Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Новые спуско-подъемные устройства для флота

Новые спуско-подъемные устройства для флота

Поиск на сайте

Вскормлённые с копья - Сообщения за 30.03.2013

Аида Корсакова-Ильина. ПОНИМАЕШЬ, НАМ НЕ ПОЗДНО ДОБРУЮ ОСТАВИТЬ ПАМЯТЬ ... Атланта – Санкт-Петербург, 2012. Часть 8.

Почему нет сценария, о каком прогоне шла речь, почему я об этом ничего не знала? А знать должна, потому что мероприятие готовилось на базе твоего дворца и в ответе за него ты. Я доверилась очень профессиональным людям, но одно дело работа музея, другое – публицистика на большой зал. Я благодарна инициатору прогона за те три дня, которые помогли нам не сорвать эту встречу.
У нас было только три дня. Штаб «седьмой» был расположен в фойе лекционного зала, сценарий писала там же, наши инструктора работали по двенадцать часов.
Художник Сергей Лазарев, уловив замысел по оформлению сцены, работал над эскизами.
Машинист сцены Александр Хохлов каким-то чудом достал 48 новых стульев для исполнителей седьмой симфонии. Привезли из музея музыкальные инструменты, которые вместе с красной гвоздикой бережно возлагались в процессе всего вечера на место каждого исполнителя, не дожившего до этого дня. Это была кульминация, в этом мы не ошиблись!



Первые исполнители Седьмой симфонии.

Руководством утвержден сценарий, залитован в Горлите. Схватив его, помчалась в театр «Комиссаржевской» к Народному артисту Ивану Краско. С его феноменальной памятью ему предстояло вытянуть весь вечер, поскольку одного текста было на несколько страниц, да и само действо охватывало сцену, зал и ложи – и все это без единой репетиции, конечно, пришлось подключиться и мне.
Торжественный вечер «Созвучно подвигу», посвященный Седьмой симфонии, состоялся, в такой боевой обстановке 18 сентябре 1982 года. Вечер открыл Народный артист, композитор Андрей Петров. И невозможное возможно!



Композитор, Народный артист СССР Андрей Петров, Народный артист, подводник Иван Краско и я.

Творческие работники осажденного города со всеми ленинградцами сражались своим оружием. В холодной комнате на Большой Пушкарской пишет Героическую седьмую симфонию Д.Шостакович. С первых дней войны Д.Д.Шостакович – боец местной противопожарной обороны. Его пост № 5 в помещении консерватории. Он ездит и на оборонные работы. В конце июня Дмитрий Дмитриевич вступает в ряды ополчения. 16 сентября Шостакович выступает по радио: «Я говорю с Вами из Ленинграда в то время, как у самых ворот идут жестокие бои, только что я закончил две части своего нового произведения, если это сочинение мне удастся написать хорошо.., можно будет назвать его «Седьмой симфонией». Я сообщаю об этом для того, чтобы радиослушатели, те которые меня сейчас слушают, знали, что жизнь нашего города идет нормально. Все мы сейчас несём свою боевую вахту. Я думаю о величии нашего города, о его лучших идеалах человечества, о гуманизме, о красоте и нашей прекрасной природе. Советские музыканты, помните: нашему искусству грозит великая опасность, и чем лучше наше искусство, тем больше у нас будет уверенность, что его никогда, и никто не разрушит».
30 сентября композитор был эвакуирован в Куйбышев.
27 декабря 1941 года Дмитрий Дмитриевич поставил на партитуре точку и на титульном листе написал: «Посвящается городу Ленинграду».
27 декабря – последнее выступление симфонического оркестра радиокомитета из студии для Швеции. Гибли хорошие музыканты. Опухший от голода художественный руководитель Ленинградского радио Яков Бабушкин диктовал машинистке: «Первая скрипка умирает, барабан умер, валторна при смерти».
27 музыкантов умерли зимой 1941-1942 годов, остальные истощены до предела. Наступила трагическая пауза. Но музыка не смолкала. Осталась боевая единица – квартет под управлением концертмейстера оркестра Семена Аркадьевича Аркина. Снова звучит в Ленинграде музыка Глинки, Чайковского, Бородина, Глазунова.
23 февраля 1942 года квартет прекратил свою работу, больше не было сил ходить, носить инструменты. К.И.Элиасберга, единственного симфонического дирижера и его жену – концертмейстера Н.Д. Бронникову в феврале на санках отвезли в стационар.



Идея об исполнении Седьмой симфонии в Ленинграде возникла у заместителя председателя радиокомитета Ходоренко Виктора Антоновича.
Весной 1942 года через линию фронта блокадного города специальным самолетом – командир военный летчик Василий Семенович Литвинов – была доставлена партитура Седьмой симфонии из Куйбышева.

« …И назвавши себя - "Седьмая",
На неслыханный мчалась пир,
Притворившись нотной тетрадкой,
Знаменитая Ленинградка
Возвращалась в родной эфир».

Анна Ахматова.

Симфония была впервые исполнена в городе Куйбышева симфоническим оркестром Московской консерватории в составе профессорско-преподавательского коллектива студентов и аспирантов. Этим же составом симфония была исполнена в городе Саратове, в начале 1942 года.
Седьмая симфония рассчитана для удвоенного оркестра – не менее чем в сто человек.
Весной 1942 года руководители радиокомитета и управление культуры, при поддержке партийного руководства города, решили возродить симфонический оркестр, несколько раз по радио было передано объявление, с просьбой всем музыкантам города зарегистрироваться в радиокомитете.
Позднее на помощь основному составу – по решению руководства города – пришли военные прямо с фронта, из оркестров, пославшие лучших своих музыкантов под начало Карла Ильича Элиасберга.
К.И.Элиасберг провел первую репетицию оркестра в составе 48 человек, которая продолжалась всего 40 минут. Музыканты не могли долго сидеть, держать инструменты. Каждая репетиция становилась подвигом.
«Творить – значит убивать смерть», – сказал Роман Роллан.
Седьмая симфония, рожденная в Ленинграде, почти полностью написанная в нем, закаленная огнем и голодом, как ее исполнители и слушатели. 9 августа 1942 года звучала во имя жизни, во имя Победы.
«Ленинградское исполнение было свое, ленинградское, то, что сливало музыкальную бурю с боевой бурей, носящейся над городом», – писал Николай ТИХОНОВ.
Прошло 40 лет, и мы имели возможность в нашем зале приветствовать исполнителей героической симфонии Шостаковича, чьи имена навечно вписаны в летопись блокадного города.



В.К.Петрова – английский рожок. Г.Ф.Фесечко – вторая скрипка, и.о. директора консерватории в годы войны.

Михаил Ефимович СМОЛЯК – тромбон, он же вместе с Григорием Федоровичем ФЕСЕЧКО участвует в переписке симфонии 80 партий.
Павел Константинович ОРЕХОВ – валторна, ныне профессор консерватории.
Григорий Захарович ЕРЕМКИН – фагот, ныне профессор консерватории.
Виктор Михайлович ОРЛОВСКИЙ – тромбон, солист, до последнего времени работал в ансамбле Игоря МОИСЕЕВА, приехал из Киева.
Жавдат КАРАМАТУЛЛОВИЧ АЙДАРОВ – ударные инструменты, человек легендарной биографии, Буденовский трубач, преподает в Казанской консерватории.
Николай Александрович НОСОВ – труба, он играл в джазе Л.УТЕСОВА. На премьере седьмой он был солистом.
Михаил Парфенович ПАРФЕНОВ – валторна, старшина оркестра Ленинградского фронта, работает педагогом.
Семен Борисович ГОРЕЛИК – валторнист работает педагогом.
Сергей Константинович КОРЕЛЬСКИХ – флейта-пикколо.
Александр Федорович ПОКЛАДА – трубач, прилетел из Одессы.
Борис Александрович ПЕТРОВ – валторна, ребята искали его 14 лет, на днях выяснилось – живет в Киришах.
Самуил Аронович ИДЕЛЬСОН – тромбон, пришел из оркестра Ленинградского фронта.
Константин Михайлович КУЛИКОВ – ударник, пришел из оркестра МВД. Он со своими товарищами по ударной группе развивал в симфонии тему прусского барабана, которая для всего мира ассоциируется с вражеским нашествием.
Нил Николаевич БЕЛЯЕВ – обеспечивал в эфир звучание Седьмой на все европейские страны.
Михаил Александрович МАТВЕЕВ – композитор, ученик Д.Д.Шостаковича, руководитель музыкального издательства.
Ксения Марьяновна МАТУС – гобоистка, студента консерватории.
Галина Федоровна ЕРШОВА – флейта, пришла с завода, исполнив Седьмую симфонию, вскоре ушла на фронт.
Григорий Федорович ФЕСЕЧКО – вторая скрипка, в годы войны исполнял обязанности директора консерватории.
Вера Константиновна ПЕТРОВА – английский рожок.
Седьмая симфония в день премьеры 1942 года транслировалась на коротких волнах на Европу. Эту передачу, как и многие другие, обеспечивал в эфир звукорежиссер радиокомитета БЕЛЯЕВ Нил Николаевич. Музыкальным редактором оркестра была Фанни Наумовна ГОУХБЕРГ.

18 сентября 1982 года работали центральное и ленинградское телевидение, со светом и звуком все было замечательно. Снят фильм «Музы не молчали», который прошел по центральному телевидению не один раз. В титрах стояло: над фильмом работали Аида Ильина, Иван Краско.
И это неправильно и совсем несправедливо, потому что труд был очень многих, особенно музея и его активистов – благодаря им жива память каждого, первого исполнителя Седьмой симфонии и всех творческих работников блокадного города. Музей работает более пятидесяти лет, народная тропа к нему не зарастает, жив труд Евгения Линда и всех первых следопытов. Низкий им всем поклон. Успехов их приемникам.



Первое исполнение Седьмой симфонии Д.Д.Шостаковича в блокадном Ленинграде 09.08.1942 года. Дирижёр К.И.Элиасберг.

Вечер, посвященный сорокалетию работы Театра музыкальной комедии в блокадном городе, готовили сами. Через героическую комедию «Раскинулось море широко» мы рассказали об авторах и героях этого спектакля, о жизни и работе артистов театра, его зрителях.





В первые месяцы войны ленинградские театры были эвакуированы, а театру оперетты – легкому музыкальному, веселому искусству довелось пройти с ленинградцами все 900 дней блокады. Пережив с ними все ужасы, которые выпали на их город, Театр-боец достойно выполнил беспрецедентную миссию в истории мирового искусства.919 спектаклей этого театра в годы войны посмотрели один миллион 300 тысяч зрителей.16 премьер и возобновление классических спектаклей коллектива и постановку новых спектаклей на актуальные темы .
На следующее утро – объявление войны – весь коллектив театра дал клятву сделать всё для разгрома врага: создавали спектакли, после репетиций уходили в мобилизационные пункты, работали в госпиталях, учились стрелять, тушили зажигательные бомбы, разбирали завалы, выносили пострадавших от бомбежек.
Давали по два спектакля в день, воздушные тревоги прерывали действие. К несчастью обнаружилось, здание музыкальной комедии на улице Ракова не имело своего бомбоубежища, приходилось прерывать спектакль и отправлять зрителей в убежище по соседству в Филармонию. А пятого ноября от упавшей фугасной бомбы здание сильно пострадало.



Театр музыкальной комедии на улице Ракова, 1941 год.

А.Н.Луцкий. ЗА ПРОЧНОСТЬ ПРОЧНОГО КОРПУСА (воспоминания и размышления подводника ветерана «холодной войны») 2-е издание, переработанное и дополненное. Санкт-Петербург 2010. Часть 3.

Да, вспомнился и 1965 год. Еще случай, но уже не аварийный. Межфлотские состязания на приз главнокомандующего ВМФ по торпедной стрельбе. Мы, ПЛ «С-150», на четвертой, последней позиции поиска в полосе следования отряда боевых кораблей (ОБК). ОБК в составе: крейсер пр. 68 бис в ближнем охранении трех ЭМ пр. 57, в передовом охранении трех ПЛК пр. 159, в воздухе два противолодочных самолета Бе-6.
По радиоперехвату РДО от первых двух лодок ясно, что их атаки оказались неуспешными, ЭДЦ кораблей противоречивы. Донесение от третьей лодки перехватить не удалось, самолеты загнали нас на глубину. Атака чисто акустическая. Сентябрь. Гидрологическая обстановка дрянь: слой скачка скорости звука на глубине 25-30 м, в приповерхностном слое изотермия — положительная рефракция звуковых лучей, шумы винтов надводных кораблей прослушиваются хорошо на сравнительно большой дистанции. Но на этой глубине на крейсер не пойдешь — можно попасть под таранный удар, да и с воздуха самолеты могут заметить, потому как прозрачность воды в Японском море 25—30 м и бело-красные аварийно-сигнальные буи подводной лодки видны хорошо. Нарушится скрытность — незачет. Под слоем же скачка рефракция отрицательная и дальность шумопеленгования надводного корабля ограничена геометрией хода звукового луча.
Элементы движения кораблей передового охранения определили все же на глубине хода 25 м. Идут зигзагом 30 градусов в строю фронта, ход 18 уз. В звоне гидролокаторов и в шуме их винтов ни эсминцев, ни крейсера не слышно. Передовое охранение прорываем под слоем скачка между двумя кораблями. Разошлись, а главной цели не слышно, зона тени. Уходим глубже. Есть шумы винтов тяжелых кораблей! Есть пеленг на корабли охранения!.. Есть, наконец, пеленг и на крейсер! Скорость его хода по оборотам винтов 26—28 уз! Пеленг быстро меняется вправо. На торпедном автомате стрельбы установлен ожидаемый курс по данным передового охранения. Автоматный и наблюдаемый акустиками пеленг не совпадают на каждом замере. Ввожу корректуры курса, дистанции.., но добиться совпадения пеленгов не успеваю. По времени вот-вот должен быть поворот цели. Пеленг встал! Резко пошел влево — поворот цели! Корректура курса на вероятный угол поворота на зигзаге 45°, но... пеленг наблюденный опять опережает автоматный! Ввожу корректуру курса цели, дистанции, а он (пеленг) опять бежит впереди автоматного! Угол гироскопического прибора торпед тоже быстро увеличивается.



Торпедный автомат стрельбы ТАС «Трюм».

— Лево на борт! Оба мотора вперед полный!
Лодка даже задрожала... Аппараты уже «товсь». Надо стрелять. Иначе уйдет! На миг краем глаза замечаю расширенные ошеломленные глаза людей в центральном посту, насмешливые глаза представителя главного штаба ВМФ.
— Так держать! Оба малый! Контрольный замер!
Доклад старпома: «Акустическая поправка 3 градуса». В груди знакомый холодок, «пружина», а в голове проносится «Уйдет, черт! Неужели, и у меня неудача?». Доклад торпедного электрика: «Контрольный замер введен. Автоматный отстал на 7 градусов!», а я командую:
— Акустическую поправку 21 градус влево ввести!
— Автомат отработал!
Из 1-го отсека голос командира БЧ-1П: «Омега 33 влево!».
— Аппараты — пли!
— Торпеды вышли!
Две торпеды с углом растворения залпа из четырех торпед понеслись к цели. В центральном посту воцарилась тишина. Осматриваюсь. Старпом смотрит на меня с изумлением. Замечаю врача, в его глазах беспокойство. Вспоминаю... в ходе атаки он сунул мне в руку полстакана прозрачной жидкости (я ее выпил, не заметив вкуса). Спрашиваю: что было в стакане? Глюкоза! Разговариваю, а сам параллельно в уме пересчитываю: ВИП 7 градусов в минуту, за 3 минуты хода торпед— 21 градус, а акустическую поправку 3 градуса забыл прибавить! Да ладно! Я же не считал. 21 градус — это же по наитию! Тем более что не известна действительная дистанция залпа.
Тем временем послезалповое маневрирование выполнено, шумы торпед давно состворились с целью, горизонт чист. Пора всплывать.



Всплыли. Выскакиваем на мостик. По корме в дистанции порядка 10—15 кб в дрейфе корабли ОБК, в воздухе кружит Бе-6. С крейсера семафор: «Срочно погрузиться курсом... градусов на глубину 30 метров, пройти 10 минут средним ходом, всплыть и подойти ко мне на голосовую связь. Командующий ТОФ».
Выполнив маневр, подошли к крейсеру на голосовую связь. Командующий флотом по громкоговорящей палубной трансляции благодарит за успешную атаку — обе торпеды прошли под крейсером, под первой орудийной башней и под второй трубой. Погрузиться заставил для самолета, ему показалось, что он лодку в ходе атаки заметил, но после проверки от утверждения отказался. Неужели и на самолете был контролер главного штаба?
Пришли в базу. Сразу разбор атак по черновым документам, по штурманскому планшету и записям групп наблюдения. Спецы торпедной науки встали на дыбы — мол, не по правилам! А представитель комиссии главкома подытожил — победителей не судят! Приз главкома наш! А я вспомнил «холодок и пружину в груди»...
Тем временем ремонт захлопок воздухопровода закончен, и воспоминаниям конец. Проверили прочный корпус на герметичность, погрузились и пошли дальше. В обед, как положено, подняли подводную чарку «За число всплытий, равное числу погружений, и на одно больше!». Про себя решил — «внутреннюю планку» бдительности поднять на несколько пунктов выше.
Однако когда же это все-таки началось? Когда в первый раз было это предчувствие опасности, экстремальности момента? Когда внутренняя «пружина» подтолкнула в первый раз к верному и своевременному решению? Всегда бы мне чутко прислушиваться к этому внутреннему гласу! Да так я, по существу, всегда и делал. А экстремальных ситуаций было и в последующей службе достаточно. Только один раз я замешкался... и поворот судьбы.



Интуицию называют шестым чувством, священнослужители – ангелом-хранителем. Верный, глубокий ответ о ее природе и происхождении дал замечательный философ Эвальд Васильевич Ильенков.

Опять июль. Год другой, 1978-й. Камчатка. Я, заместитель командующего флотилией атомных подводных лодок, старший на борту ракетного подводного крейсера стратегического назначения (РПКСН), выполняющего всплытие после глубоководного погружения на контрольном выходе перед боевой службой. Акустический горизонт от рабочей глубины погружения до 40 м чист, но гидролого-акустическая обстановка по-летнему сложная: на глубине 20—25 м мощнейший слой скачка скорости звука. Поэтому, что фактически делается на поверхности, по существу, неизвестно. Надежда только на то, что обеспечивающий РПКСН, который на поверхности в надводном положении и где также находится командир дивизии обоих РПКСН, грамотно разберется в обстановке и примет правильное решение по обеспечению безопасности всплывающего корабля. На коротком инструктаже перед выходом в море вроде все было оговорено и согласовано. Перед нами глубоководное погружение выполнял он, а мы обеспечивали. Несмотря на трудности поддержания звукоподводной связи и своего места относительно погружающейся лодки, мы отработали четко.
Теперь обеспечивает он, всплываем мы. Курс всплытия — в сторону открытого океана, в сторону от полосы маневрирования обеспечивающего корабля. Звукоподводной связи с обеспечивающим РПКСН, к сожалению, с некоторых пор нет — обеспечивающий не удержал своего места относительно уравнителя.
Итак, командир РПКСН поднялся в боевую рубку, а я остался в центральном посту рядом с боцманом у пульта управления рулями. Начали всплытие с глубины 40 метров под перископ. Смотрю на глубиномер — и ощущаю нарастание тревоги и опасности.., «холодок».., «пружинку» — уже готов скомандовать: «Стоп всплытие», но удерживает принцип невмешательства до поры до времени в действия командира (сам не любил, когда мешают, да вроде и оснований нет — делает все правильно) и все же в момент мягкого толчка уже командую:
— Рули на погружение! Обе турбины вперед средний! Держать глубину 40 метров! Осмотреться в отсеках!
Однако действия запоздалые. На первый взгляд ничего страшного, но из контрольного краника одного торпедного аппарата подтекает забортная вода. Ясно — разгерметизирована передняя крышка торпедного аппарата, значит «морда» помята. А что с тем, кто наверху? И кто это?
Всплыв в надводное положение, уясняем, что это обеспечивающий РПКСН, пытаясь восстановить с нами связь, «забрел» в нашу полосу маневрирования. Тут-то мы и встретились!



ПЛАРБ пр.667-Б в море (речь о "К-171" и "К-477 ".

Возвратились в базу. Повреждения устранили в сравнительно короткий срок, но своевременный выход на боевое патрулирование обоих кораблей сорван. ЧП!!!
Длительное расследование высокой комиссии, длительный поиск варианта возмездия. Наконец, в ноябре найдена достаточно уничижительная должность — командир отдельного дивизиона аварийно-спасательных судов КВФ. И поделом! Надо уважительно относиться к голосу «свыше», хотя и идет он изнутри! Горько шучу, конечно, во всевышнего не верую. Впереди было еще 10 лет службы. И были опять экстремальные ситуации, особенно в годы службы в аварийно-спасательной службе (АСС), но получив тот горький урок, я всегда теперь следовал принципу — слушай себя, верь себе, своим знаниям, опыту!
Но когда же все-таки «ЭТО» началось?!
Как-то, уже в наше время, сидим за дружеским столом после парилки дома у Вали Софронова. Я между делом поделился своими воспоминаниями, и Леня Нечаев, уникальный хранитель подробностей нашего «воспитонского» детства, говорит:
— Ищи истоки там, в детстве, в Нахимовском...



Софронов Валентин Всеволодович, Генерал-майор-инженер, руководитель исследований по контролю ядерных взрывов и испытаний в Минобороны. Нечаев Леонид Анатольевич, флагманский минер дивизии ПЛ.

И верно. Вспоминаю... Нахимовский лагерь на озере Суулоярви. Шлюпка — шестерка под парусом. Миша Софронов, старшина 1-й статьи, помощник офицера-воспитателя нашего класса, впервые доверил мне румпель шлюпки. Погода солнечная, порывистый ветер. Идем ходко, с креном в бейдевинд. Вода по правому борту под самым планширем. Чуть двинешь рулем или чуть сильнее порыв ветра — и серебристые струи через планширь влетают в шлюпку. В душе в этот миг, пожалуй, то же самое щемящее чувство. Как будто балансируешь на тонкой грани над бездной! Чуть нажмешь на рукоятку румпеля — щемит.., чуть отведешь — отпустит! Наверно, это было чувство страха, инстинкт самосохранения всего живого.



Да, морская практика сначала на озере в лагере, потом на баркасах в штормовой Ладоге, потом на парусно-моторных шхунах «Учеба» и «Надежда» в штормовой Балтике учила нас преодолевать этот первородный страх, но чувствовать и предчувствовать момент реальной опасности.
Да, это правда, истоки профессиональной морской интуиции, наших знаний и опыта там, в детстве, в Нахимовском детстве.
И я ему благодарен.



Шхуна «Учеба»



Шхуна «Надежда». Летняя практика по маршруту Ленинград — Рига — Ленинград. 1950 год

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru


Главное за неделю