С первых дней лета в Косинском детском морском клубе по традиции начались шлюпочные сборы.
Дети, занимающиеся в секции морского многоборья и парусной секции, а также все желающие теперь могут ежедневно с понедельника по пятницу заниматься в клубе любимыми водными видами спорта.
Занятия начинаются в 10 часов утра и заканчиваются в 14.00. Руководит сборами тренер команды клуба по морскому многоборью мастер спорта Веремеев Михаил Валентинович.
В перечень спортивных дисциплин, входящих в программу сборов входят гребля на четырех весельных шлюпках, тренировки на спортивных парусных яхтах типа «Оптимист» и «Кадет», кроссовая подготовка, плавание, стрельба из пневматического оружия в клубном тире.
Кроме того, с ребятами проводят интересные конкурсы и викторины, организовываются чаепития и перекусы.
Записаться на шлюпочные сборы можно в любое время и на любой срок до конца июня месяца.
Республика Беларусь готовится в следующем месяце торжественно отметить 70-ю годовщину освобождения Белорусии от немецко-фашистских захватчиков в результате проведения самой крупной стратегической операции «Багратион» в 1944 году в ходе Великой Отечественной войны 1941-1945 годов. Этой знаменательной дате «Центр Юных моряков с флотилией города Бреста» посвятил ежегодный традиционный морской поход «Память» своих учеников на теплоходе «Фрост» по маршруту Брест-Пинск-Брест по рекам Мухавец (приток Буга) и Пина (приток Припяти) и Днепровско - Бугскому каналу, по которому надо было преодолеть 9 шлюзов. Задача похода – пройти по местам боевой славы белорусских партизан и моряков Пинско-Днепровской флотилии, привести в порядок памятные знаки и захоронения павших воинов, торжественно возложить цветы и венки на могилы, встретиться с молодежью и ветеранами тех населенных пунктов, через которые проходил маршрут похода. Одним словом, реально воплотить в жизнь девиз: «Никто не забыт и ничто не забыто». В период с 20 по 25 мая 29 мальчишек и 5 преподавателей участвовали в морском походе - прекрасном событии в жизни брестских мальчишек. Представляю небольшой фоторепортаж.
Город Брест. Рассвет над рекой Мухавец.
Ветераны собираются, чтобы дать напутствия юным морякам.
Экипаж укомплектован. «Для встречи справа, смирно!»
Торжественные проводы. Руководство города и ветераны. Крайний справа – Генеральный консул РФ в Бреста Никита Николаевич Матковский.
Начали движение по рекам синеокой Беларуси. За кормой остался родной берег.
Первый шлюз – Тришинский, расположен в пределах городской черты Бреста.
Направились к первому по пути следования памятнику погибшим патриотам.
Возложение венков и торжественный митинг-реквием.
Напутствие ветерана.
Под звуки «Прощания славянки» отданы швартовы и теплоход «Фрост» продолжил движение.
Памятный знак в партизанской деревне «Орел», сожженной немцами в 1943 году.
Памятный знак в деревне Галик.
Местные жители в деревне Заречка с нетерпением встречают морской десант.
Памятный знак в деревне Заречка.
Почетный караул.
Город Пинск. Бронекатер №92 на вечном постаменте, участвовал в высадке морского десанта в центр города Пинска в июле 1944 года.
Пинские ветераны встречают юных моряков.
Почетный караул у мемориала морскому десанту в Пинске.
Фотография на память о пребывании в Пинске.
Память о «Курске».
В этом доме жил старший помощник командира капитан 2 ранга С.В.Дудко.
Курс – домой!
«Лишь оставались за кормою на винт намотанные мили…»
Редкий знак: «Парковка запрещена!»
Готовится обед.
Подходим к дому. Вот уже обновленный Кобринский шлюз.
Последний обед на теплоходе.
Нравится! Я буду моряком!
Ветераны встречают настоящих моряков из дальнего похода.
Петр Афанасьевич Буденков – бессменный знаменосец нашего училища и старшина роты, пожалуй, был самой популярной личностью из всего командного состава. Его послала нам сама судьба. Высокого роста, подтянутый, с пшеничными усами, голубыми глазами и громким голосом, он производил впечатление не только на мужчин, но и женщин. Петр Афанасьевич служил в танковых войсках и принимал участие при штурме Кенигсберга. Два ордена Красной звезды, орден Отечественной войны и многочисленные медали украшали его широкую грудь. На него смотрели, как на героя из сказки.
Его фотографии печатались на обложке журнала «Огонек», писала газета «Красная звезда» и многие другие популярные издания. С позиций сегодняшнего дня Буденкова можно назвать настоящей фотомоделью. На самом деле это был приятный, добрый и замечательный человек, который дожил до 83-х лет и ушел из жизни незаметно, как будто его никогда и не было. Нахимовец В.Грабарь свидетельствует, что похороны были тихими «семейными». Я с ним не согласен, потому, что они должны были быть пышными. Ведь столько известных в стране людей знали Петра Афанасьевича. Он заслуживает, чтобы ему поставили памятник все нахимовцы. Хоронили не Буденкова, а наше детство и юность, в формировании которых, он сыграл далеко не последнюю роль. Память сохранила фрагмент распорядка дня. Подъем происходил как обычно. Резкий звонок побудки прозвучал резко, но на него никто не отреагировал. Спящую тишину разорвал громкий голос: - Какая резвость! Одеяла так и летят. Подьем! Что вы разлеглись, как в хорошем ресторане! Дежурный по роте! Включите свет! Мы лениво поднимались на физзарядку. На улице было холодно, стояла осень. Пробежав пару кругов, мы согрелись. Вместе с нами бегал и Буденков, проклиная всех и все. Наконец рота остановилась и рассредоточилась. Афанасьевич скомандовал: - Выбрасывание рук и ног влево и вправо, начинай! Это упражнение мы знали, хотя команда не соответствовала фактуре. Мы смеялись вместе с ним и радовались тому, что такой человек нами руководит. Не просто так, а с юмором.
П.А.Буденков с парадным батальоном в Москве в 1958 г. с выпускниками 1959 г. Однажды, прохаживаясь вдоль вешалок, где висели шинели, он заметил шевеление какого-то тела. Отодвинув вешалку, Буденков извлек заспанного нахимовца. - Ты что здесь делаешь? – удивленно спросил старшина. - Прячусь, - шепотом ответил нахимовец. - От кого? – нахмурил брови Буденков. - От себя, - просипел мальчишка. – Урок не выучил. Боюсь, что получу двойку, тогда в увольненье не пустят. - Ладно, лежи. Скоро звонок. Если прихватят, скажи, что я тебя посылал на вещевой склад. Таким был наш старшина. Он знал много мальчишеских тайн, но никогда их не выдавал. Буденкова очень огорчила смерть Георгия Федякова. Жорку он любил как родного сына. Недели две он ходил хмурым и старался ни с кем не разговаривать. Мы его понимали, а он понимал нас. Во время приватной беседы после отбоя Афанасьевич сказал: - Зря загубили мальчонку. Такой был парень. По нему девки сохли, а он в петлю. Слабак!
В нашей роте учился Игорь Качин. Своей внешностью он чем-то напоминал киноактера . После просмотра фильма «Годы молодые» Игорь помчался по коридору казармы с криком: «Пожар! Горим! Все за мной»! За ним рванул дежурный по батальону, а следом нахимовцы с огнетушителями. Добежав до туалета, он остановился и спокойно спросил: «Ну, как я сыграл роль паникера»? Буденков взял его за шиворот, повернул к себе и ответил: «Отлично! Тянешь на две недели без берега». Можно привести еще множество примеров из жизни этого удивительного человека. Он запомнился нам высоким, стройным и крайне доброжелательным. В нем ощущалась та отеческая ласка и заботливость отца, которой нам всем так не хватало в то нелегкое время.
. 26 октября 1961 года. Наш батальон прибыл в Москву для участия в очередном параде на Красной площади. Разместились в деревянных казармах Центрального аэродрома. Днем ходим строевым шагом в шереножном строю, а вечером пытаемся учиться в школе на улице Усиевича, куда нас возят на автобусах. Парады прилично надоели. Ничего нового. Вечерами возят на занятия в школу. Преподаватели понимают, что мы здорово устаем, но требований своих не снижают. Двойки сыплются горохом. Заниматься вечером в казарме невозможно. 30 октября 1961 года. Выпал снег. На аэродроме образовалась каша. Ноги у всех промокли насквозь. Недалеко от нас ходят курсанты ВВМУ им Фрунзе. Им труднее. Надо не только держать равнение в строю, но и уметь носить карабин на плече. Сушить обувь негде. Из сушилки несет страшной вонью, скоро генеральная репетиция и парад. Нас возили в новейший спортивный комплекс ЦСКА, где отличный бассейн и спортивные залы. У нас в Ленинграде таких сооружений нет. Пловцы осваивали 50 метровый бассейн, мы играли в баскетбол с девушками. Парни стеснялись, а они нет. В результате проиграли с крупным счетом. Позорно! Самыми результативными игроками оказались Володя Смирнов и Сергей Таубер. 2 ноября 1961 года. Генеральная репетиция прошла хорошо. Генерал-майор Колесников – начальник московского гарнизона подъехал к нашему батальону и поблагодарил всех за хорошее прохождение.
Были в мавзолее. Имя Сталин с фронтона исчезло за одну ночь. Ленин лежит теперь в гордом одиночестве. На могиле Сталина только черная мраморная плита с датами рождения и смерти. На ней лежит белая астра. Потрясающе! Познакомился с девушкой, зовут Галей. Мы гуляли по улице Горького и в центре Москвы. Приятный человек, но город знает плохо. Это вполне естественно, потому что Москва необъятна. 10 ноября 1961 года. Из Москвы вернулись два дня тому назад. Меня назначили дежурным по роте вместе с Женей Каменевым, остальных ребят отпустили в увольненье. На следующий день удалось съездить домой, повидать родителей и брата. Женя забавный парень. Он не общителен, обидчив, мало рассказывает о себе. Не могу сказать, что я с ним дружу. В увольненье он ходить не хочет, поэтому основное время проводит в стенах училища. Ребята относятся к нему хорошо и стараются не обижать. Мне кажется, что ему тяжело будет быть военным. 18 декабря 1961 года. Прошел месяц с момента, как вернулись с парада. Двойки, полученные в Москве, исправил. Самое главное не нахватать троек. Тройка коварная оценка. Она не приносит морального удовлетворения, а делает человека неполноценным, позволяя другим смотреть на него свысока. Получил письмо из Москвы от Олега Морозова. Он уже студент МИФИ. Из училища он ушел в прошлом учебном году, потому, что не захотел стать военным. Из 60 человек в нашей роте осталось только 48. Таков отсев за три года. В училище состоялась встреча с писателем , автором книг о нахимовцах. Обсуждали его новое произведение «Пленники моря». До этого он написал «В морях твои дороги» о первых нахимовцах. Игорь Евгеньевич интересовался нашим бытом, расспрашивал о морской практике. Юра Латышев не отходил от него и буквально впитывал каждое слово писателя.
В кулуарах стали поговаривать о выборе будущей профессии. Идти учиться в «кузницу кадров», как называли ВВМУ им Фрунзе, выразил желание только Женя Кардаильский. Остальные ребята склонны получать инженерное образование. Борис Федорович Блошкин сказал, что при подготовке приказа о распределении желания нахимовцев будут учтены. Смирнов, Таубер, Преображенский, Тетеркин и др. выбрали для себя ВВМИОЛУ им. Ф.Э.Дзерржинского. Юра Латышев, Саша Петрушков и Андрей Русаков – ВВМУ им. П.С.Нахимова в Севастополе. Добрая половина выпускников оказалась в ВВМУРЭ им. А.С.Попова.
3.4. Путь в океан
Нам повезло. Окончив 10-й класс, нас направили на практику на крейсер «Комсомолец». Это была вторая практика на боевых кораблях, где принимал участие наш выпуск. Решение о том, что крейсер пойдет в Северную Атлантику, дошло до нас не сразу. Командование молчало. Мы были расписаны по боевым постам и выполняли обязанности матросов.
Крейсер проекта 68-К был заложен еще в 1939 году и в сентябре 1940 года зачислен в списки ВМФ. Однако в связи с началом войны все работы были прекращены. Артиллерийский крейсер был достроен только в 1950 году. В 1958 году крейсер был переведен в состав учебно-боевых кораблей КБФ, а в 1980 году разрезан на металл в Лиепае. В Таллинне на борт приняли курсантов второго курса ВВМУ им Фрунзе, снялись с якоря и направились в Балтийск. Погрузка продуктов и заправка топливом заняла два дня. Здесь же в Балтийске приняли еще одну группу курсантов. Сидеть без дела тошно. На берег не пускают. Проявив смекалку, нашли боцмана и напросились стирать обвесы с ограждения мостика. Боцман дал «добро». Пока обвесы мокли в воде, можно было полежать в траве и насладиться ароматом летних трав, по которому давно соскучились. О дальнем походе узнали от штурманов, которые готовили карты на переход и делали предварительную прокладку курса. Забегал и начальник РТС, к службе которого причислили Бориса Сердюкова, Юру Великого, Леню Тарасова, Женю Трофимова и меня. Остальных расписали на посты в боевые части 2 и 5. На корме крейсера в районе второй башни установили зеленую будку и антенну радиолокационной станции П-10. Эта станция заменяла устаревшую РЛС «Гюйс» и позволяла обнаруживать воздушные цели на расстоянии до 300 километров. Такое решение значительно усиливало противоздушную оборону корабля. Нам все время хочется есть. Корабельная пища однообразная, жирная и вызывает изжогу. Во время погрузки продуктов запаслись и консервами. Помогает корабельная лавка, где торгуют печеньем, конфетами и сигаретами. Мама дала на практику немного денег и я их понемногу расходовал.
Руководитель практики Владимир Петрович Пименов, которого мы давно не видели, пришел в наш кубрик и сообщил, чтобы к утру приготовили форму №2. «Будет смотр корабля и экипажа, прибудет командующий Балтийским флотом адмирал Орел», - сказал он. Привыкшие ходить в рабочем платье, мы не сразу сообразили, что белые форменки надо было найти и погладить. За обладанием единственного утюга образовалась очередь. Кто-то из умников подсчитал, что если каждый будет гладить 15 минут, то для удовлетворения всех желающих потребуется 6 часов. Такой напряженной работы наш утюг явно не выдержит. Леня Тарасов предложил попросить утюг у матросов и погладить форменки в посту гидроакустики. За утюгом отправили Бориса Сердюкова. Он принес его в ящике из-под ЗИПа, кивнул нам головой, как истинный заговорщик, и мы полезли в трюм, где находился пост гидроакустики. Вход в рубку преграждала лаконичная надпись: «Посторонним вход воспрещен». Ленька отстучал в дверь какой-то код, и ее открыли. В гидроакустики обычно набирали людей, обладающих музыкальным слухом. В роте все знали, что Леня играет на контрабасе, поэтому не сомневались, что со своим музыкальным слухом, он сумеет отличить подводную лодку от надводного корабля. После перехода из Таллинна в Балтийск Тарасов разочаровался в возможностях отечественной гидроакустики. В разговоре с нами он, с нескрываемым сарказмом, отметил: - Мужики! Это не станция, а разбитая шарманка. Если я буду каждый день по два часа слушать эту какофонию, то у меня не только слуха, но и мозгов не останется. - Слушай! А ты хоть шум своих винтов слышал? – подколол Борис Сердюков. Ленька намек понял и, посмотрев Борису в глаза, тихо ответил: - Мы, кроме шума своих винтов, вообще больше ничего не слышим.
Глажка форменок успешно закончилась. Мы решили оставить их на посту, чтобы не мять, и забрать утром перед построением. Борис упаковал ценный в ящик и поволок его обратно к матросам. Поднимаясь вверх по трапу, я не учел, что у Бориса одна рука занята, и он передвигается по трапу рывками, держась только другой рукой. Во время перемещения я бабахнулся головой о злополучный ящик и набил себе шишку. Ленька треснулся о каблук моего ботинка. Вместо кубрика пришлось идти в умывальник и делать холодные примочки.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Вам когда-нибудь доводилось видеть в цехе горы цветной металлической стружки? Ее зовут «». Ворохи этой сливной стружки образуются быстро в огромных количествах. И чтобы не загромоздила она цех, чтобы можно было подойти к станкам, то и дело подъезжают к нам электрокары — вывезти стружку на склад. Но электрокары не успевают. Стружка везде, заполонила проходы, навалена у станков, у дверей. С электрокаров грузят ее в вагоны. Но легок «вьюн». Места много надо ему, а веса нет, недобор. Дорого обходится заводу да и железной дороге эта легкость. Словно хлопок везем: объем стружки огромный, а недогруженными уходят вагоны. Сколько их? Да уже чуть ли не целые составы «вьюна» идут с Кировского. И это, когда так нужны для грузов вагоны! Нас упрекают: — Роскошно живете. Если столько будете брать вагонов, изделия ваши станут цениться на вес золота... И правильно. Транспортные расходы настолько возросли, что себестоимость нашей продукции уже действительно чуть не вдвое выше. — Ох, уж эта чертова стружка... — так говорят и рабочие, и мастера, и начальник цеха. Он кричит в телефонную трубку заводскому диспетчеру: — Вагоны давай! Что? Вагонов нет? Но мне-то что делать? Стружка заедает. Как, где возьмете? Так, по-вашему, я виноват, что она легкая? Пожалуйста, сделайте тяжелей, я не возражаю. Стружка всем мешает работать. Я недавно переведен сюда, в мой родной механический. Не обошлось без серьезного разговора у директора. — Выполняйте свое обещание, — сказал я. — Помните, было условие: восстановим завод, переведете в цех. Пора мне заниматься своим делом. Я настройщик, токарь-наладчик, вот и все. И, пожалуй, первое, что слышу в своем цехе, это как ругают стружку. Сам-то чуть не упал, зацепившись о ворох ее. Цепляется ко мне «вьюнок», и разговоры рабочих «царапают».
«Как-то ведь можно убрать ту ?» — думаю зло. И эта мысль уже не оставляет. Старая изобретательская закваска дает себя знать. Что бы тут сделать, а? — Опять ворох, гора целая... Перевозку бы хоть облегчить как-нибудь, — раздумчиво говорит механик Романов. Высокий, плотный, в спецовке и свитере, он с первого взгляда кажется даже старше своих лет, а ему не больше сорока, и у него очень живые синие глаза. Симпатичен мне с виду спокойный, немногословный, даже несколько меланхоличный мастер. Жизнерадостен, настойчив, смекалист этот человек — только приглядись к нему. И люди, мне это ясно, ценят Николая Романова за то, что понимает толк в станках, и, главное, за то, что умеет работать с народом. Мы стоим у входа в цех. Электрокар преградил нам дорогу. Вывозят «вьюнок». — Ну как бы эту стружку уменьшить в объеме? Сжать бы, что ли? —думает вслух Николай. — Ведь и хлопок-то не пухом везут. Как-то сдавливают, прессуют... — Подожди, — говорю я, — стой. Это ведь хорошая мысль. А? Если и в самом деле прессовать? Прессы-то есть, только приспособить их как-то надо. — Вот и я говорю... — Так это же идея, Романыч! Можно использовать и воздушное давление. Нет, это здорово! — Надо сейчас же посоветоваться, все обдумать. — ...Так-так... И как же вы себе это представляете? — чуть сощурившись, говорит Максаков, начальник бюро инструментального хозяйства. Мы идем с ним в его кабинет. Внимателен он чрезвычайно — значит мысль попала в цель. Я знаю его давно. Максаков совсем небольшого роста, полный и очень живой. «Шарик» называют его за глаза, и он действительно словно не идет, а быстро перекатывается с места на место. Вот и сейчас мы еле поспеваем за ним. — Пресс? — на ходу раздумывает он. — Вы знаете, я тут видал цилиндр один. Отличная штука. Сгодится для этого. Однако все раньше обдумать надо.
Завтра воскресенье. И мы сговариваемся поехать за город к Максакову на . — Там и поговорим. Это всем известно — садовод Александр Григорьевич страстный. Возится с фруктовыми деревьями, роется в саду с упоением. Впрочем, упоение не покидает его ни в каком труде. Был он слесарем-лекальщиком, потом старшим мастером инструментального хозяйства. Очень уважают его все. Когда собирается группа инженеров для обсуждения какого-нибудь вопроса, заключающее слово всегда за Максаковым. Это тоже у нас все знают. Трудно сказать, что больше, природный ли ум его и сноровка или искреннее уважение к хорошей работе товарищей, а скорее, и то и другое вместе привлекают к нему людей. ...И вот мы уже сидим за небольшим самодельным столом в саду у Максакова. Я рассказываю, нарочно не тороплюсь. — Кажется нам, — говорю, — что нужны будут два пресса. — Так, и какие же? — спрашивает Александр Григорьевич. И уже что-то подытоживая, говорит: — А завтра с самого утра надо к вам подключить Митрофанова. Согласен? Прессик создадите подходящий. Ты знаком с ним, Митрофановым? Ну и хорошо. По характеру он очень доброжелательный, живой души человек. Учится в заочном. Удивительно скор на технические выдумки. Это я знаю. И согласен: Митрофанов способный молодой конструктор. Он нам может помочь. — ...А насчет воздушного давления вы, по-моему, не правы: одной пневматикой не обойтись. Нужен . Хоть один.
— Александр Григорьевич, а как нам быть с «корытом»? — С корытом? Это еще зачем? Давай уж с этим делом закончим. — А я о чем? Куда будем стружку засыпать? — Ага! Понял. Ну, это надо рассчитывать и мастерить специально. Решаем так: рассчитать, продумать все до конца завтра же. И начать действовать. Спозаранку мы с Романовым уже в кабинете у Максакова. Приглашен и Митрофанов. — Анатолий Николаевич, — говорит Максаков, — тут вот есть одна интереснейшая мысль. Предлагается взять власть над «вьюнком». Черноволосый, худощавый, невысокого роста, Митрофанов кажется рядом с солидным Романовым студентом-стажером. Выслушав всех, делает пометки в своей записной книжке. — А если такой вариантик? — говорит он.
Мы все дружно и весело смеемся. «Вариантик» — это любимое слово молодого конструктора, такое любимое, что его уже самого прозвали «вариантиком». А вариантов, предложений у него действительно несть числа. Так и будет подбрасывать и отсеивать новые, пока не найдет единственный, самый рациональный, самый практичный и удобный для производства. — Ну, я, кажется, вам больше не нужен, — говорит Максаков, когда завязывается обсуждение. Уходя, спрашивает у Митрофанова: — Когда будут готовы чертежи? — Если поторговаться — через неделю, а постараться — завтра. Максаков уходит. Он знает, что чертежи будут скоро, работа началась, больше о ней тревожиться нечего. Работа сразу же идет параллельно: Митрофанов отрабатывает свои «вариантики» на кальке, мы, каждый, вносим свою лепту на практике. Прошло несколько дней, и вот уже стоит в цехе наше занятное сооружение. «Вопросом о стружке» у нас в цехе заболели все. И все стараются помочь и советом, и делом. Особенно рьяные и преданные помощники — старшие мастера Павел Фоменков, Николай Назаренко и Анатолий Штукатуров, опытный слесарь-инструментальщик из цехового бюро инструментального хозяйства. И как во всяком новом, рьяно заинтересован в прессе Павел Алексеевич Башилов: — Как дела? В чем нужна помощь? Механик по профессии, двадцатипятитысячник по опыту, ополченец в труднейшую пору боев, он сейчас секретарь партбюро цеха. Энергичный, природного ума человек, большой «пробивной силы», Башилов буквально вынес на своих плечах восстановление и реконструкцию цеха. Теперь болеет душой за каждое доброе новшество. Густой голос его слышен то у одного, то у другого станка. И нам помогает с прессом, чем может. Сколько раз задерживается с нами после работы, когда «колдуем» мы над своим «универсальным».
. И вот после многих усилий и опытов, наконец, «вьюн» навалом засыпан в «корыто» — своеобразную изложницу той самой формы, которую мы хотим получить из стружки. Сбоку воздушный пресс своей квадратной «шляпой» поджимает ворох стружки, приплюскивает «вьюнок» к противоположной стенке «корыта». «Шляпа» гидравлического пресса расположена сверху. Когда стружка оказывается поджатой, со всей своей силой в 60 тонн гидравлический пресс плотно сжимает, сплющивает упрямый «вьюнок». Объем уменьшается несказанно! Вы видели брикеты сухого чая или плотные пакеты прессованной ваты? Вместо вороха цветного «вьюнка» мы получили плотно спрессованные пакеты сливной стружки. Едва приступили к прессованию, как в цехе сразу стало чисто и свободно. Пакеты легко и удобно грузить в вагоны. Вместо десятков теперь нужен один вагон. А экономия на рабочем усилии, рабочем времени — поди подсчитай ее!.. Малое дело — стружка-«выонок», но в масштабах страны это значило многое. — Однако хороший получился вариантик, — удовлетворенно говорит Митрофанов. — Поработали... Может быть, не я один вспоминаю вечера и дни, что мы провели вместе, всю долгую работу над прессом. Я думаю о «вьюнке», который вдруг зацепил каждого из нас за живое и сбил плотно друг с другом. Крепко сбил. Может быть, не я один думаю об этих днях н вечерах, и потому уже не самая ли это главная наша находка?..
Вот так и повелось все с того «», с маленькой цветной металлической стружки...
«СООБЩА ДУМАТЬ НАДО — ВОТ ЧТО»
Грустное лицо у Николая Минаевича Назаренко. — Что-нибудь дома случилось?—спрашиваю. — Да нет. — А чего ж грустишь? — Радоваться нет оснований. Никак не могу человеку помочь. Понимаешь, дело в чем. Наблюдаю какой день за Жорой Стоговым. Пробует парень быстрее работать, но только разгонится, только ускорит ход фрезы, а станок уж шатается, как корабль в шторм. — Вибрирует? — Да как! Плитка тяжелая лежала на станке, так мгновенно съехала на пол. Понимаешь, столкнулся человек с пределом. И чем помочь ему, просто не знаю. При такой-то вибрации больше времени уходит на отладку, чем на работу... Я тоже не знаю, что ответить, что посоветовать. Вот уже лет двадцать пять знаю я Николая Минаевича. Совсем мальцом переступил он ворота завода. Тоже работал на выпуске «фордзонов-путиловцев». Начал мальчишкой чернорабочим, стал шлифовальщиком по седьмому разряду. Я знаю его и по бригаде Савича. Вместе они осваивали скоростное фрезерование, участвовали в изготовлении трелевочного трактора... Сейчас он старший мастер, механик цеха. Ему уже за сорок, но недавно поступил в техникум. Учится вечерами. — Кажется мне все, — продолжает Николай Минаевич, — что не разберутся пока с фрезой люди как следует. Какая сотня лет ей, старухе, пошла и сколько до сих пор неразгаданного! Бессилие какое-то перед ней испытываешь.
— Над чем «колдуете»? —подошел Николай Романов. Сразу загородил весь свет божий. До чего же крупный человечище! — О чем совет держите, старейшие? Про фрезу разговор?.. — Не ошибся, — говорю. — Про нее самую, неисправимую. Знаете, анекдот такой старый был. У одного инженера спросили, какая дама живет на белом свете более двухсот лет и ни с кем в брак не вступает. А тот отвечает: «Госпожа фреза никак себе под стать жениха найти не может. И кто бы ни пытался за ней ухаживать — безуспешно». — И вправду, — улыбнулся Назаренко. — Никак не сосватаем невесту. Чуть-чуть было недавно Савичу Жене не поддалась. Ан видно решила, что жених уж больно скромной да деликатной натуры.
