"Наверное, мы сделали большую ошибку, убрав Панферова с Васильевского острова". Опала была снята, и на меня как из рога изобилия посыпались всяческие поощрения...
На рубеже восьмидесятых годов в МВД началось перетягивание каната между Щелоковым и Чурбановым
На сей раз, угроза миновала. Но факт вандализма на кладбище оставался. В отношении Косыгина его можно было считать обычным хулиганством. Алексей Николаевич - выходец из Ленинграда, из всей брежневской когорты он был наиболее уважаемым человеком, особенно ленинградцами. Но в это время в городе были и другие случаи.
После того, как однажды утром на стене одного из бастионов Петропавловской крепости была обнаружена исполненная полутораметровыми буквами антисоветская надпись, в городе поднялся переполох, сам Брежнев высказал по этому поводу крайнее неудовольствие. Затем аналогичные надписи, в основном в адрес стареющего Брежнева, стали регулярно появляться на стенах домов во многих районах города. О каждой из них докладывалось в Москву, и тогда получали очередное внушение комитетчики.
В нашем районе начальником РО КГБ в одно время со мной был назначен Дима (фамилию уже не помню). Мы были знакомы еще в Большом доме: когда я был начальником дежурной части, он руководил секретариатом УКГБ. Был он очень толковым и разумным мужиком. Вопреки обыкновению у нас с ним установились доверительные отношения, поэтому у себя на Васильевском, мы могли позволить себе такое, на что не решились бы наши коллеги ни в одном другом районе.
Когда стали появляться эти надписи, мы оба отнюдь не считали их политическими выпадами, быстро договорились и стали выезжать на место вдвоем. Как правило, обнаруживали их мои милиционеры, которым я в Димкином присутствии говорил стереть или закрасить написанное, и на том мы считали инцидент исчерпанным. Естественно, наверх мы не докладывали. Ни один милиционер нас не "заложил", и Димка не получил ни одного внушения.
В 1976 году обком разрешил проведение еще одной выставки непризнанных художников и определил местом ее проведения ДК Орджоникидзе на Васильевском острове. Видимо, были учтены мой опыт и наши хорошие отношения с Димой. Выставка прошла на ура, хотя и вызвала гораздо меньший интерес, чем первая, что облегчило мою работу. Помогло и то, что многих художников я знал по первой выставке, и мы сразу нашли общий язык. Никаких происшествий не было.
Тем не менее, все это время на каждом совещании в ГУВД меня вытаскивали для отчета на трибуну, регулярно присылали проверки и после каждой вешали по выговору. Пока, наконец, в январе 1977 года первый секретарь Ермаков не сказал, что доволен моем работой, так как количество жалоб василеостровцев на милицию значительно сократилось, и многие из них говорят, что теперь в любое время можно спокойно ходить по улицам, не ожидая, что тебя изобьют или ограбят. Это был результат закономерного процесса. Если милиция работает добросовестно, реальная преступность всегда идет на спад, невзирая ни на какую «статистику».
И все-таки, летом 1977 года я узнал, что обком и горком Партии требуют моего отстранения от должности. В обкоме тогда заведовал административным отделом очень толковый и порядочный Вадим Александрович Грошников, чем-то очень похожий на Ермакова. Он, вызвав меня для отчета только раз, понял всю ситуацию и оставил в покое. А вот зав. аналогичного отдела горкома (не помню его фамилию) был дуб дубом. Он дважды выступал перед трудящимися района на предприятиях, и каждый раз брал меня с собою, чтобы я за него отвечал на вопросы. Сам он ни на один из них ответить просто не мог. Наконец, пробил час: «сверху» в райком пришло указание отстранить меня от должности и исключить из Партии. При этом был выбран подходящий для этого момент, когда Ермаков был в отпуске. Но на мое счастье за день до проведения бюро Николая Ивановича вызвали из отпуска в обком и сообщили ему, что он идет на повышение заведующим промышленным отделом. Поэтому на следующий день он приехал на старое место работы, чтобы попрощаться, и провел свое последнее заседание бюро райкома. На этом же заседании слушался и мой вопрос. Прочитав проект решения, подготовленный горкомом, он сказал: "Да вы что, товарищи! Мы же всего месяц назад заслушивали РУВД и, хотя указали на отдельные недостатки, полностью одобрили деятельность Панферова. Я предлагаю подтвердить прошлое решение и этим ограничиться. Зав. отделом горкома пытался спорить, но бюро поддержало Ермакова и возникла очень нежелательная для обкома ситуация противостояния горкома и райкома.
Я почувствовал, что дни моей работы на острове сочтены. Вскоре, когда мы с Сушко обеспечивали порядок на Биржевой площади во время салюта в честь какого-то праздника, приехал Эльмир Михайлович Цветков, бывший до этого начальником РУВД соседнего Октябрьского района и только что назначенный заместителем Кокушкина. Он отозвал меня в сторону и сказал: "Юра, ты сам понимаешь создавшуюся ситуацию. Ермаков уходит на повышение и тебя здесь все равно "сожрут". Принято Соломоново решение. Завтра тебя вызовет зам. Кокушкина по кадрам и предложит на выбор несколько хороших должностей в ГУВД. Советую не отказываться". Я поблагодарил Эльмира и сказал, что не дурак и, конечно, соглашусь, так как все понимаю и уже устал от постоянного "пресса" со стороны Зигаленко.
На следующий день все случилось, как сказал Эльмир. Только мне сначала предложили срочно уйти в отпуск, а вопрос о назначении обещали решить после возвращения. При этом начальнику ХОЗУ была дана команда обеспечить меня путевкой в любой дом отдыха, какой мне понравится.
Я подписал приказ о временном исполнении моих обязанностей Колей Сушко и, сказал ему, что еду отдыхать в Юрмалу под Ригой и уже не вернусь, а уйду на другую работу. Коля очень переживал и говорил, что, может быть это и хорошо для меня, но плохо для РУВД и всего Васильевского острова.
Отдохнул я прекрасно, а, когда возвратился, то мне было предложены на выбор три руководящие должности а ГУВД. Я согласился стать начальником областного отдела Управления охраны общественного порядка, так как узнал, что меня очень хочет видеть на этой должности Н. В. Смирнов. То есть, мне предстояло работать с ним, и, зная, что это за человек, я уже предвкушал удовольствие, и не просчитался.
Сдав дела Эдику Милееву, я выразил ему искреннее соболезнование. До этого он был начальником отдела УУР и, естественно, не хотел идти "на землю". Я его понимал. Мы с ним и моими, а теперь его заместителями отметили наши назначения в финской баньке. На следующий день я принял дела у уходившего в отставку Зуева.
В Ленинградской области.
В первые же дни работы на новом месте я "лопухнулся". Причиной явилось некоторое изменение в структуре Управления Внутренних дел. После скоропостижной смерти в 1974 году от инфаркта Георгия Михайловича Карлова первым заместителем Кокушкина был назначен Федор Иванович Соловьев. Если раньше на Карлове замыкались все областные подразделения, то Соловьев, став первым, хотел оставить за собой только те службы, которые он курировал до своего назначения. Тогда Кокушкин предложил стать своим заместителем по области Н. В. Смирнову. Тот в свою очередь поставил условие - так как он, не являясь первым, не может давать указания остальным заместителям и подчиненным им начальникам Управлений и отделов ГУВД, то все руководители областных подразделений, а также все райгоротделы и отделения милиции области должны быть подчинены только ему. Кокушкин согласился и издал соответствующий приказ, о котором я не знал.
К этому времени Управление службы уже было переименовано в Управление охраны общественного порядка (УООП). О своем вступлении в должность я доложил заместителю начальника УООП Евстифееву, курировавшему областной отдел. Он же, то ли специально, то ли по забывчивости не сказал, что теперь надо представиться лично Н.В.
На третий день у меня зазвонил "инфарктный" телефон. "Зайдите ко мне". Обращение Н.В. на "вы" ничего хорошего не предвещало. Я побежал к нему. "Почему вы не прибыли ко мне и не представились, вступив в должность?" - грозно провозгласил Н.В. - Я ответил, что доложил об этом Евстифееву, как своему непосредственному начальнику, а его постеснялся тревожить, зная, насколько он загружен работой. К тому же Евстифеев сказал, что сам ему об этом доложит. Н.В., удовлетворившись ответом, перешел на «ты» и сказал, чтобы я начал с наведения порядка в дежурных частях райотделов и отделений милиции, а особое внимание Николай Владимирович Смирнов уделил камерам предварительного заключения (КПЗ).
Николай Владимирович Смирнов
Заместителем у меня был очень опытный и толковый руководитель Артур Елизаров. Я даже удивился, почему начальником отдела назначил не его, а меня. Поэтому, я спокойно оставил на него отдел, и начал знакомиться с районными подразделениями. У меня была персональная "Волга" с двумя водителями, работавшими через день, и в течение трех месяцев я на ней исколесил всю область, познакомившись со всем личным составом от Подпорожья и Бокситогорска до Выборга. Удручающее впечатление произвели только дежурные части и их КПЗ. Большинство из них требовали срочной реконструкции и расширения помещений. Такое положение было чревато чрезвычайными происшествиями, которые не заставили себя ждать. Уже летом 1978 года из КПЗ Сосновского отделения милиции совершили побег три опасных преступника, сделав подкоп под стеной камеры, предварительно разобрав нары. Укрепленность камер КПЗ никуда не годилась.
Я срочно выехал в Сосново и четверо суток руководил поиском беглецов, ночуя в кабинете начальника отделения на его рабочем столе, куда приказал принести из вытрезвителя матрац и подушку. На третий день все начали меня убеждать, что разыскиваемые уже давно уехали из района в Ленинград и надо прекратить прочесывание лесов, но я был уверен в обратном. Начался грибной сезон, и бежавшим было чем питаться в лесу, а все дороги к Ленинграду, Приозерску, Выборгу и Рощино были перекрыты. Все трое были не раз судимы и, безусловно, понимали, что надо отсидеться в лесу пока у милиционеров ни притупиться бдительность. Мой расчет оказался правильным, и беглецов на четвертый день взяли "тепленькими", когда они мирно спали на опушке леса.
Поскольку сосновскую КПЗ без больших затрат укрепить было невозможно, Н.В. приказал ее ликвидировать, а задержанных возить из Сосново в Приозерск.
Осенью мой заместитель Елизаров ушел на должность командира полка. Оклад там был меньше, но у Артура подошел срок получать звание полковника, а мы с ним занимали подполковничьи должности. Вскоре после получения нового звания Н.В. добился его назначения начальником Всеволожского РОВД.
На освободившуюся должность был назначен Борис Андреевич Щепанюк, бывший до этого начальником 19 отделения милиции Выборгского района города. Если с Артуром у нас были хотя и хорошие, но только деловые отношения, то с Борисом мы с первых же дней крепко подружились. Дружба эта продолжалась до самого моего ухода в отставку.
В декабре 1978 года серьезно заболел и попал в госпиталь начальник Выборгского областного отдела Леня Яковенко. В январе 1979 года Н.В. вызвал меня и попросил срочно выехать в Выборг и поработать, фактически исполняя обязанности Яковенко, пока там не улучшится положение с преступностью и раскрываемостью. Он добавил, что просит, а не приказывает, так как в районе такой же "завал", какой был у меня на Васильевском острове, и он уверен, что я с моим опытом смогу улучшить обстановку.
Я поехал в Выборг и применил там уже проверенные методы. Через месяц, когда Яковенко, выписавшись из госпиталя, вышел на работу, большинство "глухарей" было раскрыто, а количество преступлений несколько снизилось.
Смирнов был очень доволен и представил меня к поощрению, но Кокушкин, как мне сказал Н.В., его инициативу "зарубил на корню", заявив, что никогда не забудет мои "художества" на Васильевском острове.
Вскоре наш начальник Евстифеев перешел заместителем в другое управление. Боря Щепанюк сказал, что Н.В. обязательно пробьет мое повышение, я же утверждал, что Кокушкин этого не допустит. Мы поспорили на бутылку коньяку.
Через несколько дней Боря был вызван к Н.В., и вернулся каким-то расстроенным и смущенным. Я спросил, что случилось. Он ответил, что заместителем начальника управления назначили его, а не меня. Я обрадовался и сказал: "Дурень, чего переживаешь? Это самое хорошее решение. Меня Кокушкин никогда не повысит, а человек со стороны нафиг нам нужен. К тому же, какая разница, кто из нас начальник, а кто подчиненный. Ты лучше-ка беги за коньяком".
Потом, каждый раз, когда мы вместе выпивали, Борька говорил, что ему гораздо легче было работать моим заместителем, чем начальником, а я, отшучиваясь, отвечал, что так ему и надо. Нечего было сидеть за моей спиной.
Через неделю Борис пришел от Н.В. абсолютно обескураженный и сказал: "Ты не представляешь, что творил Евстифеев. Каждый раз, когда Н.В. заворачивал ему обратно плохо исполненный документ, эта сволочь заявляла, что документ готовил ты, а ему просто некогда было прочитать. И это, когда он почти каждый день сидел в кабинете и в носу ковырял от безделья, а мы с тобой за него пахали!"
Действительно, очень часто мы с Евстифеевым спорили о том, как решить тот или иной вопрос. Всегда он настаивал на своем варианте, и мы готовили документ по его установкам. Почти всегда такие документы Н.В. не принимал, приходилось переделывать, после чего без сучка и задоринки проходил мой вариант. Судьбу документа я знал заранее, и не придавал этому абсурду особого значения.
В первые же дни после ухода Евстифеева Н.В. увидел, что все вопросы стали решаться правильно, и начал выяснять у Бориса, в чем причина столь благостных перемен? А, когда выяснил, то был до крайности возмущен и на всякий случай приказал, чтобы впредь мы с Борисом ходили к нему на доклад поочередно. С Борькой у нас никогда не было никаких расхождений, мы всегда даже мыслили одинаково.
Летом 1979 года произошло событие, в неизбежности которого я был уверен. Эдик Милеев, приняв у меня Василеостровское управление, не смог продолжать мою линию на постепенное сближение учетных и фактических данных по состоянию преступности в районе. Под давлением Зигаленко он стал закрывать глаза на укрытие преступлений. Аналогично действовало и руководство других РУВД города. Но такое положение долго продолжаться не могло, чем больше скрываешь то, что можно скрыть, тем больше растет число тех преступлений, которые скрыть невозможно. В конце концов, нарыв прорвался, и начальники РУВД просто вынуждены были наращивать учетную статистику, догоняя реальную преступность. Но, если в других районах разница в цифрах всегда была умеренной, то в Василеостровском РУВД чаянием моего предшественника она была доведена до абсурда. Теперь же Эдик оказался в неравных стартовых условиях и был вынужден показать рост числа зарегистрированных преступлений больший, чем у других.
Вот тогда в присутствии всех своих заместителей Кокушкин и сказал: "Наверное, мы сделали большую ошибку, убрав Панферова с Васильевского острова". Опала была снята, и на меня как из рога изобилия посыпались всяческие поощрения. До этого же в течение двух лет Кокушкин о моем поощрении и слышать не хотел.
В 1980 году за обеспечение порядка в области в период Олимпиады я получил знак "Отличник милиции". Теперь у меня был весь "набор" наград, которыми в те времена могли награждаться сотрудники милиции, а грамотами МВД и ГУВД я вообще мог бы оклеить стену.
В начале того же года приказом Щелокова все камеры предварительного заключения были преобразованы в изоляторы временного содержания (ИВС). Соответственно их новому статусу были введены и новые штатные единицы: начальников, конвоиров и охранников-милиционеров. Легче стало и с реконструкцией бывших КПЗ, которая продолжалась с тех пор, когда я только начал работать в области.
Большинство камер теперь были надежно укреплены, помещения ИВС расширены или построены для них пристройки к зданиям РОВД. Но, как бы мы не укреплялись, от одного застраховаться все-таки не могли. Летом 1980 года, сразу после окончания Московской олимпиады, из ИВС Лужского райотдела совершили побег четверо арестованных. Непонятным способом им удалось открыть дверь камеры и запасные двери на улицу. Когда мы с Н.В. приехали на место, то сразу поняли, что побег был результатом предательства милиционера-охранника, который выпустил преступников из камеры на улицу, получив от них взятку. Он даже не удосужился спрятать деньги, которые мы нашли у него в кармане. Милиционер был сразу уволен, взят под стражу и понес наказание.
Н.В., оценив обстановку и, дав указания всем службам Лужского отдела, уехал, оставив меня руководить поиском.
Отправляясь в Лугу, я взял с собой всех оказавшихся на месте инспекторов отдела. Оставил для связи только одного некого Брунилина. Ему же поручил решение текущих вопросов, поскольку Миша Касаткин, мой новый заместитель, был в это время в командировке в другом района области. Дома тоже никого не было: Галка в санатории, сын Константин отдыхал на даче с бабушкой, оставался только наш любимец кот Васька. И я попросил этого Брунилина не в службу, а в дружбу раз в день заезжать ко мне домой и кормить кота.
Ваську Рыжая подобрала на улице, когда мы еще жили в Сосновой поляне. Был он гладкошерстным, чернейшим котярой с белыми грудью и пятном вокруг носа. Спал по ночам преимущественно с Галкой, забравшись под одеяло и положив голову на ее подушку. Естественно, все его баловали, и он считал себя хозяином квартиры.
На вторые сутки нашего поиска Брунилин позвонил мне и попросил разрешения пойти на свадьбу к товарищу. Не вдаваясь в подробности, я сказал, что ему в отделе после окончания рабочего дня делать нечего, и он мог бы не спрашивать у меня разрешения.
Еще через сутки он опять позвонил мне и сказал, чтобы я не беспокоился, так как он выезжает в Ленинград и, по приезде, покормит кота. Я, будучи уверен, что он был на свадьбе в городе, спросил, где же он находится? – «В Тихвине» - ответил этот разгильдяй. Ругать его за прогул было бессмысленно, я знал, что из него никогда не получится хороший сотрудник. Он был сыном одного из начальников областных отделов ГУВД, мы с Борисом взяли его в отдел только потому, что за него, ходатайствовал Н.В.
На четвертые сутки трое из четверых беглецов были задержаны и водворены обратно в камеру. Четвертый никого не волновал, так как был задержан за побег со строек народного хозяйства и никакой опасности не представлял. Убегал он только за компанию с тремя матерыми ворами, имевшими по несколько "ходок". Через четыре месяца его обнаружили в подвале одного из домов Всеволожска, повесившимся на брючном ремне.
"Обмыв" с руководством Лужского РОВД успешное завершение операции, я поехал в город. Все эти дни стояла жара, и я пропотел до невозможности, а теперь предвкушал, как залезу в ванную и отмоюсь. Надо сказать, что у нас в доме состоялось очередное "плановое отключение горячей воды", которую должны были дать как раз в день моего возвращения. Поэтому, уезжая в командировку, я предупредил Брунилина, чтобы он не смел трогать краны горячей воды.
Когда же я открыл дверь своей квартиры, чуть ни упал в обморок. Вся прихожая была залита горячей водой, а Васька, сидя на Галкиной кровати, орал от ужаса благим матом так, что сотрясались стены. Посередине прихожей как два дредноута плавали мои тапочки. Слава Богу, вода не успела залить комнаты, а стояла только в прихожей, коридоре, ванной, туалете и кухне. Соседка снизу вовремя вызвала аварийку, и вода по всей лестнице бы-ла перекрыта. Я понял, что мои мечты о теплой ванной не сбудутся, и придется мыться под холодным душем, чего я терпеть не мог.
Пройдя в комнаты, я заметил, что Брунилин в мое отсутствие жил в них с какой-то женщиной. Об этом говорили стоявшие у тахты Галкины тапочки и забытая в ванной чужая губная помада. Мне до двух ночи пришлось вычерпывать воду и наводить порядок, а утром извиняться перед соседкой снизу и гарантировать возмещение ущерба от протечек.
Около часа ночи явился Брунилин. Я только сказал, что он непорядочный человек и отдал ему оставленные магнитофон и губную помаду. Наказывать его за прогул я не счел возможным, так как формально дал ему разрешение пойти на свадьбу, а также из-за моей просьбы ухаживать за Васькой, что явно не входило в его обязанности. Но в дальнейшем нам пришлось от него срочно отделаться, так как он регулярно нарушал не только дисциплину, но и законность.
Вообще-то в те времена в милиции, как, впрочем, и сейчас всегда ощущался "голод на кадры". Если большинство руководящих постов ГУВД и РУВД занимали достаточно профессиональные, хорошо подготовленные специалисты, то с инспекторским составом дела обстояли гораздо хуже. Подобрать инспекторов себе в отдел было очень трудно. По штатному расписанию у них был тот же оклад и максимальное звание капитана, как у участковых инспекторов в отделениях милиции, а объем работы был намного больше. Еще труднее было подготовить старшего инспектора. У нас с Борисом даже было такое выражение: "потолочный инспектор". Так мы называли тех, кто по своим способностям мог работать только инспектором, то есть достигал своего потолка. За 9 лет у меня сменился практически весь состав отдела, кроме одного старшего инспектора Леона Макаренко.
Из вновь набранных было только три человека, которые могли претендовать на повышение. Вадик Некрасов, к сожалению, став старшим инспектором, умер от кровоизлияния в мозг. А я надеялся, что из него со временем получится хороший руководитель. Валера Бондаренко, хотя и был перспективным работником, страдал гипертонией и рано ушел с должности старшего в отставку. Один Сережа Смирнов, как я и думал, дослужился до звания подполковника и работает сейчас начальником отдела в Управлении разрешительной системы. Заслуга в этом в первую очередь Николая Владимировича Смирнова, который заметил скромного сержанта, работавшего младшим техником по связи в Дежурной части и посоветовал мне взять его на офицерскую должность в отдел. Я обратился к Бельсону и тот помог Сергею поступить в Академию, окончив которую, он стал сперва старшим инспектором, а затем заместителем и начальником отдела.
Некоторые руководители, к сожалению, боятся перспективных подчиненных. Мы же со Щепанюком, наоборот, радовались, когда у нас появлялись такие. Так я с большим удовольствием работал до 1985 года со своим заместителем Мишей Касаткиным, пока он не ушел в Красносельское РУВД, где вскоре стал его начальником.
Патрульно-постовая служба области доставляла мне меньше беспокойства, чем дежурные части и ИВС. Правда, был один случай, когда пришлось понервничать и отстаивать одного из милиционеров.
В поселке Никольское Тосненского района во время танцев в клубе восемнадцатилетний мальчишка расхулиганился и, когда постовой милиционер выгнал его из клуба, пошел на него с кулаками. Милиционер был слабее хулигана, к тому же тот вытащил нож и попытался нанести удар. Тогда милиционер вынул из кобуры пистолет и произвел выстрел в воздух, крикнув: "Стой, стрелять буду!" Хулигана это не остановило, он продолжал нападать, размахивая ножом, и наступал на постового. Милиционер выстрелил, как он потом говорил, целясь в руку, державшую нож, но промахнулся. Хулиган был смертельно ранен и умер до приезда скорой помощи.
Мы с Н.В. и Щепанюком приехали тотчас. Это сейчас к подобным происшествиям все привыкли и относятся спокойно, а тогда сразу понаехала куча партийных бонз из райкома и обкома. Все они панически боялись, что происшедшее может привести к недовольству жителей и массовым беспорядкам, а поэтому приказали, чтобы гроб с покойником во время похорон не несли, как принято, на руках, а везли на грузовике. Боялись, что двухкилометровый поход от дома до места захоронения выльется в демонстрацию.
В Никольском, как и во многих поселках и деревнях, гроб должны нести родственники и друзья от дома до самого кладбища. И они не преминут это исполнить, иначе их перестанут уважать. Я прекрасно знал эти деревенские обычаи и понимал, что к беспорядкам могут привести наши необдуманные категоричные требования.
Выслушав требования обкомовцев, Н.В. отослал Бориса обратно в Ленинград решать неотложные дела, а мне велел остаться до похорон, которые ожидались на третий день, и обеспечить на них порядок. Задача передо мною стояла весьма сложная. Сейчас я понимаю, что Н.В. оставил меня, а не Бориса потому, что знал о моем упрямстве, знал, что я не посчитаюсь с мнением обкома, а сделаю по-своему и в конечном итоге не допущу беспорядки.
В день похорон я приказал всем офицерам и милиционерам, кроме резервной группы Оперполка, которую держал наготове, и местного участкового инспектора, переодеться в гражданскую одежду.
Поселковый совет договорился с родителями покойного, что гроб пронесут 200 метров, а там будет стоять грузовик, на котором повезут дальше. Идея была явно абсурдная. Получилось так, как я и предвидел. Дойдя до грузовика, родственники отказались поставить на него гроб, а мать покойного упала на колени перед председателем Поселкового совета и стала умолять его не позорить семью и разрешить нести гроб дальше.
Мне пришлось вмешаться. Я сказал, что беру всю ответственность на себя, и приказал отогнать грузовик. После этого разрешил нести гроб дальше и пошел рядом с головой колонны, в которой было около ста человек.
Не прошли и 100 метров, как я услышал: "Панферов, срочно ко мне!" На возвышенности у дороги стояли Н.В. и представитель обкома. Не успел подойти, как Н.В. начал меня ругать: "Почему ты разрешил нести, а не везти? За все будешь отвечать головой!"
Уже по обращению на «ты» я понял, что Н.В. одобряет мои действия и "разыгрывает сцену" специально для обкомовца. К тому же я знал, что Н.В. никогда не даст в обиду своих подчиненных, и за меня заступится. Правда, если бы что-то случилось, то мы могли загреметь с ним вместе.
Отругав меня, он сказал: "Если что-то случится, ответишь лично за все. После окончания похорон, до поминок, доложишь нам. Мы будем в кабинете начальника Ульяновского отделения. Потом я с тобой разберусь". Затем они сели в машину и уехали. До кладбища процессия шла больше часа, и о завершении похорон я смог позвонить Н.В. только через два часа, когда начались поминки. Судя по всему, он отпаивал обкомовца, чтобы тот не "возникал" и говорил со мной уже явно "под шафе". Я доложил, что весь народ разошелся, а на поминках присутствует всего 12 человек родственников и друзей, так что все закончилось без происшествий. Н.В. сказал, что я могу уехать, когда все гости разойдутся, а останутся только родственники.
На следующий день он похвалил меня и сказал, что на моем месте поступил бы также. В дальнейшем нам с ним удалось доказать правомерность действий милиционера, и прокуратура прекратила возбужденное в отношении его дело.
На рубеже восьмидесятых годов в МВД началось перетягивание каната между Щелоковым и Чурбановым, который к тому времени умудрился стать первым заместителем министра и генерал-полковником. Поскольку последний явно оправдывал свою фамилию, нам это ничего хорошего не сулило. Однажды, приехав в Ленинград, этот "наследный принц" отстранил от должности Надсона только потому, что тот ему не понравился, Юрия Георгиевича назначили с явным понижением заместителем начальника штабных курсов МВД. Наука от этого, конечно, выиграла, а вот ГУВД безусловно много потеряло. Ни один из бывших после него начальников Штаба ему просто "в подметки не годился".
Настали тяжелые времена и для начальников РУВД. После взлета статистики в большинстве районов, Кокушкину надо было спасать свою шкуру, и он, конечно, всю вину перевалил на них. Чтобы оправдаться перед Щелоковым и Чурбановым, он начал снимать именно тех руководителей, которых раньше хвалил и ставил в пример остальным. В первую очередь он отстранил от должности начальников Куйбышевского и Московского РУВД. Олешка Федосов был назначен начальником отдела Управления исправительно-трудовых учреждений и, как только набрал 25 лет выслуги, ушел в отставку! "Сожрал" он и Геннадия Гордеева, бывшего к тому времени начальником оперативного отдела Штаба. Он был понижен до должности начальника отделения, с которой также ушел при первой же возможности в отставку. Словом, Кокушкин выбивал лучшие кадры. Мне же, как всегда, повезло. Я тихо отсиживался в областной гавани под крылышком у Н.В.
Сам Кокушкин продержался на своей должности до 1985 года только благодаря тому, что у него все время были очень толковые заместители - профессионалы высшей пробы. Это Георгий Михайлович Карлов, Николай Владимирович Смирнов, Михаил Иванович Михайлов, Эльмир Михайлович Цветков и другие. Я, кстати, не понимаю Аркадия Краморева, который, став начальником ГУВД, с помощью Собчака и Законодательного собрания, начал с того, что отправил в отставку вместе с другими Михайлова и Бахвалова, которые вполне могли бы еще несколько лет поработать с большой пользой для Ленинградской милиции. Объяснить это я могу только тем, что Аркаша, прыгнув с должности заместителя начальника Следственного управления на должность начальника ГУВД, просто испугался иметь сильных и опытных заместителей. В результате на этой должности он продержался не долго и ушел в политику.
После смерти Брежнева в 1982 году началась невообразимая чехарда. Новый Генсек снял Щелокова и назначил министром бывшего председателя КГБ Украины Федорчука, любимым выражением которого было: "Каждый должен нести свой чемодан". Вот и нес бы свой.
Старые опытные кадры щелоковских времен разгонялись сотнями. Кого в отставку, а кого и просто увольняли. При этом Андропов с Федорчуком решили "укрепить" милицию комитетскими кадрами. Комитетчики в массовом порядке назначались на руководящие должности в ГУВД и РУВД, им самим это было нужно, "как щуке зонтик", так как работа в КГБ резко отличалась от нашей. Они не привыкли к нашим темпам работы, не знали ее специфику, и большинство из них постаралось слинять в отставку или обратно в КГБ в течение ближайших двух лет.
В мае того же 1982 года я сломал ногу, поскользнувшись на ступенях лестницы. После сделанной мне в ВМА операции кость не срослась и до сих пор скреплена тремя титановыми винтами.
Когда я смог ходить без костылей, пошел, опираясь на палку, к Н.В. и сказал, что у меня уже больше 25 лет выслуги и мне, наверное, надо уйти в отставку. Он ответил: "Мне нужна твоя голова, а не твои ноги. Прошу тебя остаться, пока я работаю". Я остался.
В начале 1985 года Н.В. ушел в отставку. Пришедший вместо него Хромов умудрился за год развалить стройную систему управления подразделениями области, созданную предшественником. Работать мне стало крайне не интересно, и последний год я просто дослуживал до выслуги, позволяющей получить максимальную пенсию. В июне 1986 года я ушел в отставку. Моя выслуга составила 31 год и 1 день. Всего на один день больше, чем мне было нужно.
Окончание следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. К 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища.
Для поиска однокашников попробуйте воспользоваться сервисами сайта
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
