Дорогие наши потомки! За нами – беспримерный двадцатый век, заливший кровью половину земного шара. В двадцатом остались величайшие трагедии народов, неслыханные страдания и громовые победы, перекроившие мир. Клокоча яростной силой, ушел двадцатый век, и мы неумолимо и безвозвратно уходим вместе с ним. Более 70-ти лет минуло с того исторического дня, когда над нашей землей отгремели последние залпы Великой Отечественной войны. Сквозь огонь небывалых сражений, сквозь дым пожарищ, сквозь кровь и тягчайшие испытания, каких еще никому не выпадало, пришел советский народ к великой Победе. Нас назвали поколением победителей. А были мы обычными людьми. Не для кровавых сражений, не для всемирной славы растили нас матери – для простой и достойной жизни. История предопределила нашу судьбу. Не мы выбирали время, оно выбрало нас. Всю свою жизнь мы прожили на боевом марше – так было предопределено. Того, что выпало нам на долю, хватило бы на десять поколений, а досталось лишь нашему. Не напрасно была прожита жизнь. Мы верили, что оставим детям и внукам сильное и богатое государство, мирную и прекрасную Родину – надежду человечества. Солдаты мечтали об этом в окопах. Но история приготовила свой самый жестокий удар. Нам довелось дожить до государственной катастрофы. Вопреки воле народов расколота на отдельные государства великая, могучая держава – Союз Советских Социалистических Республик. Порушено все, что мы строили и защищали, не щадя своей жизни. На войне мы готовы были жизнь положить, когда над нами, как колокол, гремели слова: «...за свободу и независимость нашей Родины!» Мы произносили их над могилами павших солдат. Они горели в наших сердцах. Они высекали слезы на суровых солдатских лицах! Однако произошло так, что волею недальновидных, властолюбивых правителей, которым оказались чужды интересы и судьбы простых людей, братья по оружию ныне отторгнуты границами друг от друга. Разрушена дружба народов, которая стала одним из важнейших условий в достижении Победы. В нашу жизнь вторгся пресловутый капитализм. Прикрываясь лживыми заявлениями о благе народа, разворовывают богатства страны наглые жулики и проходимцы. В распыл пущены и промышленность наша, сельское хозяйство, и культура. Идет тотальное духовное и физическое растление молодежи. В стране процветают безответственность, коррупция, преступность, растет число безработных и нищих. Неудержимо повышаются цены на продовольственные товары, коммунальные услуги. Подавляющая часть народа доведена до крайней бедности. После войны мы не подозревали, что спустя 60 лет появится много желающих извратить Победу, что нам придется защищать ее от подлой клеветы и лживых измышлений, предпринимаемых продажными историками и фальсификаторами. Мы и мысли не могли допустить, что могилы и памятники павших воинов будут оскверняться новоявленными неонацистами и прочими вандалами. Множатся попытки всячески обелить воинские подразделения и другие формирования, состоявшие из украинских националистов, которые вместе с германским вермахтом боролись против Красной Армии и своего народа. Вызывает возмущение и то, что извращения и лживые измышления о Великой Отечественной войне находят место в школьных и вузовских учебниках. Их недобросовестные авторы умалчивают подлинную правду о героическом подвиге советского народа и его Вооруженных Сил, пытаются умалить вклад Советского Союза в победу над гитлеровской Германией. Хотим верить, что вы положите конец этой отвратительной кампании лжи и клеветы, восстановите историческую правду. При встречах с вами мы старались донести до вас истинную правду о войне, рассказать о беспримерном мужестве, отваге и самопожертвовании ваших отцов и дедов – фронтовиков и тружеников тыла, раскрыть истоки подлинного патриотизма, проявленного советскими людьми в годы тяжелых испытаний. Мы призывали вас: изучайте и помните нашу историю, уважайте и чтите свое прошлое. Память о предках – главное и необходимое условие патриотизма. Без знания прошлого невозможно быть патриотом своей Отчизны. Каждый из вас должен знать о великих деяниях своих предшественников, составляющих гордость и славу народа. Мы уходим...
Оставляем на ваше попечение могилы наших боевых товарищей. Раскройте . Вы найдете десятки тысяч имен погибших: русских, украинцев, белорусов, грузин, евреев, армян, казахов, узбеков, татар – сынов всех народов многонационального Советского Союза. Между фронтовиками не существовало никакой национальной розни, а было настоящее воинское товарищество. У них была одна солдатская судьба. Все они были братья по оружию и вместе поднимались в атаку на врага с возгласом «За Родину!» – за свою общую великую Родину. Продажные фальсификаторы истории нагло и бессовестно извращают правду о Великой Победе, возвеличивают украинских националистов, которые вместе с фашистами воевали против своего народа. Остановимся... Эта боль непереносима! Нам уже не увидеть, что станется с нашей страной в будущем, но мы хотим, чтобы вы жили в свободной и счастливой стране. Чтобы достичь этого, от вас потребуются огромные усилия, твердая воля, мужество, тяжелый труд и ответственность. Эту историческую миссию никто не выполнит за вас. Растет новое поколение. Не те молодые люди, не те, кто вопит и безумствует на стадионах, балдеет на рок-концертах. Это молодые люди с новым мышлением, серьезными жизненными целями, прекрасно образованные. Им под силу решение больших государственных задач. Обопритесь на опыт нашей жизни. Примите от нас непреклонную волю к победе, беззаветную любовь к Отчизне и готовность стать на ее защиту. Мы уходим. Пусть многотомная книга «Памяти» станет для вас, наши дети, внуки и правнуки, нетленным памятником нашей героической жизни во имя свободы и счастья Родины и всех ее будущих поколений! С любовью и печалью мы, ветераны, благословляем вас из нашего невозвратного далека. Мы уходим...
Это обращение я обнаружил, просматривая Кемеровский сайт Интернета. Поразила сила слова, с которым бывшие солдаты Великой Отечественной войны обращаются к потомкам. Каждое слово выстрадано ими, наполнено глубоким смыслом, насыщено болью за судьбу нашей многострадальной родины – России. Глубокая горечь и обида за происходящее на нашей земле звучат в словах ветеранов. Со всем основанием полагаю необходимым донести эти слова до возможно большего числа людей. Помните – это крик души воинов, отстоявших свободу и независимость нашей Родины!
В море вышли вместе с аварийно-спасательным судном (по-моему, это был спасатель «Хибины»), на котором держал флаг руководитель погружения - первый заместитель командующего Северным флотом Герой Советского Союза вице-адмирал Александр Иванович Петелин. Район погружения был выбран в нейтральных водах Норвежского моря, поскольку нужных глубин на Баренцевом море нет. Первого октября прибыли в район. Все шло своим чередом - с трудом погрузились и удифферентовались, поминая недобрым словом спасательные «цистерны», осмотрелись, доложили, получили «добро» адмирала на дальнейшее погружение и пошли вниз. А вот и первый фокус, который, впрочем, не был неожиданностью. Дело в том, что через определенные интервалы глубины погружения командир был обязан докладывать наверх руководителю фактическую глубину, что он и делал, изъясняясь с руководителем по звукоподводной связи с помощью «секретного» словесного кода. Звучало это так: «Первый, я второй! Имею «грунт» сто». Это вместо того, чтобы просто сказать: «Глубина сто». Не знаю, долго ли мучился враг над расшифровкой наших сообщений, но то, что орали мы на весь океан, это уж точно. Однако где-то между 30 и 40 метрами связь стала резко ухудшаться, а потом и вовсе пропала. Пришлось подвсплыть, восстановить связь со спасателем и максимум, что я мог предложить адмиралу, это попробовать увеличить дистанцию или, если связь не восстановится, потерпеть - может быть появится на большей глубине. Надо сказать, что Александр Иванович принял меры и при ослаблении сигнала умелым маневром находил нужное для связи положение корабля-спасателя. Еще перед выходом мы с флагманским инженер-механиком, командиром и другими офицерами лодки наметили перечень систем, проверка которых требует специальной расстановки личного состава и определили персональные обязанности по их проверке. Вот только один пример. На подводной лодке есть разветвленная система забортной мытьевой воды. Используется она крайне редко и внимания к ней также крайне мало. Поскольку кингстон системы постоянно закрыт, нет никакой уверенности, что закрыты все расходные краны по отсекам. Не течет и ладно. Значит, надо расставить людей и все манипуляции с системой производить по командам центрального поста. Так, в меру своего разумения, мы принимали дополнительные меры безопасности и по другим «шхерам». Итак, погружение шло своим чередом. Личный состав и испытательная партия работали точно и без задержек. Ступенями через 50, а затем через 25 метров лодка шла на предел.
Инженер-контр-адмирал академик Соломенко Николай Степанович (1923-1995), известный специалист в области строительной механики корабля. - Роль российской науки в создании отечественного подводного флота. / Под ред. Саркисова А.А.. — М: Наука, 2008.
Руководителем испытательной партии был Николай Степанович Соломенко. Ныне контр-адмирал, член-корреспондент Академии наук, тогда он уже был видным «прочнистом», и его вклад в расчет прочного корпуса подводных лодок был чрезвычайно весомым. Он лично вел график напряжений самой уязвимой точки прочного корпуса, которая находилась в курительном помещении четвертого отсека, где в корпус упиралась мощная поперечная несущая балка. На каждой «ступеньке» погружения Николай Степанович приходил (или, если хотите, являлся) в центральный пост и увлеченно рассказывал о положительных результатах испытаний. В строгом смысле это называлось «доклад». И действительно - данные натурных измерений ложились почти точно на расчетный график напряжений. Не просто в область допусков, а именно на расчетную кривую. Конечно, радость ученого эффективностью своего труда можно было понять. Но вот на подходе к предельной глубине начались непредвиденные события. Вспучилась и грохнула звуком гигантской консервной банки, ударив по пяткам, палуба. Затем начали заметно прогибаться вертикальные стойки электрощитов и приборов, отлетела как пуля головка крепежного болта коробки автоматической телефонной станции... То же самое наблюдалось и в других отсеках, хотя и в разной степени. Ну и действительно, если прочный корпус испытывает сжатие, куда же деваться приваренным к нему с обоих концов конструкциям, как не вспучиваться, гнуться и ломаться. Но вот как будут в этих условиях вести себя электрические элементы и проходящие сквозь прочный корпус кабели, этого не мог предвидеть никто. И все же погружение продолжалось. На то мы и испытатели. Хотя напряжение в центральном посту, мягко говоря, имело место. Остановлены отсечные вентиляторы. Тишина... Только команды и доклады. Проверяются забортные клапана и кингстоны, нагружаются забортным давлением системы и магистрали, продуваются воздухом высокого давления соответствующие устройства, проверяется герметичность деидвудных сальников линий валов и всего того, что повседневно проверяется вакуумированием... Словом, испытывается и проверяется все. И вот в эту рабочую обстановку досадно вклинивается чувство постоянной опасности. Будешь тут хмурым... Но, как всегда, среди всяких экстремумов наступает минута разрядки. Она пришла к нам вместе с радостной физиономией Николая Степановича, в поднятой руке которого был зажат график, где последняя измеренная точка без промаха угодила в расчетную. Он готов был демонстрировать это всем обитателям центрального! Он сиял! Он торжествовал! И когда, глядя на наши напряженные лица, спросил, не случилось ли чего, мы поняли, что этот увлеченный своим делом человек не видел и не слышал вокруг ничего, что отвлекало бы его от своей работы. Палубы, электрощиты - все это было вне его внимания. Ну как после этого не развеселиться! Главное свершилось - корпус испытан, прочен, больше ничего не выстреливало, не гнулось и не ломалось. Хотелось нам с помощью БИУС «Туча» наделать на всех участвующих в испытаниях по сувениру, где печатается время, дата, место и глубина погружения, но из-за особенностей программы не смогли. Так что от первого погружения атомного ракетоносца на предельную глубину сохранилась только запись самописца устройства «Горизонт», где вычерчивается кривая скорости звука в воде в зависимости от глубины погружения. На кривой четко видны «площадки», то есть остановки на той или иной глубине, которые мы делали для того, чтобы осмотреться в отсеках, проверить технику и снять отсчеты приборов. Там же очень хорошо видно, почему в начале погружения мы теряли связь со «спасателем». Этих записей две. Одна - погружение - у командира лодки Эрика Александровича Ковалева, другая - всплытие - у меня. И, конечно, этому документу не место в моем шкафу. Поэтому я передал его в музей завода, где была построена лодка - Северному машиностроительному предприятию.
Э.А.Ковалев. Зарисовки из жизни подводного плавания. - Военно-технический альманах «Тайфун» №11/2000.
Между тем программа испытаний подошла к концу, командир доложил об этом руководителю, и начали всплытие. Прослушали выстрелы палуб в обратном направлении, однако вертикальные стойки распрямились далеко не все. В целом испытания были успешными, все заинтересованные организации сделали соответствующие выводы. Всплыли. Адмирал поблагодарил весь экипаж и испытательную партию за отличную работу, за мужество и выдержку, после чего мы взяли курс к родным берегам. Ну, а позже, конечно, первый тост был «за прочность прочного корпуса!»
«Туча». Про неё и вокруг
Когда Василий Федорович Кологриев заведующий музеем трудовой славы предприятия «Звездочка» пригласил меня в свой «цех» посмотреть новые экспонаты, встретиться и поговорить с детьми школы-интерната и одним из экипажей ремонтирующихся подводных лодок, я принял это приглашение с благодарностью. Дело в том, что я уже раньше был наслышан о том, как Кологриев инициативно и настойчиво пополняет фонд музея деталями, устройствами и аппаратурой, которые снимаются с утилизируемых подводных лодок. Так что его музей - это не выставка сувениров. Он (и это здорово!) больше похож на кабинет, где можно посидеть, посмотреть, пощупать технику, спросить и получить квалифицированную консультацию. А кроме того, не обременяя своими музейными делами руководство предприятия, он очень многое делает сам.
В этот раз на утилизацию пришел головной атомный ракетный крейсер 667-А проекта, построенный Северным машиностроительным предприятием и принятый в состав ВМФ СССР актом Правительственной комиссии от 5 ноября 1967 года. Ответственным сдатчиком корабля был покойный Валерий Николаевич Фролов, я - командиром. На ПО «Севмашпредприятие» лодку знали как «заказ 420», на флоте как «К-137», а с 1970 года как «Ленинец». Честно послужив защите Родины более четверти века, крейсер закончил свой боевой путь на разделочном стапеле «Звездочки». Факт печальный, но, как говорится, «все там будем». Вот с этого-то корабля Василий Федорович и демонтировал основные пульты управления системами из тех, что установлены на главном командном пункте лодки (ГКП) и перенес их в музей. Экспонаты он расположил там примерно, как на корабле, и одно из центральных мест занял пульт «101-К» боевой информационно-управляющей системы (БИУС) «Туча». Система предназначалась для решения целого ряда информационных, тактических и огневых задач, а выделил я ее из всех других только потому, что в дальнейшем речь пойдет именно о ней. В общем, пришел я в музей в несколько ностальгическом настроении, посидел на собственном кресле (кстати, устанавливать командирские кресла на ГКП приказал лично Главнокомандующий ВМФ Сергей Георгиевич Горшков), покрутил всякие маховички-рукояточки и совсем было расстроился, если бы не пацаны-интернатовцы. Мы вместе сфотографировались, а потом эта шустрая публика да и матросы тоже начали задавать вопросы, отвечать на которые надо было профессионально и не врать в воспитательных целях. По заинтересованным лицам мальчишек я понял, что подводно-морское дело им по нраву, а по беседе с матросами и офицерами экипажа, что еще могу быть им полезен. Вот и этот рассказ пишется не только для того, чтобы рассказать «как это было», но и чтобы профессионал-подводник из того, что годами накоплено мной, нужное взял себе. Нельзя же познавать мир только за счет собственных шишек. Уже в первые послевоенные годы на лодках начали устанавливать приборы, способные решать задачи торпедной стрельбы, а главное, которые умели на основании введенных наблюденных данных - пеленг, дистанция, свои элементы движения, время - вырабатывать величину элементов движения цели (ЭДЦ), т.е. ее курс и скорость, а также текущую дистанцию до нее. Далее прибор должен автоматически отслеживать движение цели и непрерывно вырабатывать угол упреждения торпеды, что позволяло произвести торпедный залп в любое время и с любой позиции. Торпеды в то время были только прямоидущие и математических осложнений при вычислении траектории не вызывали. Эти приборы назывались ТАС-Л-2 и ТАС-Л-4 и устанавливались на всех дизельных и первых атомных лодках.
Однако с появлением торпед, реагирующих на те или иные физические поля кораблей, торпед с ядерным зарядом, с появлением самоходных средств имитации, предназначенных для самозащиты лодки от противолодочного оружия, с принятием на вооружение дальнобойных ракетных комплексов, а также с усложнением тактических приемов борьбы на море, понадобился счетно-решающий прибор, способный принимать большой объем информации по кругу решаемых лодкой задач, обрабатывать ее и выдавать командиру рекомендации на маневр и установки на оружие. Причем быстродействие прибора должно обеспечивать решение задач в реальном масштабе времени. Таким требованиям могла удовлетворять только электронно-вычислительная машина. За разработку такой машины взялся коллектив Московского Центрального научно-исследовательского института (ЦМНИИ), впоследствии «Агат». Руководил группой разработчиков главный конструктор Ростислав Рафаилович Бельский. Перечень задач и математическое обеспечение разработаны 24-м институтом ВМФ, представители которого Ю.Попов, М.Синильников, И.Чеботарев, Д.Сорокин, А.Лоскутов во время отладки постоянно работали вместе с группой Бельского. Разрабатываемый комплекс электронно-вычислительных машин, преобразователей, исполнительных и показывающих приборов получил название «Боевая информационно-управляющая система» и шел под шифром «Туча».
. Личный состав, которому предстояло работать с системой, по замыслу разработчика делился на две части: «вычислители», которым предстояло осуществлять техническое обслуживание всей системы, и «операторы», т.е. лица, которые будут работать на пульте «101-К» и на оконечных приборах по роду своей деятельности. Наши первые «вычислители» (вначале по штату их было двое) - это выпускники ВВМУРЭ лейтенанты Николай Ступка и Владимир Егоренков. К работе на пульте «101-К» готовились старший помощник Игорь Тишинский и я, а к эксплуатации оконечных - командир штурманской боевой части Юрий Кальянов, ракетной - Анатолий Ильин, торпедной - Владимир Сергеев. Получил хорошую общую подготовку по всей системе начальник радиотехнической службы Борис Новый, в чье заведование поступала «Туча». Разделены мы были на две группы специальной подготовки, и нашими учителями были, скажу без преувеличения, лучшие из военных специалистов в области радиоэлектроники и вычислительной техники преподаватели подмосковного Учебного центра ВМФ капитан 1 ранга Малашинин и капитан 3 ранга Карпов, впоследствии ученые, руководители научно-исследовательских коллективов.
Все мы, кроме Егоренкова и Ступки, знакомились с полупроводниковой техникой впервые, и нам еще предстояло узнать, что «дырка» это не только прореха в гардеробе, но и «электронная вакансия в кристалле полупроводника», чем отличается эмиттер от коллектора, и что есть алгоритм, а что программа. Может быть, сейчас это кого-нибудь развеселит, но начали мы с популярной книжечки Айсберга «Транзисторы - это очень просто», где вся электронно-вычислительная заумщина (каковой мы ее на первых порах считали) превращалась во вполне понятную, осязаемую, а главное, интересную науку. Было, правда, одно непреодолимое препятствие в этом процессе познания . Дело в том, что Айсберг (не знаю уж в шутку или всерьез) каждую главу начинал с того, что рекомендовал читателю поесть рыбы. И как можно больше, т.к. считал, что насыщение мозга содержащимся в рыбе фосфором совершенно необходимо для усвоения транзисторных премудростей. Оно, это насыщение, должно быть регулярным и обязательно привязанным к программе обучения. Однако, так как в УЦ питание для нереакторщиков было организовано по береговой норме, то фосфора нам, конечно, крепко не хватало. В общем, как бы то ни было, а через несколько месяцев учебы, после успешной сдачи экзаменов, мы были командированы в ЦМНИИ, где продолжили изучение БИУС «на железе». Руководили учебой как наши преподаватели, так и специалисты группы Бельского. Надо сказать, что подготовкой операторов пульта 101-К, т.е. старпома и меня, занимался лично Ростислав Рафаилович. Натаскивая нас, он добивался чтобы, вводя в систему какую-либо величину или делая те или иные переключения, мы совершенно ясно представляли себе какие качественные изменения происходят в недрах системы, и какой примерно можно ожидать результат решения. Своего он добился, но, как оказалось, «на свою же голову».
ЦМНИИ - Дело в том, что в постановке или способах решения некоторых задач мы стали находить недостатки, которые требовали немедленного, на наш взгляд, исправления. Этот вопрос касался задачи выбора позиции для стрельбы ракетами, маневрирования и даже чисто технических задач. Например, для контроля за предстартовой подготовкой ракетного комплекса на пульте «Тучи» должны загораться определенные подсветки от обыкновенных лампочек накаливания. Общей же проверки исправности ламп, как это сделано, скажем, в системах управления и защиты реактора, не было. Но самая тяжелая несуразность таилась в задаче определения элементов движения цели по данным шумопеленгаторной станции. Надо сказать, что эта задача является базовой для решения всех тактических задач, а главное - для исчисления необходимых параметров прицеливания при торпедной стрельбе. Оказалось, что используемый в алгоритме способ математической обработки наблюденных данных не позволяет атаковать цель, идущую противолодочным зигзагом.
Гуляев Иван Иванович и К-27, ход полный. - (всего 46 частей)
Командир К-27 капитан 2 ранга И.И.Гуляев, вникая в результаты работы и настроение своего помощника, понял, что было бы полезно для всех, если бы меня отправили служить на уже плавающие корабли. Своими размышлениями он поделился с зам. командующего флотом вице-адмиралом А.И.Петелиным. Вскоре было принято решение о моём назначении старшим помощником командира атомного ракетоносца К-40. На "Сороковой" я прослужил всего один год. Мою работу на этом корабле его командир В.Л.Березовский оценил как хорошую. В 1964 г., закончив обучение на командирском факультете ВСОК ВМФ по специальности "командир ПЛ", я становлюсь старшим помощником командира К-19. О "Девятнадцатой" нужно сказать особо. Это был первый атомный подводный ракетоносец советского флота. Её первый командир капитан 2 ранга Н.В.Затеев в 1959 г. принял лодку от промышленности и ввёл её в состав сил СФ. Лодка приступила к решению поставленных ей задач, преуспела в их выполнении, но уже в 1961 г., во время учения потерпела аварию ядерного реактора с тяжелыми последствиями — гибелью личного состава. Корабль вывели в ремонт, экипаж отправили на лечение. Одновременно было принято решение лодку модернизировать, установив на ней новые ракетный и навигационный комплексы. По окончании лечения Н.В.Затеев на корабль не вернулся, командиром назначили В.А.Ваганова.
. С Владимиром Александровичем я познакомился ещё летом 1952 г.. когда, будучи курсантом, посетил М-90, где он был помощником командира. А в 1954 г. судьба свела нас на С-154. И вот новая встреча. В.А.Ваганов с воодушевлением принялся за подготовку нового командира, заявив что-то вроде "Теперь начнём ладить из щенка капитана". Сначала он негласно передал свои обязанности по связи, тем самым сблизив меня с управляющим штабом и научив работать с документами. Я почувствовал себя увереннее. После этого он помог на практике вникнуть в суть стрельбы БР с ПЛ по наземному объекту. Стрельба ракетами мне понравилась настолько, что она уже сопровождала меня до самого завершения военной службы. Я практически освоил управление ПЛ при стрельбе ракетами и торпедами, научился контролировать работу штурмана при обычном плавании и при стрельбе, безошибочно осуществлял связь с берегом и взаимодействующими силами. А работать с людьми я уже умел. Время от времени Ваганов проверял, до какого уровня поднялась командирская подготовка его старпома. Однажды по возвращении с моря он приказал мне швартоваться самостоятельно. Дело было в б. Малая Лопатка, не очень удобной для такого манёвра. Швартовка прошла без замечаний. После швартовки командир, ни к кому не обращаясь, сказал: — Неужели мотоцикл способен так развить глазомер, чувство инерции и скорости изменения направления? С 1956 г. я был заядлым мотоциклистом, а Володя просто не знал, что швартовке меня уже раньше учили такие асы, как В.Л.Березовский и Ф.А.Митрофанов. Став командиром, я никогда не имел проблем со швартовкой, причём никогда не пользовался помощью рейдовых буксиров, но эту швартовку всегда вспоминал как классическую и так и не смог её повторить. После неё мой командир "отлучил" себя и от швартовок.
В другой раз лодка выполняла ракетную стрельбу (вообще, стреляла она много). Руководил ею находившийся на борту НШ флота вице-адмирал Г.М.Егоров, которому В.А.Ваганов доложил, что эту стрельбу будет выполнять старпом. Стрельба получила отличную оценку. Когда настало время Ваганову следовать на учёбу в Академию, он просто записал своей рукой в вахтенный журнал, что сдал корабль мне, расписался и убыл в Ленинград. Для меня наступили иные времена. Теперь ответственность за экипаж, за корабль, за качество решаемых им задач легла на мои плечи. Мне же всегда везло, повезло и на этот раз. Моей "пришлифовкой" как командира к "организму" дивизии занялся её командир Владимир Семёнович Шаповалов. В сжатые сроки он сумел обучить искусству принимать и претворять в жизнь принятые решения, штабной культуре, умению грамотно докладывать свое мнение и решения, умению готовить и составлять отчёты. Повезло мне и с соединением ПЛ, в котором я был удостоен чести стать одним из командиров. В то время командирами лодок, входивших в состав 31-й дивизии, были известные далеко за пределами СФ Владимир Журба, Юрий Илларионов, Вадим Коробов, Геннадий Кошкин, Фридрих Крючков, Лев Матушкин, Валентин Панчёнков, Юрий Перегудов, Владимир Симаков. НШ дивизии был Виктор Владимирович Юшков, а заместителем командира — Борис Иванович Громов.
Все эти люди не оказались безучастными в моей командирской судьбе. Одни (по долгу службы) учили меня премудростям флотской службы, другие по-товарищески делились своим богатым опытом. Так, Володя Журба научил меня всплывать "по-американски" — это когда лодка с дифферентом на корму "вылетает" на поверхность на хорошем ходу с открытыми клапанами вентиляции ЦГБ, а потом, по мере отхода дифферента на нос, поочерёдно их закрывает от носа к корме, и дальше плывёт на "пузырях". Поневоле иногда приходилось пользоваться этим приёмом. С большим уважением мы все относились к флагманскому механику дивизии Михаилу Александровичу Суетенко. Его службе удавалось беспрерывно поддерживать высокий уровень инженерно-технического обеспечения кораблей. Мастерами своего дела были и другие флагманские специалисты дивизии — такие как А.Волин, Г.Масалов, В.Кубланов и др.
Впоследствии неоднократно завоёвывала почётные звания и отмечалась как передовое соединение ВМФ. Из года в год дивизии присуждался приз ГК ВМФ по огневой и тактической подготовке (за лучшую стрельбу БР по наземным объектам). В конце концов приз был оставлен в соединении навсегда. "Девятнадцатая" стала для меня и домом и школой. В те годы она много стреляла ракетами, участвовала в различных учениях, её непременно "заказывали" для совместной работы противолодочники, поскольку среди атомных лодок она была единственной, не оснащённой противогидролокационным покрытием. Её часто привлекали к участию в различных НИР. В 1966 г. на 41 сутки К-19 выходила на боевое патрулирование в Северный Ледовитый океан, а потом долго стояла в боевом дежурстве в Ара-губе. На выходе мы совместно со старшим штурманом А.И.Палитаевым и командиром ракетной БЧ В.Н.Архиповым разработали правила маневрирования атомной ракетной ПЛ в районе боевых действий, которые позднее вошли в состав руководящих документов. Высококлассные профессионалы Палитаев и Архипов задавали на корабле тон, превратив его в храм, где всё поклонялось ракетному грому.
Палитаев Алексей Иванович. Нахимовец. Тбилиси. 1953 год. Флагманский штурман флотилии РПК СН СФ. Капитан 1 ранга. Пос. Гаджиево. 1981 год.
Участвуя в ракетных стрельбах по плану боевой подготовки, в испытательных стрельбах, в контрольно-серийных испытаниях, "Девятнадцатая" непременно выполняла их с высокой оценкой. Накопив опыт стрельб, мы сумели выявить систематическое отклонение ракет по дальности, рассчитать и добиться принятия поправки в установочное время интегратора, что в конце концов повысило эффективность ракетных стрельб. Предложенная ещё В.А.Вагановым идея резервного (бесприборного) способа стрельбы с использованием азимутально-стадиметрической сетки была успешно завершена нами и внедрена в практику. В феврале 1967 г. за успешное освоение новой техники меня наградили орденом Красной Звезды и представили к назначению командиром нового строившегося атомного ракетного подводного крейсера. Это была моя воля и рекомендация вице-адмирала А.И.Петелина. Александр Иванович знал всю предысторию моего становления командиром и обоснованно предполагал, что командование кораблём являлось смыслом моей службы. Я стал подводником по призванию, а ракетный подводный крейсер мог быть только венцом подводного плавания. Но прежде чем отправиться к новому месту службы, я вышел на инспекторскую стрельбу. И вот... Подойдя к командиру эскадры, я доложил о выполнении поставленной задачи. Контр-адмирал В.Г.Кичёв тепло поприветствовал экипаж К-19, поздравил с отличным выполнением ракетной стрельбы и приказал, как это делалось во время войны, преподнести победителям жареного поросёнка. Позже "Девятнадцатая" за эту стрельбу была удостоена приза ГК ВМФ, а я награждён именным цейссовским биноклем.
Дорога к мостику РПКСН пролегла через обучение в учебном центре в Палдиски. И вот уже в декабре 1968 г. К-207 вышел на испытания в Белое море. Подводники тогда ещё не знали, что они плавают на крейсере, но догадывались, а корабль по-прежнему по чьей-то воле назывался ПЛ, несмотря на своё крейсерское водоизмещение. Это был шестой корабль своего проекта. Предстояли совмещённые испытания, потому что проводить раздельно заводские и государственные уже не было времени. Трудному испытанию в осенне-зимних условиях плавания подверглись и люди. В ходе испытаний на крейсере не оказалось второго человека, допущенного к управлению им, поэтому спать мне приходилось только на якорной стоянке или когда мы лежали в дрейфе. А случалось это не часто. К 29 декабря мы выполнили программу испытаний, а 30-го уже был подписан приёмный акт. На устранение выявленных в ходе испытаний недостатков ушло ещё полгода. Здесь необходимо заметить, что наша пресловутая военная промышленность тех лет, выполняя заказы флота, могла работать неизмеримо лучше, если бы прислушивалась к замечаниям моряков плавсостава, а не к сидевшим в высоких кабинетах, и если бы она на первое место ставила интересы общества, а не узковедомственные. Сравните с нашей авиацией: она занимала и занимает (за исключением компьютеризации) первые места на всей планете. Но там присутствует институт лётчиков-испытателей, и за ними — последнее слово. Военное кораблестроение, олицетворяющее потенциал страны, ничего похожего не имело. Оно создавало свои заказы, не испытывая никакой конкуренции, его поддерживали никогда не конфликтовавшие с ним, а подчас и подкармливаемые им высокие флотские заказчики. Оно сбывало флоту корабли, уступавшие по своим ТТЭ кораблям вероятного противника. И ничего нельзя было поделать.
Такое мнение возникло у меня еще на заре службы, когда я впервые вышел в море из Кронштадта на английской ПЛ «Лембит», а из Либавы — на немецкой лодке XXI серии (1936 и 1944 гг. постройки соответственно), а потом сравнил их с отечественной лодкой пр.613 постройки 1954 г. Плохо дело обстояло у нас и с шумностью, а на атомных лодках — отвратительно. Но других кораблей не было, а оборону надо было крепить. Поэтому выходили в море и делали всё, чтобы противостоять противнику. Подводные крейсеры долго в базе не задерживались. С приходом в родную 31-ю дивизию в Сайда-губу К-207 выгрузил строительный лес (для нужд политотдела) и мой мотоцикл, лихо вписавшийся в зарезервированную для космической системы "Касатка" шахту. Я продолжал ездить на мотоцикле, будучи уже капитаном 1 ранга. Однажды встретивший меня, восседавшим на "Урале", командующий флотилией поинтересовался, удобно ли мне ездить на мотоцикле в таком звании. Я ответил, что, конечно, неудобно, поскольку витой шнур, украшавший в те времена фуражки только адмиралов и капитанов 1 ранга, нельзя опустить по прямому его назначению — т.е. чтобы он удерживал головной убор при езде. Через некоторое время командование пожаловало мне право на покупку автомобиля "Волга", что было принято с благодарностью. В другой раз мотоцикл способствовал удержанию высокой боевой готовности флота. А было так.
Окончание следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
