…». В сообщении упоминалось всего три фамилии. Между тем 29 лет назад в результате авиакатастрофы погибло почти все руководство Тихоокеанского флота. В числе погибших контр-адмирал Ремир Иванович Пирожков.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
_steams_through_the_Mediterranean_Sea.jpg)