(Письмо, написанное за полтора месяца до его смерти)
Адмирал Флота Макаров Константин Валентинович
Наши воспоминания о совместной учебе, службе и кратких последующих встречах - дань памяти о замечательном адмирале, нашем однокашнике Константине Валентиновиче Макарове.
Дорогой Костя!
От всей души поздравляем Тебя с преодолением 80-летнего рубежа, желаем Здоровья, Душевного Спокойствия и природного аристократизма, которым Тебя наделил Бог или Природа. Признаюсь: с большим чувством гордости следил (издалека) за Твоими служебными успехами. Но чисто личным сигналом о Твоём авторитете на Флоте для меня стал рассказ племянника – Саши Синицына – о посещении его лодки году в 1983, если не ошибаюсь, Ты был начальником штаба КБФ. На лодку Олега Александровича Ковальчука (Саня там был минёром) прибыл с визитом командующий ВМФ Вьетнама с соответствующим сопровождением наших начальников. Всё прошло нормально. И после убытия визитёров, Ты – не в пример другим большим адмиралам – вернулся на лодку, поблагодарил офицеров за службу, расспросил их о нуждах и пожеланиях. Случай этот остался у моего родственника навсегда в памяти, к слову, он достойно завершил подводную службу: был командиром ПЛ 613 пр., потом в Главном штабе. Персонально с Тобой после Училища мы встречались дважды. Первый раз, в конце 1964 года, я в Академии сдавал экзамен кандидатского минимума. И в курилке встретил дорогих мне однокашников – Тебя и Женю Чернова, шли сборы заочников. Все мы капитаны 2 ранга. Как водится, Ты был в шикарных клешах, наверное, уже без «клиньев». Все молодые, впереди казавшиеся бескрайними перспективы… А второй раз Брыскин приплёлся в Главный штаб рассказать однокашникам про математические модели перспективного планирования корабельного состава ВМФ, которыми в то время занимался. Встретил меня Толя Кюбар («Барон»), громогласно вопросив ещё в коридоре: «Ипполит Матвеевич, как вас звали в детстве?» Но уже в его кабинете (с прямым телефоном к Главкому) до меня начало доходить понимание пропасти между реальной службой и нашими незрелыми расчётами. Потом Толя повёл меня к Тебе – только-только назначенному начальнику ОУ. В приёмной сидело несколько адмиралов, с презрением посмотревших на долговязого «стрюцкого» в каком-то пиджачке, проведённого в кабинет вне очереди. Запомнилась Твоя душевная реакция на встречу и откровенная фраза: «Ты видишь, что здесь делается?» Конечно, никаким рассказам о моделях там просто не было места… А дальше все наши «контакты» происходили «дистанционно» – через фотографии, всякие сообщения прессы и так далее. Недавно посмотрел ролик моей заочной приятельницы – Марины Евгеньевны Бурмистровой – с Твоими проникновенными словами о Братстве подготов.
Посмотри мои любимые снимки подготских времён?..
…И прочти пару стихов Бори Козлова, которые полагаю выдающимися!
Пусть эти снимки и эти стихи греют тебя в дни юбилея!
Некоторое время Дед работал инспектором в Администрации Севморпути. Насколько мне известно, последней работой Деда в Арктике было участие в работе по определению толщины льда с самолета. В Рижском институте гражданской авиации был разработан прибор, позволяющий с самолета произвести измерение толщины льда. Не надо объяснять, насколько важна была такая разработка. Дед вместе с группой товарищей из Севморпути был направлен в Арктику для проверки работы прибора. Деду досталось проверять прибор при работе над пресным льдом (на Енисее). Самолет пролетал над контролируемым участком льда и сообщал показания прибора. Люди сверлили лед в разных точках этого участка и замеряли его толщину. Не все показания совпадали, но была надежда на успешное решение проблемы. В дальнейшем, после отладки прибора и завершения всех работ, эти исследования были представлены на соискание Государственной премии. Но это было уже без Деда.
Деду было предложено заняться подготовкой к изданию международных правил плавания по . До этого существовали только «Наставления» для плавания отечественных судов. Подготовка проекта международных правил требовала большого объема работ, тщательной проработки каждого параграфа, исключающее двоякое его толкование. Для этого два раза в неделю к Деду на дачу приезжал кто-нибудь из Администрации Севморпути. Написанный Дедом раздел требований к техническому состоянию судов, идущих в Арктику, вошел составной частью в эти «Правила». Северный морской путь был открыт для международного судоходства, которое сегодня регулируется «Правилами плавания судов по трассам СМП» и соответствует положениям Конвенции ООН по морскому праву. Российское законодательство способствует развитию международного коридора «Северный морской путь». В заключение рассказа о делах Деда-моряка мне бы хотелось остановиться на его взаимоотношениях с членами экипажа. Ведь насколько дружно живет экипаж, — настолько успешно совершается рейс. Дед практически всегда (начиная с «Оби») был одним из старейших по возрасту членом экипажа («аксакалом»). Несмотря на это, он был доступен для любого моряка и молодого и пожилого. К нему мог в любое время зайти и капитан, и простой моторист или матрос палубной команды. Дед был замечательным собеседником, я бы сказал не собеседником, а слушателем. Дело в том, что моряк на вахте отрезан от коллектива, ему не с кем поговорить. Да и потом нет собеседника — один на вахте, другой отдыхает после вахты. А поговорить надо, не сидеть и слушать, как другие говорят, а выговориться самому. Рассказать о своих думах, делах, мечтах, рассказать о семье, детях, о жизни.
Наших учили говорить, учили правильно донести до моряка «нужные слова». Слушать они не всегда умели. А моряку нужно выговориться самому, чтобы его слушали, чтобы посоветовали что-нибудь, если есть такая необходимость. У Деда всегда, если он не спал, была открыта каюта. Любой мог зайти и поговорить. У Деда еще с «Лены» в каюте был маленький камбуз, на котором можно было что-нибудь разогреть, сварить кофе, вскипятить чай. На ледоколах финны сделали для Деда целый камбуз с плитой и холодильником. И к нему приходили все — на чай. У Деда всегда работал радиоприемник, под тихое ворчание радио он принимал своих гостей. Часто кто-нибудь приносил какую-то новость, а Дед уже знал о ней. Но он никогда не перебивал пришедшего, а поправлял его, если тот не так рассказывал о событии. Но делал это деликатно, незаметно. Порой дело доходило до весьма деликатных проблем, например, купить платье для жены в ближайшем порту. С этими вопросами обычно обращались молодые моряки. И Дед помогал. Дело в том, что обычно моряки приводили своих жен познакомить с Дедом. Ему достаточно было одного «морского» взгляда, чтобы запомнить молодую женщину. И когда в ближайшем порту моряки выходили на берег, они просили Деда оказать помощь в покупке подарка. Дед, не зная языка, умел объяснить продавщице что нужно и какого размера. Когда, по возвращении в родной порт, женщины приходили на судно и одевались в подарки, не было случая, чтобы был не то размер, или подарок не нравился. Так, из мелочей, складывались теплые взаимоотношение между Дедом и моряками. Другой пример, по приходу в порт обычно капитан и старпом уходили в пароходство для решения всяких проблем. Дед на судне оставался за старшего. Обычно моряки, которым некуда было пойти в городе, приносили на борт всякую выпивку и вечером устраивали застолье в своих каютах. Дед в середину таких застолий обычно делал обход всех кают. В одной каюте собирались «старики» - Дед поздравлял их с окончанием рейса и желал всего хорошего — с выпивкой справятся сами. В другой каюте собиралась молодежь. Обычно выпивки было больше, чем они могли выпить «без ущерба для судна». Когда Дед появлялся в дверях, они уговаривали его присоединиться к застолью, Дед соглашался, но в ходе застолья потихоньку прятал часть выпивки. На следующий день он ее возвращал. Все были довольны.
Особо хочу отметить отношение к людям, временно плавающим на судне. К ним относились, в частности, экипажи вертолетов, впервые появившиеся на ледоколах как штатные единицы. Дед внимательно изучал всю специфику работы вертолетов на ледоколах, помогал вертолетчикам войти в ритм судового распорядка, оказывал всяческую поддержку их работе. Однажды, я совершенно случайно оказался свидетелем, как один из вертолетчиков восторженно рассказывал о Деде. Мне было очень приятно, сидя за соседним столиком, слушать рассказы незнакомых мне людей. Известно, что на побережье Ледовитого океана имеются разбросанные там и сям мелкие станции (метеорологические, радио и прочие). Там постоянно живут люди со своими семьями. С питанием у них налажено по установленным нормам. А вот с фруктами — проблема. Дед всегда покупал за свой счет разные фрукты из кладовой ледокола и дарил их «аборигенам». Вот радость ребятишкам! И таких примеров можно приводить до бесконечности, из них складывался характер Деда, его отношение к людям.
Автобиографическая справка
При составлении документов для оформления пенсии Е.П.Желтовский составил автобиографическую справку. Вот что он посчитал нужным выделить из своей трудовой биографии: 22 марта 1920 года по 10 мая 1924 года добровольцем служил в Красной Армии. Июнь 1924 по ноябрь 1925 в Военно-морском флоте. 10 ноября 1925 по настоящее время в системе Министерства Морского Флота. 10 ноября 1925 по март 1926 дежурный по конторе Совторгфлота во Владивостоке. Март 1926 по июль 1926 1 класса п/х «Ленино».
Август 1926 по декабрь 1926 кочегар 1 класса п/х «Монгугай». Декабрь 1926 по май 1927 кочегар 1 класса буксира «Диомид». Май 1927 по ноябрь 1927 кочегар 1 класса п/х «Колыма». Первый экспедиционный рейс к устью реки Лена. Декабрь 1927 по май 1928 машинист 1 класса буксира «Диомид». Май 1928 по октябрь 1929 машинист 1 класса п/х «Колыма». Второй рейс в Лену и зимовка в Сев. Ледовитом океане. В рейс ушел, перейдя на 4-ый курс Владивостокского мореходного техникума. Октябрь 1929 работал техническим секретарем по чистке партии (председатель комиссии Бидо-Биденко), учился в техникуме, начав с 3-его курса дизельного отделения. Морфлот дал мне стипендию 100 рублей. Апрель 1930 был направлен в Одессу для получения практики плавания на дизельных судах. Шесть месяцев плавал мотористом П и 1 класса на т/х «Грузия» Черноморского Морфлота. В ноябре 1930 вернулся во Владивосток. Декабрь 1930 по июнь 1931 учился на 4-ом курсе техникума, закончил техникум, получил Свидетельство механика II разряда. В июне на п/х «Колыма» пошел 2-м механиком в Арктику. Зимовал. Вернулись во Владивосток в октябре 1932 года. После отпуска был выдвинут на работу в аппарат пароходства в ТНБ. Работал по технике безопасности, был начальником ТНБ. Затем назначен начальником Снабжения Полярной экспедиции и начальником снабжения пароходства. Летом 1933 года был послан с группой специалистов в Арктику для оказания помощи судам, оставшимся в Арктике с прошлого года, в качестве механика-ремонтника. Основную работу пришлось выполнять на ледорезе «Ф.Литке», который получил серьезные повреждения корпуса при оказании помощи другим судам. В том числе и пароходу «Челюскин». За эту работу получил благодарность. Вернулся во Владивосток 4 января 1934 года.
Июнь 1934 года ушел на ледорезе «Ф.Литке» 3-им механиком в сквозной поход Севморпути. Благополучно пришли в Ленинград в ноябре 1934 года. Отличился на ремонте котлов. Награжден орденом «Трудового Красного Знамени». 1 января 1935 вернулся во Владивосток. Работал в управлении пароходства начальником Административно-хозяйственного отдела, но вскоре был назначен начальником Судоремонтных мастерских (завод №2). Проработал до сентября 1936 года. За этот период выходил в море со спасательными партиями на п/х «Камо», п/х «Святстрой», на п/х «Желябов» и п/х «Давыдов». Сентябрь 1936 — послан в Академию Наркомфлота. В 1937 году в каникулы плавал старшим механиком речного буксира №91, перегнал его в Енисейский порт Игарку из Ленинграда Севморпутем. Во время учебы на 2-ом курсе 1937-1938 гг. работал в БГМП руководителем ремонта турбинного парохода «Турксиб». Во время учебы на 3-ем курсе 1938-1939 гг. работал в Эпроне старшим механиком и старшим командиром спасательного судна «Колывань» в Ленинграде. По окончании Академии (с отличием) стал инженером-механиком и работал с августа 1939 г. по март 1941 г. начальником механико-судовой службы БГМП в Ленинграде. Участвовал в Финской кампании. Плавал на аварийном т/х «Старый большевик» с воинскими грузами в Петсамо. Затем, с отрядом моряков поднимал затопленные финские суда, на Карельском перешейке, разминировал острова Суньенсаари и Эссисаари.
В марте 1941 при создании Латвийского пароходства был назначен в Ригу начальником ММС. Проработал до войны. Принимал деятельное участие в выводе флота из Риги в Ленинград, был флагманским инженером-механиком. Латвийское пароходство самоликвидировалось. В августе 1941 года в Ленинграде был назначен начальником литейного и механического цеха Канонерского завода: делал мины, снаряды, авиабомбы. В декабре 1941 по распоряжению Наркомата на самолете был вывезен в Новую Ладогу для направления во Владивосток на завод №2. По распоряжению начальника эвакопункта возглавил команду командированных и довел ее пешком вдоль железной дороги от станции Новая Ладога до станции Заборье. Во Владивосток прибыл в начале 1942 г. До марта пролежал в больнице с крупозным воспалением легких. Затем был назначен главным инженером и вскоре директором завода №2. Ремонтировал флот, совершавший американские перевозки. В 1945 году по инициативе секретаря Горкома ВКП(б) Борисова отлил на заводе памятник Сергею Лазо, который и по настоящее время стоит в садике Невельского. По выражению Борисова, памятник нужно было сделать во чтобы то ни стало для поднятия духа народа перед Японской войной. На заводе успешно освоил изготовление мин М-120 для фронта, поршневых колец для тракторов и плугов для сельского хозяйства. Перед войной с Японией был вызван в Москву. Был награжден орденом «Знак Почета» и по специальной мобилизации ЦК ВКП(б) в звании полковника был направлен в Китай и находился там при штабе 39 армии.
Изготовление колец для понтонов
По моей инициативе начали эксплуатацию завода в Дальнем. Сначала делали для армии ремонт танков, делали тумбочки и койки для казарм, а затем пошел судоремонт и судостроение (плашкоуты, баржи, катера). Срастил два парохода типа либерти — «Брянск» и «Чкалов» — плавают и по сей день. Уехал из Дальнего в декабре 1950 года. За время работы произвел ремонт 576 судов. Каждый год готовил суда Арктических экспедиций. Применил впервые на заводе «Дайрен-Док» способ докования судов на смещенных килевых дорожках (чтобы можно было вместо одного судна одновременно ставить два). Изготовил в подарок для Владивостока по собственной инициативе две 500-тонных водоналивных баржи. Буксировал их п/х «Памир» — капитан М.Кравец. Учитывая крайне острую нужду ДВ-флота в якорных цепях, разработал метод изготовления цельнолитых якорных цепей любых калибров и успешно удовлетворил все потребности флота. Имею на цепи авторское свидетельство. Много было сделано хорошего. В 1950 году был вторым членом комиссии Советского правительства по сдаче Китаю имущества, находящегося в пользовании Советского государства.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
— Пусть ее мамаша и папаша обрабатывают. Вот отслужу, тогда другое дело. А кителек-то, товарищ лейтенант, я перешью. Не было на складе моего размера. Как говорится, мал золотник, да дорог. Никита Жигалов оказался прекрасным знатоком своего дела, специалистом 1-го класса. Матросы его слушались, уважали. Теперь за радистов я был спокоен. Однако не все обстояло гладко в моих подразделениях. Кому неизвестно, что, если приходит указание выделить на строящийся корабль матросов, ни один командир не отдаст лучшего. Стараются списать кого похуже. И хоть у меня в РТС и БЧ-IV люди подобрались дисциплинированные, находились такие, кто доставлял много хлопот. Например, сигнальщик старший матрос Сизов. Был он высок, строен, с рыжеватыми волосами. Даже зимой у Сизова не сходили с лица веснушки. В общем, парень вполне симпатичный. А вот дисциплину никак не признавал. Держался развязно, вызывающе. От работ отлынивал. Все мои попытки установить с ним контакт разбивались о грубость. — Что вы мне, товарищ лейтенант, сказочки рассказываете? Все равно я конченый человек. Вор в законе, по ширме бегал. С трудом сдерживая улыбку, я попросил Сизова разъяснить, что такое ширма. — Каждый блатной знает, что бегать по ширме — значит сидеть в тюрьме, — снисходительно ухмыльнулся Сизов. — Но ведь ты, Вася, в тюрьме не сидел. Зачем же на себя такое наговариваешь? Я ведь знаю, что мать и отец у тебя есть. Люди рабочие, да и сам ты до флота на заводе работал. Загибаешь все, а зачем, не пойму. — Это вы по документикам справлялись, а я говорю: .
— Ну ладно, идите. Еще поговорим... Написал я письмо в Северодонецк родителям Сизова, спрашивал о жизни Васи перед службой, о характере его. Просил их, чтоб посоветовали сыну найти себе на корабле товарищей. Как-то, когда я дежурил по казарме, нес службу рассыльного матрос Шубников из БЧ-II. Сидя в комнате дежурного у растопленной печки, разговорились мы о Сизове. — А я с ним, товарищ лейтенант, на одном эсминце служил. Парень он хороший, да обидели его у нас. — Что там произошло? — У кого-то часы пропали, подумали на Ваську, обвинили в воровстве. За это и списали. А он этих часов и не брал вовсе — это я точно говорю. Тот матрос их потерял. Вот Сизов и обозлился на всех. Теперь козыряет: «Я вор в законе». А что это значит, и сам толком не знает. Вы с ним, товарищ лейтенант, и построже и поласковее, чтобы оттаял маленько. — Спасибо, Шубников. Все, что вы рассказали, для меня очень важно. Через несколько дней Сизов сам пришел ко мне в каюту. — Вы зачем моим родителям написали? Что вы все копаете, в душу лезете? — начал он с порога. — Подожди, Вася, не спеши. Давай-ка лучше садись и поговорим спокойно. — Не о чем нам разговаривать. Зачем письмо родителям послали? — А ты что, от них получил? — Получил. — И что пишут?
— Что вы недовольны мной, что нет у меня на корабле товарищей. — Но ведь это, Сизов, правильно. И служишь ты плохо, и товарищей сторонишься. Я ведь знаю, за что тебя списали с эсминца, и знаю, что ты не виноват. Только не пойму, почему должен от других это узнавать, а не от тебя. Сизов сидел, опустив голову. — Давай, Василий, договоримся так: все начнем сначала. Не было у тебя никаких неприятностей, и корабль этот для тебя первый. Не раз еще я беседовал с Сизовым. Много говорили о войне, о Ленинграде, о том, как моряки-балтийцы, не жалея себя, защищали город, как делились последним куском хлеба с жителями... Потихоньку менялся Вася. Через несколько месяцев он стал одним из тех, на кого я мог положиться. А через год товарищи избрали его секретарем комсомольской организации БЧ-IV. Когда через два года меня вновь назначили на родные торпедные катера, больше всех переживал Вася Сизов: — Жаль, что расстаемся, товарищ старший лейтенант. — Ты же все равно в этом году увольняешься. Так что в любом случае пришлось бы прощаться. — Вы мне, товарищ старший лейтенант, адрес дайте, я вам с гражданки писать буду. Обменявшись адресами, мы несколько лет переписывались.
* * *
...Приближались заводские испытания. Мы уже переселились из казармы на , отошли от достроечной стенки и с нетерпением ждали прибытия начальства. В десять утра по трансляции раздался голос Никитина, дежурившего по кораблю: — Горниста наверх! — Ну все, тезка, видно, начальство скоро прибудет, — сказал Кащин, откладывая в сторону недописанное письмо. К визиту командира соединения мы готовились и все же волновались: не хотелось ударить лицом в грязь. Колокола громкого боя с небольшими промежутками заревели: «Большой сбор!» Застучали каблуки матросских ботинок по трапам. Через несколько секунд вся команда стояла в четком строю вдоль правого и левого борта. На рейде показался катер командира соединения. — Правый борт, кру-гом! — подал команду капитан-лейтенант Бандуров. Все повернулись лицом к рейду. Командир занял место на верхней площадке трапа. Слева от трапа застыли дежурный по кораблю, дежурный по низам, вахтенный у трапа и горнист. Труба горниста пропела «Захождение». — Смирно! — подал команду Никитин, когда катер с адмиралом подошел к трапу. Легко, по-мальчишески взбежал адмирал по трапу на палубу. — Правый борт, кру-гом! Звенящим в морозной тишине, хорошо поставленным «линкоровским» голосом командир отрапортовал: — Товарищ контр-адмирал, экипаж сторожевого корабля «Росомаха» к выходу в море готов!
Офицеры и матросы почтительно рассматривали адмирала. Еще бы — это был командир легендарного в годы войны лидера «Ташкент» контр-адмирал Ерошенко. Не раз его корабль под беспрерывными атаками вражеских самолетов доставлял в осажденный Севастополь пополнение и боеприпасы, увозя оттуда раненых, женщин и детей. Вражеские самолеты буквально охотились за ним, но красавец «Ташкент», носивший на мачте голубой вымпел самого быстроходного на флоте корабля, неизменно выходил из боя победителем. Рассказывали, что Ерошенко во время налетов фашистских самолетов ложился на деревянный настил мостика и, следя за самолетами, отдавал команды в машинное отделение корабля: «Стоп обе машины!», «Назад максимально возможный ход!», «Обе полный вперед!» Корабль, повинуясь воле командира, то на полном ходу, дрожа всем корпусом, замирал на месте, то, как взнузданный конь, устремлялся вперед. Сброшенные фашистскими летчиками бомбы разрывались то за кормой, то впереди по курсу.
И только когда «Ташкент», придя в Новороссийск, ошвартовался у стенки после очередного похода, гитлеровцам удалось его потопить. Адмирал принял рапорт, обошел строй. Поздоровавшись с личным составом, Ерошенко сказал: — Спасибо вам, товарищи, за кратчайшую подготовку к испытаниям. Думаю, недалек тот день, когда на гафеле вашего корабля взовьется Военно-морской флаг. Счастливого вам пути и семь футов под килем! А сейчас разрешите поздравить вас с наступающим Новым годом! Желаю всем хорошего здоровья и успехов в службе! Стоявший рядом со мной в строю Жигалов прошептал: — А я и забыл, товарищ лейтенант, что завтра тридцать первое декабря. Во завертелись! — Жену не забыли поздравить? — Да где там, конечно, забыл. — Как распустят строй, черкните поздравление да отдайте мотористам с адмиральского катера. Из наших-то на берег вряд ли кто до Нового года сойдет. — Спасибо, товарищ лейтенант. Так и сделаю. Адмирал остался доволен кораблем и его экипажем и разрешил завтра следовать в Севастополь, где нас ожидала государственная комиссия.
Днем тридцать первого вышли в море. От холодного воздуха и сравнительно теплой воды море парило. Видимость была неважной. Несмотря на это, настроение у всех отменное. — Ну вот, Женя, скоро и жену свою обнимешь, — шутил во время ужина в кают-компании Сережа Никитин, единственный холостяк из офицеров. — Я-то обниму. Есть кого и есть что, — парировал штурман, — а вот ты опять будешь спать с открытой форточкой. Офицеры засмеялись. — А я как Павел Степанович Нахимов, — не унимался минер, — предан только морю. Вот выйду в отставку, тогда женюсь. А девчонок и так хватит. — Хватит вам трепаться. Пока корабль не вступит в строй и не будет приписан к базе, всем нам придется спать с открытой форточкой, — пробурчал командир, закуривая папиросу. — Кто подменяет на вахте Кащина? — спросил он. — Я, товарищ командир, — ответил Никитин. — Сейчас покурю и пойду. — Хорошо. Давайте и вы, Гоберидзе, на мостик, — обращаясь к помощнику, сказал Бандуров. — Я сейчас подойду. — Есть! — ответил старший лейтенант. Помощник у нас грузин. Прибыл на корабль одним из последних. Неразговорчивый, с виду мрачноватый, он оказался простым и душевным человеком. Дело свое знал хорошо. Матросы его побаивались, офицеры уважали. Михаил Ираклиевич окончил то же училище, что и я, правда, на два года раньше. И женат был на ленинградке. Эти, в общем-то, незначительные совпадения нас сближали. Вскоре после чая командир собрал офицеров.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
