В гости к нахимовцам пришли школьники 4-х классов и их родители.
Они посетили учебные и жилые помещения нахимовцев.
Осмотрели спортивную базу.
Совершили экскурсию в училищный музей.
В актовом зале гости смогли посмотреть видеофильм о Нахимовском ВМУ.
Перед собравшимися выступили заместитель начальника училища по учебной работе В.В.Сухинин,
методист учебного отдела С.Ю.Белоусова,
заместитель начальника училища по воспитательной работе В.В.Пятницын.
Они подробно рассказали о требованиях по оформлению документов и правилах поступления, учебе, социально-бытовых условиях и повседневной жизни нахимовцев, организации дополнительного образования, воспитательной работы.
О многом, что интересовало мальчишек, волновало родителей.
В ходе общения родители и будущие кандидаты на поступление получили квалифицированные ответы на интересующие их вопросы.
Расходились удовлетворенные, с надеждой на будущую встречу.
Экскурсия в филиал музея обороны и блокады Ленинграда.
Нахимовцы 9 классов, начальник 5 учебного курса С.А.Головатов, педагог-организатор В.М.Орешко, посетили музей обороны и блокады Ленинграда, расположенный на западном берегу Ладожского озера в поселке Коккорево Всеволожского района в одноэтажном деревянном здании бывшей школы.
Директор музея И.Г.Елисеев рассказал ребятам историю размещавшегося здесь командного пункта, затем штаба Военно-автомобильной дороги 101.
Нахимовцы ознакомились с материалами по истории создания легендарной ледовой трассы, собранные в 1969 году ветеранами «Дороги жизни».
Большой вклад в создание музея внесли ветераны Л.Гальперин, О.Писаренко, Д.Смирнова и другие.
Завершилась экскурсия для ребят осмотром диорамы, отображающей действие ладожской ледовой трассы зимой 1941-1942 гг. общей площадью 24 кв. м., созданной художником Семеном Петерсоном.
Торжественное заседание Комиссии по делам несовершеннолетних и защите их прав.
1 марта нахимовцы 6 учебного курса под руководством воспитателя – классного руководителя В.В.Варламовойпосетили Световой зал Смольного, где участвовали в торжественном заседании, посвященном 95-летию с момента образования Комиссий по делам несовершеннолетних и защите их прав.
Поздравить участников пришли все, кто связан с системой защиты детства в нашем городе.
В торжественной обстановке были вручены благодарственные письма, цветы и ценные подарки старейшим сотрудникам районных комиссий, а также людям, внесшим ощутимый вклад в развитие и совершенствование системы профилактики безнадзорности и подростковой преступности.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
В пятидесятых годах прошлого столетия начальником Высших морских учебных заведений или коротко ВМУЗ, был некто адмирал с фамилией Кучеров. Во времена его деятельности почти на каждом построении факультета зачитывались приказы об отчислении курсантов из училищ, за различные проступки, на флот без зачёта службы в училище. Тогда руководящая и направляющая хотела иметь грандиозный флот, и одних только строевых училищ, в СССР, было восемь или десять.
За такую заботу курсанты отблагодарили адмирала песней на мотив Утёсовского извозчика. Вот часть её текста, что осталась в памяти.
Извозчик! Какой я тебе извозчик! Я водитель ВМУЗ адмирал Кучер! Изгонял курсантов я из ВМУЗов кучами. На приказы исписал чернил баллон. Для того чтоб сделать ВМУЗы наилучшими. Из курсанта изготовить эталон.
Громко гаркну СМИРНО я, Стань овечкой мирною, Я во ВМУЗах ворочу, Адмиральской силою, Захочу, помилую, а чуть пикнешь, то спишу.
……………………………………………..
Нам не нужно ни орудий, ни турбин, Пусть он топать по парадному научится И до винтика изучит карабин.
………………………………………………
Ой! Списали бедного!
С наступлением эры Хрущёва, когда руководящая и направляющая возомнила, что все проблемы можно решить с помощью ракет, флот какое-то время считали обузой для страны. Резали на металл строящиеся и плавающие крейсера, эсминцы, подводные лодки. Такое отношение сделало службу на флоте непрестижной и непопулярной. Многие офицеры и курсанты начали мечтать о других сферах приложения своих способностей. В этой ситуации Кучер был не на своём месте и его направили в штат инспекторов ВМФ. Приехал Кучер с инспекторской поездкой в Кронштадт. Ходит по воинским частям и кораблям крепости и везде брюзжит и разносит командиров. Естественно, вся эта информация приходит к командиру базы. Надоело ему Кучерское брюзжание и шлёт он главкому ВМФ (до войны служили на одном корабле) телеграмму: «приехал Кучер зпт всё не так зпт как не говорит тчк». На следующий день: «адмиралу Кучер тчк прибыть Москву тчк».
Попал на службу в Кронштадт сразу после выпуска из училища молодой лейтенант. Попал с женой на последнем месяце беременности. Присматривать за дочкой взялась тёща. В один из воскресных дней лейтенант вывел жену и тещу на прогулку по городу. В купеческой гавани стоит пушка, по которой во времена до радио сверялись в полдень корабельные хронометры. Видимо, от большого ума лейтенант захотел посмотреть, как будут реагировать на выстрел его женщины. К двенадцати часам он так сманеврировал, что оказался вместе с дамами рядом с пушкой. Раздался выстрел и он получил сразу два эффекта. У тёщи оказался слабый желудок, и случилась медвежья болезнь, а жена начала рожать.
Мемориальное полуденное орудие, одно из тех, которые когда-то грозно и бесстрашно взирали на море из казематов и открытых батарей. После Великой Отечественной войны для производства полуденного выстрела использовалось 45-миллиметровое орудие.
Воланд заметил, что «люди, как люди, только квартирный вопрос их испортил». Один из офицеров имел комнату в коммунальной квартире, которой весьма дорожил. Дома он бывал не часто, а тут ещё был командирован из Кронштадта на ТОФ. Дело было в конце войны, оружия всяческого было навалом. Бывали случаи самовольного вселения в квартиры временно отсутствующих офицеров. По этой причине этот оригинал, насторожил на входную дверь своей комнаты «шмайсер», предупредил соседей и убыл к новому месту службы по предписанию. Прошло около десяти лет. Тот офицер благополучно ушёл в мир иной на Дальнем Востоке, жильцы в коммуналке поменялись, и в КЭЧ спохватились, что за одну из комнат давно не плачено. Собрали комиссию, вскрыли дверь комнаты, а «шмайсер» сказал им, что этого делать не следовало.
В начале 1950-х годов, киношники затеяли съёмку какого-то фильма о флоте. Для натурных съёмок облюбовали Кронштадт. Пока снимали, завелись у них друзья-приятели из моряков. Тут придётся сделать небольшое отступление. После войны, как трофей, в Кронштадт притащили на буксире довольно комфортный немецкий катерок. На буксире, поскольку свой двигатель у него не работал. Поломка двигателя была достаточно серьезной, и восстановить его наши умельцы не смогли. Двигатель выбросили на металлолом, а механики решили поставить на катер двигатель от торпедного катера, благо он по габаритам вполне вписался. Родной движок был около 300 лошадей, а всадили машину мощностью в 1200 лошадей. Для ограничения мощности умные механики поставили предохранительный стопор на рейке топливного насоса, после чего двигатель развивал не более 300 лошадиных сил. В один из погожих летних дней весёлая компания из господ офицеров и деятелей кино отправилась прокатиться по внешнему рейду на этом самом катере. Далее выстраивается такое предположение. После банкета на борту катера народу показалось, что скорость маловата. В среде моряков нашёлся слегка знакомый с дизелями офицер, который решил угодить обществу и показать своё умение. Предохранительный стопор был снят и публика начала визжать от восторга и кричать «Давай! Давай! Гони лошадей!». Корпус катера не был рассчитан на такую мощность, вода проломила обшивку носовой оконечности, и катер мгновенно перешел в подводное положение. Спросить, как было на самом деле, было не у кого. Свидетелями этого ЧП был только снятый ограничительный стопор и несколько сигнальщиков с СНП внешнего рейда. Об этом эпизоде мне рассказал Михаил Лифшиц.
Ленинград был в блокаде. Немцы в Ломоносове. В какой-то момент было принято решение перевести из Кронштадта в Ленинград линейный корабль «Октябрьская Революция». А в Ломоносове полевой артиллерии у немцев, больше чем дворовых собак осталось в городе. К тому же разведка доложила, что немцы устанавливают береговой торпедный аппарат. Фарватер был чист от мин, и командование флота решило днём в ясную погоду выводить линкор из Кронштадта. И вот такая картинка. Выходит линкор из гавани Кронштадта, идёт к точке поворота в ленинградский морской канал, а стволы главного калибра и всей прочей артиллерии правого борта направлены в сторону Ломоносова. Так и прошёл линкор без единого выстрела, а на берегу никто не сказал даже «мяу».
Примечание.
В первоначальной редакции автор спутал С.Г.Кучерова с А.Т.Кучером, а редакция не доглядела. Приносим свои извинения. Архивариус.
Адмирал Кучеров Степан Григорьевич (1902-1973) состоял начальником Управления ВВМУЗ с ноября 1953 года по октябрь 1962 года. "Его заносчивость и высокомерие нетерпимость к критике и неуважение к младшим по чину были замечаны Сталиным", после чего он был удален с должности начальника ГМШ (1945-1946 гг.). В.Ф.Касатонов.
Хэльми высвободилась из отцовских объятий и, сказав: «Я позову Лайне!» — исчезла за дверью. — Лайне — ее подруга, они вместе едут в университет в Тарту, — пояснил Август. — А вы помните, — спросил я, — как в Тбилиси, проезжая мимо своего дома, вы давали гудок — это значило: «Хэльми, спокойной ночи»? — О-о, я больше не даю гудков! Я нынче — большая персона, — сообщил Август с нарочито важным видом. — Целый полковник, заместитель начальника службы... Мы тотчас вытянулись перед железнодорожным полковником в положение «смирно», и все трое захохотали. А Хэльми, появившаяся в дверях со своей подругой, никак не могла понять, почему мы смеемся. — Тере-тере! Здравствуйте, дядя Август! — присела Лайне, как школьница. В белом, вышитом синими чайками, платье Лайне напоминала снежную королеву из ТЮЗовского спектакля. Ее нельзя было назвать очень красивой, но у нее был замечательный цвет лица — «кровь с молоком»; вьющиеся светлые волосы, зачесанные назад, открывали маленькие, розовые уши; когда она улыбалась, верхние, очень белые зубы немного выдавались вперед, но это ее не портило; особенно хороши были глаза, синевшие, словно васильки. — Лайне — по-эстонски значит волна, — пояснила Хэльми. — Никита, ты все еще рисуешь? Тогда вы — товарищи. Лайне тоже художница. — Ну, я совсем не художница. Я буду врачом, — возразила Лайне. — И художницей! Пойдемте, я вам покажу! — и Хэльми потащила нас в свою комнату. На стене висело несколько акварелей, изображавших таллинские башни и рыбачьи суда в море. — Хорошо, правда, Никита? — обняла Хэльми подругу. — О, вы не знаете Лайне! Летом она с рыбаками выходит в море, зимой бегает по лесу на лыжах, попробуй ее догони!
— В Тарту не будет моря, — сказала Лайне. — Но зато будут лыжи! Вдруг я увидел на стене свою фотографию — в парадном мундире. — Хэльми! Я тебе не дарил фотографий. — А я утащила у Антонины, — призналась Хэльми, ничуть не смутившись. — Мне хотелось, чтобы ты всегда был со мной, ведь ты — мой спаситель. Я тебе, Лайне, рассказывала — Никита спас меня, когда я тонула в Куре. В ее глазах так и бегали чертенята. — Вы в первый раз в Таллине? — спросила Лайне. — В первый. — Жаль, вы приехали рано. У нас будет певческий праздник. Тысячи певцов съезжаются в Таллин. Поет весь народ! — И даже мы с Лайне и поем, и танцуем — в народных костюмах! — воскликнула Хэльми. — Вы когда уезжаете? — поинтересовалась она.
— Не уезжаем, уходим, — поправил Фрол. — А когда — это знает начальство. Сегодня мы до вечера с вами... — Так что же вам показать? — «Русалку»! — сказал Фрол. — Конечно, «Русалку», — поддержал я. Я от отца слышал о замечательном памятнике русскому броненосцу. — А город? — спросила Хэльми. — И город посмотрим! Только сначала — «Русалку»... — Великолепно, поедем к «Русалке»! — решила она. — Отец, мы уходим, придется тебе поскучать! В переполненном открытом трамвайчике мы быстро добрались до большого тенистого парка; в пруду медленно и важно плавали два белых лебедя. Люди кормили их хлебом. Над головами шумели вековые дубы. — Знаете, кто их сажал? Сам Петр, — поспешила сообщить Хэльми. — Ну, конечно, не все дубы он сажал, и другие сажали, — добавила она, заметив, что Фрол усмехнулся, — но если не веришь, Фрол, я тебе покажу его домик, он жил здесь, в Кадриорге; он любил Таллин; ходил на море, смотрел, как строят по его приказанию гавань... И, знаешь, в его домике все сохранилось, как было: и кровать, и шкафы, и посуда... Только гитлеровцы бюст Петра с собой утащили. А это — , здесь музей, — показала она на красивое белое здание за высокой чугунной решеткой.
В конце широкой аллеи среди дубов, кленов и зеленых лужаек синело море. — А вот и «Русалка»! — воскликнули девушки. На выложенной из камня картушке компаса возвышалась розовая скала. Черный бронзовый ангел, подняв крест, указывал на море. Гранитная лестница вела к бронзовому барельефу, на котором был изображен броненосец «Русалка», боровшийся со штормом. Надпись поясняла: «Русалка» в день гибели». Памятник окружали невысокие столбики, соединенные якорными цепями; на каждом столбике, на чугунной доске блестящими медными буквами были увековечены имена и фамилии матросов — второй и первой статьи, комендоров и баталеров... Белый как лунь старик в потертом флотском бушлате поднялся со скамьи под сиренью и подошел к нам, постукивая палкой о камни. — Вы в первый раз тут, сынки? — Да, в первый, папаша. — Памятник народ на кровные денежки ставил. По всей Руси собирали. Матросы отдавали последние гроши... «Русалка» шла в Гельсингфорс, ее захватил в море шторм, и она пропала со всем экипажем. Долгое время ходили легенды: говорили, что сам черт утащил корабль в преисподнюю; через много лет броненосец нашли на дне моря. Читали, что тут написано? — протянул старый матрос к скале палку. — «Россияне не забывают своих мучеников-героев». И, как видите, вся команда поименована, от командира до кока... — А в сорок первом году, — продолжал старый матрос, — вот тут, возле самой «Русалки» ленинградцы-курсанты оборону держали. Много их полегло, моряков, царствие им небесное... — Наши, — сказал тихо Фрол. — Храбрые были ребята... Вот здесь повсюду кровь была на камнях... И старик снял изношенную матросскую фуражку...
* * *
Черные валуны, как моржи, лежали на прозрачной поверхности бухты. Мы дошли берегом до яхт-клуба. — Хотите, мы вас покатаем на яхте? — спросила Хэльми. Вот это здорово! Нас, моряков, девчонки покатают на яхте! — Ну что ж, катайте, — согласился снисходительно Фрол, с презрением взглянув на лакированное суденышко. Хэльми и Лайне ловко и уверенно подняли паруса. Фрол собирался вдоволь посмеяться; но, к его удивлению, девушки отлично ходили под парусами по ветру и против ветра и делали повороты. Мы ушли довольно далеко. Яхта скользила по сверкающей глади моря, волосы девушек и наши ленточки развевались. — Видал? Мы ведь морячки, особенно Лайне! Ее отец — капитан порта! — похвастала Хэльми. Наконец, девушки попросили доставить их к берегу. Фрол только этого и ждал. Он решил показать им «высший класс». — Кит, — подмигнул он мне. — Прокатим-ка их с ветерком! И мы показали такой класс хождения под парусами, что у меня даже дух захватило и начало гудеть в голове. Другие девушки умоляли бы высадить их поскорее на сушу, но наши морячки были в полном восторге. Наконец, Фрол опытной рукой направил острый нос яхты в узкое русло речки, развернулся, спустил паруса, и мы ошвартовались у причала. — Браво! — воскликнула Хэльми. — Вот что значит ходить под парусами с настоящими моряками! — Но и вы хоть куда морячки, — галантно расшаркался Фрол. — Неужели? — воскликнула польщенная Хэльми. Она знала, что Фрол скуп на похвалы.
— А теперь едем в город! Автобус привез нас на площадь Победы; мы поднялись на Вышгород, в средневековые улицы, узкие, со старинными домами и фонарями, зашли посмотреть на гробницу Крузенштерна; над мраморной гробницей склонялись полуистлевшие, изорванные знамена и флаги, которые развевались на кораблях Крузенштерна во всех частях света... Потом мы прошли к высокой и толстой башне: в стену были влеплены ядра... — Ну и войны же были! — усмехнулся Фрол. — Сейчас дать по этой башне прямой наводкой — ничего не останется! — Ой-ой-ой, не надо! — схватила Фрола за руку Хэльми, — мы очень любим старушку! По древней лестнице со стертыми каменными ступенями, минуя тяжелые чугунные ворота с кольцом, мы спустились в центр города. На лужайке, под каменной стеной, совсем как живая, пугливо озиралась бронзовая лань. К. ее ногам стекал по камням искрящийся водопад. Хэльми провела нас к старой ратуше и показала железный ошейник и цепи в стене, которыми когда-то приковывали преступников. Потом мы прошли по улице Пикк до Морских ворот, где увидели приземистую круглую башню «Толстая Маргарита». Здесь был музей, во время войны превращенный гитлеровцами в тюрьму. В подземельях тогда томились советские люди... Мы долго бродили по городу. На площади под кленами ребятишки кормили голубей хлебом. Мы тоже купили булки — и голуби клевали из рук, садились нам на плечи. Они были ручными. Потом мы сидели в сквере, где было много цветов, и вода из пасти морского чудовища стекала в чашу.
— А вы знаете, что сквер разбит на развалинах? — спросила нас Хэльми. — Мы разбирали камни и привозили землю. Мы хотим, чтобы у нас не осталось следов войны... Ты знаешь, Никита, мы сидим на том самом месте, где до войны стоял наш дом... Да, здесь жило много людей, бомбы разрушили их жилища. Теперь за сквером белели новые здания, построенные за последние два-три года. — Пока мы находились в Тбилиси, — говорила Хэльми, — Лайне со своим отцом скрывалась в лесу. Расскажи, Лайне! Ее отец, Юхан Саар, капитан торгового судна, которое потопили фашисты, защищал Таллин, а потом ушел в партизаны. Он взял с собой Лайне. Раз в лесу она встретила голодного, облинявшего волка. Он стоял на снегу и щелкал зубами, и глаза у него светились, как два карманных фонарика! И волк почему-то не тронул девочку, повернулся и ушел в лес, махнув облезлым хвостом. Было так тихо, что слышалось, как падает сорвавшийся с ветки снег... — Когда-нибудь — не теперь, после, — я напишу то, что запомнилось навсегда: лес, землянка, костер, часовой у сосны — и снег до самого моря... — сказала задумчиво девушка. Начинало темнеть. Мы возвращались по кривой, узкой улице; дома словно держали на вытянутой руке старинные керосино-калильные фонари. Эти фонари сохраняются, хотя город давно залит электрическим светом. Хэльми отперла своим ключом парадную дверь; темная лестница сразу же осветилась. — Ты, Фрол, проводи Лайне и подожди Никиту внизу, — предложила Хэльми. Я пожал руку девушки, выразившей надежду, что мы еще встретимся, и поднялся за Хэльми на третий этаж. — Завтра утром зайдешь? — спросила она. — Нет. Мы уйдем на рассвете. — Когда же я увижу тебя? — Не знаю, — ответил я с сожалением.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
