Между тем время шло, лодка в перерывах между пунктами Курса боевой подготовки выполняла некоторые оставшиеся элементы приемных испытаний. Одним из таких было определение дальности связи на приемную рамочную антенну. Мы должны были идти к Новой Земле в район ее северной оконечности - мысу Панкратьеву и настолько близко, насколько позволят льды. Испытания заняли около недели. На обратном пути командиром было получено указание следовать на Иоканьгский рейд, куда уже вышли лодки Стратилатова и Жуйко с плавбазой «Печора». Когда мы пришли на рейд, там уже стояла на якоре плавбаза, и у ее борта были ошвартованы обе лодки. Оказалось, что на ней пришли все штурманы, чьи лодки были в ремонте или не участвовали в этом сбор-походе по другим причинам. И, само собой, на ней пришли как апофеоз штурманской профессии - флагштурман дивизии капитан 2 ранга Петренко и флагпггурманы всех трех бригад, среди которых был и наш Д.Э.Эрдман. По причине такого обилия штурманов, мероприятие называлось «штурманский сбор-поход». Хотя из года в год оно заканчивалось одним и тем же - ловлей бревен на Белом море. Как известно, Полярный расположен в зоне тундры, где каждая строительная лесина идет по цене редкоземельных элементов, так что строительство хозспособом шло беломорским плавающим лесом. В один из дней сбор-похода к «Печоре» подошел рабочий катер. Петренко собрал навигаторов, от флагманских до «подштюрманов», засунул всех в кормовой трюм, поставил задачу, после чего мы высыпали наверх и пошли изучать Иоканьгский навигационный театр. Рассказывал сам Петренко. Последним к ознакомлению было устье реки Иоканьги. На правом берегу - небольшой причал, связанный петляющей в сопках дорогой со старым, военного времени, аэродромом, который и сейчас, по словам Петренко, принимает малую авиацию. На левом располагался саамский рыболовецкий колхоз. Судя по составу плавсредств - богатый. Одних больших мотоботов я видел три корпуса, да еще несколько дор. На берегу отличные постройки, дома, холодильник. Все деревянное, но видать, добротное. «Вот здесь, - сказал Петренко, - должен быть плоский осушной камень. Смотрите внимательно.» Через минуту удар, толчок, нос катера полез куда-то вверх, некоторые навигаторы попадали, хорошо, что не за борт. Это мы сели на тот камень, о котором заботился Петренко. Что делать? Двигатель ревет полным назад, два отпорных крюка взяты «на укол», штурмана бегают с борта на борт, пытаясь раскачать катер - никакого толку. Идет отлив, крен и дифферент увеличиваются. Никто не берется спрогнозировать, что будет дальше. На берегу - ни одного мужика. Пришлось Петренко просить милых женщин о помощи. Наконец, одна из дам не спеша пошла к боту. Остальным, по-видимому, было недосуг. Рыбачка долго раскочегаривала дизелек, наконец он запыхтел, она сама же убрала швартовы и направила бот к нам на выручку. На вопрос «где же ваши мужики», она ответила на скверном русском, что все пьяные. Потом подошла кормой, приняла с катера конец, дала ход, обтянула буксир, мы дали полный назад, она тоже прибавила оборотов, и катер медленно, как бы нехотя, сполз с камня.
С тех пор прошло много лет, но как-то само собой получилось, что об этом случае даже с близкими друзьями мы никогда не заводили разговор. Стыдно... Хотя и поучительно. В октябре 1953 года я был назначен штурманом той же подводной лодки «С-43», а Николай Никодимыч - помощником командира. Закончился период моего штурманского младенчества. Широкая спина Конюшкова перестала быть моей защитой, а сам он из моего начальника стал моим другом, добрую память о котором я берегу.
Глава III. ПОЛЯРНИНСКИЕ РАССКАЗЫ
Единомышленники командующего
Апрельским утром 1953 года подводная лодка «С-43» под командованием капитана 3 ранга Николая Ивановича Царева швартовалась к одному из причалов Североморска. Лодки вообще-то в Североморск не ходили, так как здесь не базировались. Но на этот раз мы шли по личному приказанию командующего Северным флотом. Дело в том, что обновление состава подводного флота лодками нового 613 проекта на Севере было представлено двумя подводными лодками «С-43» и «С-44»> которые к началу 1953 года еще были в достройке и проходили испытания. Лодки были окутаны густым туманом секретности. Вооруженные карабинами вахтенные намертво закрывали вход непосвященным. Даже флагманские специалисты ходили на эти подлодки лишь по личному разрешению комбрига капитана 1 ранга Г.Ф.Макаренкова - командира-подводника военных лет, громившего фашистов здесь же, на Севере.
Макаренков Григорий Филиппович. - Новые корабли отличались от соседей необычным ограждением рубки, не вполне понятными выдвижными устройствами и четырьмя артиллерийскими стволами. Стройность легкого корпуса намекала на солидную скорость, а отсутствие развала форштевня говорило о том, что уж эти лодки не собираются коротать свой век преимущественно в надводном положении. Словом, Краснознаменная ордена Ушакова дивизия подводных лодок относилась к двум таинственным субмаринам с понятным любопытством и почтением. В марте мы были приняты в состав флота, подняли Военно-морской флаг, а командующий счел необходимым показать новейшую технику военному совету и высшему командному составу Северного флота. Вот по этой причине мы в то погожее утро подавали бросательные концы на североморский причал, на котором уже собралось порядка двадцати адмиралов и офицеров. Будучи тогда командиром кормовой швартовой команды, я было растерялся при виде многочисленных адмиральских звезд, однако швартовку, слава Богу, закончил удачно. Пока мы суетились в корме, командир БЧ-2-3 Анатолий Суров уже демонстрировал свое любимое заведование - пушки. На обширном барбете стояла спаренная 76-миллиметровая орудийная установка, а перед ограждением рубки 37-миллиметровый спаренный автомат. Установка была оборудована гидравлической системой горизонтального наведения, причем угловые скорости были совершенно потрясающими, и наводчики, перемигиваясь, фехтовали стволами. «Да, - сказал один из присутствующих генералов, — нам бы в войну такие пушки...» Вскоре, однако, старпом скомандовал: «Все вниз, » - и мы ссыпались по своим КП и БП.
Я стоял под нижним рубочным люком, поскольку из штурманской выгородки меня выдавил мой замечательный, неподражаемый шеф - командир БЧ-1-4 Николай Никодимович Конюшков, для того, чтобы подбить навигационный журнал. Он снимал с карты поворотные пеленги, иронически улыбался и зыркал на меня голубым глазом из-под нахимовского козырька своей абсолютно неуставной фуражки, давая понять, что салага-свидетель ему при этой операции ни к чему, да и незачем давать повод подчиненному усомниться в профессиональной непорочности начальника. Он был одним из лучших штурманов дивизии. Так вот, стою и слышу разговор командующего с командиром в боевой рубке: - Ты чего рубку не обживаешь? - Да не люблю командирский перископ, вибрирует очень. Зенитный лучше. Вот те на... В самом деле, рубка у нас была в запустении, а подноготная состояла в том, что командир наш, будучи мужчиной плотного телосложения, действительно не любил боевую рубку, но не столько потому, что вибрирует перископ, сколько потому, что тесно. Николая Ивановича при осмотре носовых углов и опускании перископа пару раз заклинивало, после чего он плюнул и стал пользоваться только зенитным, который поднимался из центрального поста. И надо же - усек командующий! Опыт, думал я. Только потом, уже будучи постарше, после того как пришлось встречаться с командующим в различной обстановке, а более всего участвовать в разборах тактических учений флота, которые он проводил с блеском, я понял, что одного опыта мало. Важно все: ум и характер, острота восприятия, конкретность мышления, способность смотреть и видеть. И нет мелочей! На тех же тактических разборах мы - кто с азартом, кто с трепетом - ждали, когда после необходимой сухой штабной фактуры адмирал возьмет у оператора указку и без всяких справочных шпаргалок, свободно оперируя цифрами, обстоятельствами, фактами и фамилиями (а знал он всех командиров боевого состава флота - феноменальной памяти человек!), начнет доносить до нас свое видение войны на море. Давал оценки, хвалил умелых командиров. Но и держись сделавший глупость - на тебя не накричат, даже не накажут, но ты долго будешь ходить персонажем из анекдота и еще пожалеешь, что тебя просто не наказали согласно Дисциплинарному уставу и на этом отпустили грехи.
Как обычно, после смотра все мы, офицеры подводной лодки (а было нас по штату одиннадцать, т.е. ровно столько, сколько на известной картине Ильи Ефимовича Репина , глядя на которую только и поймешь, как мы тянем флотскую лямку), были собраны в тесной кают-компании на подведение итогов смотра. Подводил командующий. Всех командиров и начальников он отпустил и беседовал с нами один. В общем-то никакого «разбора» не было. Командующий рассказал о перспективах развития флота и подводного судостроения, о замыслах на обновление методов боевого использования лодок в связи с их новыми тактико-техническими данными, о необходимости освоения нами, личным составом, лодочной техники и оружия, приемов борьбы за живучесть - опять-таки в связи с совершенствованием лодок - это и большая (200 метров!) глубина погружения, и наличие устройства для обеспечения работы дизеля под водой, и наличие системы гидравлики, и еще целый ряд новых, или усовершенствованных устройств. Он говорил о необходимости новых подходов к вопросам боевой подготовки, предупреждал о трудностях, которые всегда сопутствуют в освоении нового, когда опыта взять неоткуда, и добывается он своими боками. Причем все это не было адмиральским монологом. Он знал свой предмет и мог разговаривать в тесном общении, без трибуны. Мы отвечали на его вопросы и сами их задавали, докладывали свои соображения. Под конец адмирал отдельно обратился к нам - молодым лейтенантам. Расспросил, что мешает службе, указал на то, что программа подводного судостроения обширна, корабли будут поступать на флот в большом количестве, и вскоре подводные лодки станут основной ударной силой флота. Поэтому нужны командирские кадры, а в связи с этим нам не дается времени на раскачку, и уже сейчас, смолоду, надо готовиться стать к телеграфу. «Через пять лет, - заключил разговор командующий, - вы будете командовать подводными лодками. Я прослежу за вашей службой». Конечно, я был ошеломлен масштабом тех сведений и ориентировок, которые мне были только что преподаны. Со мной - молодым, еще не оперившимся, «группеном», как тогда называли командиров групп, разговаривали как с морским офицером. Мне поставили четкую задачу и обозначили перспективу.
Так командующий Северным флотом адмирал ковал единомышленников. Добавлю, что действительно через четыре года, в мае 1957 года, я был назначен командиром подводной лодки.
Глубоководное погружение
Нам, то есть экипажу подводной лодки «С-43», было запланировано погружение на предельную глубину. Будучи тогда командиром боевой части штурманской и связи, я знал, что погружаться на предельную глубину будет только одна наша лодка. Поэтому надо готовиться так, чтобы благополучно закончить мероприятие, и ни одна из инстанций и комиссий не «задробила» бы выход в море и не сорвала нам годовой план БП. Контролирующих органов в то время было несравненно меньше, чем сейчас, но они были. Командир лодки приказал, а командир электромеханической боевой части Владимир Отсон разработал план, где, в частности, мне предписывалось произвести подготовку и проверку штурманско-связных систем и устройств, обеспечивающих живучесть ПЛ. В общем, дня три-четыре мы ползали по настилам, трюмам и даже... подволокам: пробивали, подкручивали, ослабляли, проверяли, пополняли. Подошла очередь и чисто штурманских дел. Погружение было намечено проводить в Мотовском заливе (есть там такой симпатичный желоб), стало быть, нужен корректурный комплект карт, нужно уничтожить девиацию, проверить юстировку РЛС...
Подводная лодка «С-43». Штурман с сигнальщиком. Баренцево море, 1953 г.
Наконец, командир получил документы на погружение, поутру вызвал меня, дал «Ш», «Д» - точки начала перехода в район погружения, отправил делать предварительную прокладку и приказал к полудню представить ему. Карты были на лодке, и пока я отсчитывал ступеньки от старолодочного здания вниз, к причалам, меня не покидало чувство, как теперь говорят, дискомфорта. «Ш » не вызывала сомнений, а вот «Д »... Будто что-то не то. Ну, все правильно. Когда нанес точку на карту, она оказалась в губе Мотка, а, согласитесь, рисовать предварительную прокладку с курсами, скоростями, временами, расстояниями, поворотными пеленгами и дистанциями от Мотки до Эйны, ну просто неприлично. Достаточно положить две спички под почти прямым углом. Для уважающего себя штурмана... В общем, я, не торопясь, отсчитал ступеньки в обратном направлении и доложил командиру, что кем-то допущена ошибка. Николай Иванович поглядел, помолчал лишнюю секунду и сказал, что на глубоководное с нами пойдет командующий Северным флотом адмирал Чабаненко. Что после контрольного выхода пойдем в «Ш», «Д», откуда доложим о готовности и будем стоять на якоре, и за полчаса до съемки к нам на катере подойдет командующий, и что он (командир) собирался объявить об этом всему личному составу при построении на обед, но своей настырностью я вынудил его на ничем не оправданную индивидуальную беседу, и что я должен маршировать обратно и делать, что приказано. Прибыл я на лодку, чуть запыхавшись, и к обеду представил документы, которые командир позже использовал для постановки задачи офицерам и даже доклада командующему. Перед выходом в море на борт прибыл девиатор. Карт из гидрорайона я так и не получил, и мы отдали швартовы. Девиацию магнитного компаса делали здесь же, сразу после выхода из гавани. «Открутили», девиатор вручил мне таблицу, получил «спасибо», положенную выписку из вахтенного журнала, тараньку и галеты и сошел на катер. Следующим по плану у нас был полигон, где мы погрузились, удифферентовались, поныряли, насколько позволяла глубина, произвели необходимые проверки, всплыли и полным ходом пошли в Мотку, на якорь.
- чтобы пораньше начать подзарядку аккумуляторной батареи и окончить ее вентилирование поутру. На переходе поднялся на мостик старшина команды радиотелеграфистов мичман Хикалов и напомнил, что если будут еще донесения на берег, то надо сделать все сейчас, потому что из Мотки мы ничего не передадим и не получим. Действительно, сколько раз ни приходилось там бывать, сидишь как глухарь. Радиодыра. В задании же этот фактор не был учтен. Царев сразу все понял, вызвал на мостик шифровальщика, написал донесение, и мы все успели сделать нормально. Получили прогноз погоды. Якорную вахту несли командиры групп и доктор, поэтому я выспался даже лишку, несмотря на зарядку батареи. Обычно при зарядке, а следовательно, и при непрерывном ее вентилировании, во втором отсеке, где находятся спальные места офицеров, обитать, в особенности зимой, почти невозможно. Дутье, свист, холод, гром тележки в аккумуляторной яме, громкие переговоры электриков - где ж тут заснуть? Все натягивают на себя что могут, в том числе тайком и водолазное белье. У нас же этот вопрос был решен иначе. Еще в начале 1953-го нам выдали меховые спальные мешки из запасов военного времени (и, кстати, черного хрома кителя, которые мы носили с неописуемым форсом). Забравшись в такой мешок при любых отсечных ветродуях и забортных температурах, ты чувствовал только одно желание - не вылезать оттуда. До сих пор добрым словом вспоминаю за это бербазу и ее командира Инзарцева. После утреннего чая поднялся наверх осмотреться и покурить. Прогноз обещал ясный день, а фактическая погода это подтверждала, потому что в прогнозе значилось: «В начале срока туман, у берега приподнятый». Действительно был туман, действительно приподнятый. И вот почему я вспомнил об этом приподнятом тумане. Берега губы Мотка неинтересные. С запада плоские, с востока сопки, грязная приливно-отливная полоса. Иное дело мыс Териберский близ - солнышко рассеивает туман, и гранитные скалы открывают свое многоцветье, замысловатость линий и объемов. Нет резких светотеней.
Аварийная ситуация - это когда все последствия быстро устраняются, а личный состав не выводится из строя. В сутки каждый член экипажа восемь часов стоит на вахте, восемь часов спит, остальные восемь часов у него заняты завтраком, обедом, ужином, вечерним чаем, участием в общекорабельных мероприятиях и, наконец, своими личными делами. Раньше один раз в неделю проводились политические занятия для матросов и мичманов, а для офицеров — марксистско-ленинская учёба. Офицеры живут в двух и четырёхместных каютах, а матросы и мичманы в десяти и двадцатиместных. Человеку негде уединиться. Часто получается так, что на соседних койках живут люди с совершенно несовместимыми характерами. Люди оторваны от своих семей. В походе подводники вынужденно ведут малоподвижный образ жизни. Спит в каюте, проходит двадцать-тридцать метров и он уже на своём боевом посту, где несёт вахту. Нет солнца, нет чистого воздуха, нет женщин, нельзя курить. Если надводный корабль идёт в дальний поход, то его экипаж видит окружающую обстановку. На подводной лодке этого никто не видит, даже маршрут на карте ежедневно наблюдают лишь несколько человек, для остальных это тоже является запретом. Маршрут и районы плавания подводной лодки являются секретными сведениями. Отплавав пятьдесят суток, человек не имеет представления, где он был. К Максимову зашёл его заместитель по политической части и рассказал, что он уговорил Хитренко сделать нештатное помещение для курения (курилку) в душевой отсека вспомогательных механизмов. На этой подводной лодке курилка проектом не была предусмотрена. В душевую могут одновременно зайти не более одного-двух человек. Вентилятор вытягивает воздух из душевой, прогоняет его через фильтр и гонит обратно, так называемый замкнутый цикл. Температура в курилке, где-то около сорока градусов. Повесили мокрую простыню, которая быстро пропиталась никотином. Удовольствие от курения в таких условиях .
Замполит сказал коротко: «Вонь страшная!» Когда два человека начинают курить, то через минуту они погружаются в сизый туман, но несмотря на это, в курилку почти всегда очередь. Пришло радио: «Закончить слежение за авианосцем, занять район № 2, задача — поиск надводных кораблей США Командующий флотом.» Почти каждый вечер после чая Хитренко беседует с Максимовым. Сегодня зашла речь о событии, которое произошло на Балтийском флоте в Риге на одном из надводных кораблей, где под руководством заместителя по политической части капитана 3 ранга Саблина восстал экипаж, был арестован командир корабля. Корабль прошёл Рижский залив, на выходе из Ирбенекого пролива был остановлен авиацией флота, которая начала предупредительное бомбометание. Это повлияло на некоторых участников восстания, один из которых и освободил командира, тот быстро поднялся на ходовой мостик, выстрелом из пистолета ранил Саблина, восстановил порядок. Корабль вернулся в базу. Экипаж был расформирован, одна его часть понесла административные наказания, другая была судима. Саблина присудили к высшей мере наказания, приговор был приведён в исполнение. На суде Саблин сказал, что корабль он не собирался уводить в какое-либо иностранное государство, шли в Ленинград, где собирался потребовать выступления по радио о своём несогласии с существующим режимом.
Максимов был поражён этим рассказом. И уже оставшись наедине, продолжал думать о Саблине. Неожиданно он вспомнил о лейтенанте Шмидте - герое революции 1905 года, который в Севастополе на крейсере «Очаков» возглавил восстание, был арестован, судим и расстрелян. Максимов стал сравнивать их судьбы и пришёл к одному выводу — и тот и другой нарушили присягу, которую он считал фундаментом армии во все времена и у всех народов. Человек присягал (т.е. клялся) быть верным своей Родине, своему народу, своему правительству (царю). Без этого армия не может существовать. Если человек по каким-то причинам не может исполнять присягу, то он должен уйти из армии и далее действовать по своим убеждениям. И в том и в другом случаях погибла или пострадала масса невинных людей. В наши дни в печати и по телевидению идут дебаты о реабилитации Саблина, говорят о нём как о борце с застоем. Полноте, о чём речь? Шмидт и Саблин сознательно нарушили присягу и поэтому не могут быть положительными героями для личного состава флота. Представьте себе, что сегодня какая-то атомная подводная лодка с ядерными баллистическими ракетами вышла без разрешения в море, а её командир по радио объявил, что он не согласен с существующим режимом и об этом хочет объявить всему миру с помощью существующих в России средств связи. Какое впечатление произвело бы это на весь мир? Не надо пилить сук, на котором вы сидите. А куда же смотрели доблестные особисты, как они прохлопали такой случай, ведь побежал корабль, а не какая-то отдельная личность ? Они в те времена с большим увлечением были заняты .
Максимов зашёл в штурманскую рубку и посмотрел на карту, штурман доложил: «Товарищ командир, район номер два займём через два часа.» В центральный пост зашёл начальник медицинской службы майор Ушаков и сообщил Максимову о приступе аппендицита у мичмана Пономарёва. Он решил его оперировать, помогать ему будет мичман химик-санинструктор, перед походом они проходили хирургическую практику в госпитале. Ушаков такие операции делал в походах неоднократно. На подводных лодках этого проекта нет операционных, у врача есть своя каюта, которая одновременно является амбулаторией. Операции делают в офицерской кают-компании. В ней уже вестовые вымыли с мылом пол, стены и стол, а химик-санинструктор всё продезинфицировал. Максимов объявил по трансляции о предстоящей операции, нацелив экипаж, чтобы было обеспечено бесперебойное освещение, стабильный курс, глубина и скорость. Операция началась, многие переживают за своего товарища. Наконец, из кают-компании поступил доклад: «Товарищ командир, операция закончена, больной чувствует себя удовлетворительно». Пономарева поместили рядом с каютой врача. Подводная лодка заняла район номер два и начала поиск надводных кораблей США. В очередном радио штаб флота приказал всплывать на сеансы связи через восемь часов. Это было очень кстати, т.к. Максимов за эти дни очень устал, а при таком режиме можно было спокойно отдохнуть. В 06.00 раздался сигнал аварийной тревоги, который мгновенно сорвал командира с его самодельной кровати в центральном посту. Старший помощник доложил ему: «Пожар в 7 отсеке!» Из аварийного отсека последовал доклад: «Загорелся фильтр очистки воздуха, задымленность отсека незначительная.» Максимов и командир электромеханической боевой части начали отдавать команды по ликвидации пожара. В прибыл Хитренко, которому Максимов доложил обстановку, тот вмешиваться не стал и далее молча сидел невдалеке от командира. Через пять минут из аварийного отсека поступил доклад: «Пожар потушен.»
Максимов приказал сделать анализ воздуха в отсеке и доложить причины возгорания фильтра. Через десять минут командир седьмого отсека доложил, что угарного газа в три раза больше нормы. Причиной возгорания фильтра были неправильные действия матроса, который занимался его регулировкой. Принятыми мерами добились в отсеке нормального состава воздуха, привели всё в исходное положение. Максимов приказал командиру электромеханической части провести расследование этого случая, а старшему помощнику сделать с личным составом разбор данной аварийной ситуации. Пожар на подводной лодке — это страшное и очень опасное событие, сегодня экипаж отделался небольшим испугом, в других случаях может закончиться большой аварией и даже катастрофой, как произошло с подводной лодкой «Комсомолец». Максимов дал команду: «Отбой аварийной тревоги.» С самого начала похода Хитренко беспокоится, что за подводной лодкой следит подводная лодка США типа «Стёрджент.» Это весьма серьезный противник. Самое главное её преимущество в том, что шумность «Стёрджента» в несколько раз меньше нашей подводной лодки, а гидроакустический комплекс значительно лучше. Находясь в одинаковой среде, возможности наши различны. «Стёрджен» слышит нас на больших расстояниях, мы же её на значительно меньших. Например, она слышит нас, находясь в расстоянии пятьдесят миль, а мы сможем услышать её только на пяти милях. Это даёт ей возможность скрытно следить за нами, выявлять нашу тактику, а с началом военных действий первой использовать оружие.
В первые годы строительства атомных подводных лодок у нас с США такого различия ещё не было. Атомные подводные лодки США и тогда пытались следить за нашими на малых дистанциях, что иногда приводило к столкновениям. Так, одна американская подводная лодка в подводном положении столкнулась с нашей, удар пришёлся в кормовую часть нашей подводной лодки, была погнута линия вала. Все эти случаи заставили наших подводников думать о том, чтобы избежать таких столкновений и скрытных слежений за нами. Наша наука и промышленность не смогли догнать США в этих вопросах, поэтому командирам атомных подводных лодок приходилось довольствоваться тем, что есть, компенсируя отставание разработкой соответствующей тактики действий. Находясь в походе, командир подводной лодки всегда помнит об этом и каждый по-своему этот вопрос решает. Максимов разработал способ выявления слежения, который Хитренко неоднократно критиковал и говорил, что в нём нет ничего нового, но когда подобную обстановку имитировали для учёбы, то почти всегда Максимов со своим способом оказывался победителем. В конце концов Хитренко разрешил использовать этот способ в этом походе. Правда, пока ничего не выявили, но, возможно, американская лодка и не следит за ними. Но более всего боялся Хитренко столкнуться с подводкой лодкой США. В штабе разработали специальный планшет, с помощью которого нашим подводным лодкам надлежало расходиться с так называемой малошумной целью, под которой подразумевалась иностранная подводная лодка. Такой планшет имелся в центральном посту. Подводная лодка действительно малошумный объект. Сплошь и рядом их обнаруживают на небольших расстояниях, и может получится так, что пока идёт определение её курса, скорости и дистанции до неё, - они могут столкнуться. Звук в морской воде распространяется по весьма сложным законам, в одних случаях гидроакустики услышат подводную лодку на больших расстояниях, а в других - на очень малых. Услышать мало, нужно ещё определить: кому принадлежит этот шум: подводной лодке, надводному кораблю, судну, рыболовному сейнеру, морским животным или это какие-либо природные .
Гидроакустиков старается подбирать на подводные лодки с хорошим слухом; это, конечно, не всегда получается, но таковы требования к ним. На берегу и в море их систематически тренируют в прослушивании эталонных записей шумов подводных лодок, надводных кораблей и других объектов. С обнаружением любого шума в море гидроакустики его записывают на магнитофон, сравнивают шум с эталонными записями, если шум совпадает с какой-либо эталонной записью, то они могут сразу сказать какой объект обнаружен. Гидроакустики высокой квалификации определяют, что это за шум, на слух, не обращаясь к эталонным записям. Всё это достаточно сложно и индивидуально. Максимов тогда ещё не знал, что на американских подводных лодках пошли в этих вопросах значительно дальше, этим у них занимается специализированная ЭВМ, которая анализирует частоты, гармоники, силу звука, сравнивает с эталонными записями и выдаёт классификацию. Кроме того, у них появились специальные средства, которые имитируют различные звуки: надводного корабля, рыболовного сейнера, стадо дельфинов и другие звуки, что позволяет американским командирам подводных лодок маскировать свои действия и вводить наших командиров в различные заблуждения. Планшет был полезен для расхождения с малошумными целями, когда они действительно были недалеко от нашей подводной лодки. Иногда гидроакустики не могут классифицировать обнаруженный шум, в этих случаях Хитренко требовал считать, что обнаружена подводная лодка и соответственно уклоняться от неё. Это могло быть, например, торговое судно в расстоянии от подводной лодки где-то около двадцати миль, которое шло параллельным курсом, шум винтов его еле-еле прослушивался, пеленг на него не менялся Подводная лодка считала его малошумной целью и начинала уклоняться, картина почти не менялась, создавалось ложное впечатление, что малошумная цель преследует подводную лодку. Максимов рассказал Хитренко, как в одной из своих автономок командир Торгонин также вот маневрировал, но потом решил проверить что же всё таки там еле-еле шумит. Он взял курс прямо на шум, прошёл пятнадцать миль, всплыл на перископную глубину, в перископ увидел , которым суетился у своих сетей.
После этого он уже стал действовать более разумно и осмотрительно. Закончил Максимов вопросом: «Может и нам достаточно уклоняться от каждого шороха?» Хитренко хмыкнул, ничего не ответил, но впоследствии к малошумным целям почему-то охладел.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Пишем то, что наблюдаем. Чего не наблюдаем - не пишем. (Штурманское кредо)
К месту службы
Вьюжным февральским заполярным днем я приближался к месту моего назначения. В предписании значилось, что таковым является город Полярный. Третий день свирепствовал шторм со снегопадом, и третий день в деревянном бараке, гордо именуемом «Морвокзалом» г. Североморска не то, что ожидало, а с каждым днем накапливалось все больше и больше людей, которым позарез надо было попасть «на тот берег», поскольку никаких дорог в город Полярный и его многочисленные окрестности в то время не было. Вечером прошел слух, что завтра утром независимо от погоды в Полярный пойдет тральщик с радиолокатором, специально выделенный командующим флотом адмиралом А.Т.Чабаненко, которому доложили о бедственном положении пассажиров. Утром ветер поутих баллов до четырех, но метель, снег зарядами продолжались, хоть ты им...
Часам к восьми подошел тральщик, как-то кособоко ошвартовался не столько к причалу, сколько к мощной льдине, оторванной от берегового припая губы Грязная приливо-отливной волной и принесенной сюда течением. На посадку пропустили вперед женщин с детьми и без, затем и сами притиснулись не без оторванных пуговиц и хлястиков. Весь путь прошли в пурге, вне видимости берегов, так что мое торчание на верхней палубе с целью первого знакомства с ландшафтом Крайнего Севера, оказалось напрасным. Несмотря на нулевую видимость, тральщик вошел в Екатерининскую гавань через Перейму. Насколько умелым был командир, можно было понять по тому, что при проходе Переймы чистой воды справа и слева у нас оставалось метров по десять. Тральщик подошел к Полярнинскому контрольному причалу, и после предъявления комендантской службе документов я ступил на Заполярную землю, ходить по которой мне предстояло без малого три десятка лет. Первое, что я увидел, это лежащий на здоровенном камне череп мамонта. Без бивней. Маленько прибалдев, понял, что Крайний Север - это земля, где надо быть готовым к любым неожиданностям. На КПП 33 Краснознаменной ордена Ушакова дивизии подводных лодок, куда я, собственно, и прибыл, дежурный по КПП выяснил, что я совершенно не представляю, куда мне идти, разбудил подвахтенного, который петляя в темноте и долго карабкаясь по крутой деревянной лестнице, подвел меня к арке Старолодочного здания и, поставив носом на выход из Екатерининской гавани, сказал: «Дальше сами».
О «подштюрмане»
Пункт 12 главы «Вторая надесять» Петровского гласит: «Подштюрман должен во всем послушен быть штюрману и во деле его вспомогать, а в небытность штюрмана дело его отправлять, под таким же штрафом как и штюрману». Напомню, что «штраф» - это смертная казнь или ссылка на каторгу «по важности дела смотря в суде». Налагался такой «штраф» в основном за навигационную аварию и, конечно, был справедливым возмездием. Поскольку я был назначен на лодку командиром рулевой группы, я и был таковым «подштюрманом» со всеми причитающимися ему льготами. Начал я свою деятельность с подготовки к сдаче зачетов на самостоятельное управление группой. Для начала изучил организацию службы, потом подчиненный личный состав, а уж потом материальную часть своего заведования. Все — как учил штурман Конюшков. Надо сказать, в училище, кроме магнитного компаса с набором девиационных премудростей и простейшего гирокомпаса «Гиря», никакой техники и не было. Хотя в 1950 году в нашем училище произошло деление на факультеты: штурманский, минно-торпедный и артиллерийский, но качественно (как я сейчас понимаю) программа не изменилась. Просто было увеличено количество часов на профилирующий предмет за счет остальных. Материального подкрепления не произошло. Да и откуда было брать матчасть в послевоенные-то годы? А тут тебе сразу и рули, и приводы, и радиопеленгаторы, и перископы, и еще всякая всячина, и в конце концов - телемоторы. Я до сих пор не знаю, почему он «мотор»? Ну, «теле» - значит «издали», то есть рулями седьмого отсека я запросто могу управлять из центрально поста. Но вот почему он «мотор», когда внутри у него ничего не крутится - цилиндр, плунжер, пружина и несколько дырок для перепуска масла гидравлики? Непостижимо... Но самым трудным предметом был, конечно, навигационный театр. Трудность для меня заключалась в двух факторах. Первый - это полное отсутствие какой бы то ни было логической связи в названиях заливов, губ, островов, мысов, маяков и т.д. Так что запомнить их все было выше моих сил. И второй непреодолимый фактор - это флагманский штурман нашей 3-й бригады ПЛ капитан-лейтенант Дмитрий Эрнестович Эрдман (в обиходе д'Эрдманьян).
Дело в том, что в составе бригады было всего-навсего две лодки «С-43» и «С-44», обе 613 проекта. Бригада только начинала формирование. Правда, был еще отопитель «Метель», но этот последний выходил за пределы штурманского влияния и флагштур, так же как и мы, клянчил у шкипера «добро» помыться в душе. По малочисленности корабельного состава, у Эрдмана в спецподчинении было всего два командира БЧ-1 и два «группена», поэтому он, будучи феноменально трудолюбивым, полдня грыз меня и остальной световой день - моего коллегу с сорок четвертой. Вопросы он задавал, по выражению Конюшкова, «ехидно выглядывая из-за чернильницы» (с намеком на пустяковый его росточек) и все выспрашивал, как по старому назывался остров Брандвахта и где мыс Ретинский, а где Летинский, сколько Кислых губ на театре и почему мыс Пушка получил именно такое название. При этом заставлял «поднимать» немую карту Кольского залива. Потом он как флагманский штурман 1-й Флотилии атомных подводных лодок на легендарной «К-3» пойдет подо льдами Северного Ледовитого океана к полюсу, а в то время ходить на компасах и хилых гироазимутах туда, а главное обратно, было проблемой. Это теперь, когда на вооружение лодок поступила безотказная и высокоточная инерциальная система, походы к полюсу стали обычным делом, а тогда... Он будет флагманским штурманом Северного флота, членом Географического общества и пр. и пр... Светлая ему память. Лично мне он сумел привить вкус не просто к запоминанию названий, но и к анализу их. Смысловому, лингвистическому, историческому, топонимическому... Другое дело, что зачастую у меня было больше вопросов, чем ответов. Ну вот, например: названия опасных для мореплавания камней, как правило, содержат в себе негативный заряд - Сундуки, Собаки и вдруг у Святого Носа - камни Диана. Почему? Что общего у камней с древнеримской богиней Луны? И кто дал им такое имя? Или вот - полуостров Канин. Всмотритесь в его очертания: длинная шея, собачья голова, вытянутая мордочка с острым собачьим носом. Помор-мореплаватель назвал бы полуостров «Собачьим», а его северо-западную оконечность «Собачьим Носом».
Ну при чем здесь ? А между тем латинское «Canis» - это и есть «собака». Кто определил конфигурацию полуострова и дал ему такое название? Как давно произошло это событие? Во всяком случае на генеральной карте Северного Ледовитого океана, составленной при Морской Академии в 1742 году название «Канин» уже есть. Я уж не говорю о губах Малых и Больших Волоковых - в вершинах ровные проходы из одного водного бассейна в другой, вот и тащили люди свои плавсредства «волоком» посуху. Есть такие, например, на полуострове Рыбачьем, в Кольском заливе... Все это по-моему очень интересно.
Мой наставник - Конюшков
Командиром боевой части штурманской и связи (БЧ-1-4) подводной лодки «С-43» был Николай Никодимович Конюшков. Вы спросите, почему такое совмещение? А в то время таких совмещений было предостаточно: например «командир минно-артиллерийской боевой части», «рулевой-сигнальщик». Как говорил много позже Генеральный конструктор академик Сергей Никитич Ковалев, при попытках «совмещения» со стороны оргмобуправления, - «кок-дозиметрист-гинеколог». Так вот, к Николаю Никодимовичу я и был направлен «для послушания, вспомогательства и отправления». Он считался одним из лучших штурманов дивизии и, как показало дальнейшее совместное плавание, вполне заслуженно. И хотя и был старше меня всего-то на пару лет, в наших взаимоотношениях никогда фамильярности не было. Уж очень я уважал его. В дальнейшей службе у нас были и трудности и здоровые флотские хохмы, о нескольких расскажу. Спустя месяц-полтора моей «подштюрманской» службы я получил от начальника приказание откорректировать комплект карт. Предстоял выход в море и выходить с устаревшими картографическими данными - позор для штурмана. А кроме того, все равно Эрдман проверит перед выходом штурманскую часть и неизбежно «задробит» выход. Я отобрал касающиеся театра плавания «Извещения мореплавателям», разложил на двух столах карты и начал трудиться. Вот за этим занятием и застал меня Конюшков. Некоторое время он от души веселился, затем преподал мне, как корректируются навигационные карты. Оказалось, это очень просто.
Берешь «добро» у командира, катером добираешься на тот берег в (снимок 1939 г.), что близ Мурманска. В Росте есть просторная изба, где располагается отделение гидрографии. Там по коридору налево и есть отдел корректуры. Отдел укомплектован исключительно симпатичными дамами, для установления добрых отношений с которыми, я должен сообщить, что я от Конюшкова. После чего, даме, которая справа от входа вручить флакон духов «Красная Москва» (поскольку она начальница), а тем двоим, что будут корректировать, по шоколадке. Остался один вопрос - где переночевать. Николай Никодимович рекомендовал ехать в Мурманск, там найти площадь «Пять углов», досконально изучить содержание стенда «Они позорят наш город» - были в те времена такие стенды, имеющие целью предать общественной укоризне пьяниц, проституток, а также лиц, совмещающих эти два порока, - и следовать по указанному под фотографией адресу. Точно выполнив первую часть задания, я все же переночевал в Межрейсовом доме отдыха Совторгфлота. Не люблю пьяниц. На первом же нашем выходе в море он учил меня, взяв пеленга на береговые ориентиры, сперва положить на карту свое место «на глаз», а затем уж прокладывать записанные пеленга, как это положено. Сравнив места обсервованное и отложенное «на глаз», убедиться в своей полной профессиональной непригодности и в дальнейшем, приобретая опыт, добиться их максимального сближения. Были еще эпизоды в нашей штурманской службе - и приятные и не очень, но один случай мне запомнился накрепко своей эффективностью и экстравагантностью. Дело происходило на переходе из Пала-губы, где мы возились с выгрузкой балласта, в Полярный. Начало марта, мороз градусов под 25 при ясном небе и безветрии. Еще когда отдавали швартовы, море начало «парить». Включили радиолокационную станцию «Флаг» - и вовремя, так как при подходе к посту СНиС Палагубский туман сгустился так, что стал плохо виден с мостика нос подлодки. Однако, поскольку на РЛС не отбивалось ни одной цели, командир - Николай Иванович Царев решил продолжать движение. На мостике остались он, старпом, штурман и сигнальщик в своем «гнезде». Выставлен впередсмотрящий.
Мое место у , карта расстелена, откладываю курсовые углы и дистанции до мысов, боковых ворот, траверзные расстояния до берегов. Втиснулись в Екатерининскую гавань, даем тифоном туманные сигналы, легли на курс 144 градуса, и вот тут-то все и началось. Берега вошли в мертвую зону РЛС, все слилось, нет ни берегов, ни причалов... Куда идем? Доложил на мостик. Командир дал «добро» подняться наверх. Там все та же безрадостная картина - туман, видимость хоть глаз коли, туманные горны ревут, собаки на причалах лают, кто-то занимается на причале строевой подготовкой «Араз, дво-о, три, араз, дво-о...» И посредине этой неразберихи на самой верхотуре сигнального мостика стоит, держась за флагшток, Николай Никодимович, спокойный как скала, и время от времени корректирует курс: «Право два... Лево пять...» Рулевого управления у лодок 613 проекта на мостике не было, надо было командовать в прочную рубку, поэтому командиру ничего не оставалось делать как дублировать команды великого штурмана: «Право два... Лево пять...» В вершине гавани вошли в ледяное «сало», парение прекратилось, туман остался по корме, видимость по носу полная, и оказалось, что мы идем прямо ко 2-му пирсу, куда и надо швартоваться. Фантастика! Колдовство! Восторг!
И только через неделю Конюшков раскололся. Дело в том, что когда разница температур подстилающей поверхности, в данном случае воды, и воздуха достигает значительных величин, образуются, так называемые, адвективные туманы. «Испарения», как это было в нашем случае, или «охлаждения» - это когда воздух теплее моря. Ну так вот - мороз, безветрие, море, как известно, незамерзающее и . И произошла редкая случайность - высота тумана была чуть ниже глаз стоящего на крыше рубки Конюшкова, и он прекрасно видел всю перспективу. Вот так над нами подшутила природа и Николай Никодимыч.
«Такова уж ваша участь – бороться за живучесть, Поставив целью во главу – всегда держаться на плаву».
Лев Ошанин после посещения нашей лодки.
Праздничный вечер в ресторане «Прибой» заканчивался. Старший лейтенант Малахов Алексей Андреевич отмечал встречу с друзьями и свой двадцать четвёртый день рождения. Три года после окончания училища пролетели в тяжёлой лейтенантской службе. Вчера он прибыл в родной Севастополь в краткосрочный отпуск, привёз жену к матери. Жена на шестом месяце беременности. Лодка, на которой Малахов служит в реакторном отсеке, собирается надолго в плавание. Значит, когда подойдёт время рожать, он будет далеко от родных берегов и ничем не сможет помочь своей женульке. Друзья ещё соображали на посошок, а Алексей с женой уже вышли на свежий воздух. На прощание он продекламировал им с явным желанием угодить жене: « Я в звёздном мире Водолей, не пью вина по много дней. И только в праздники могу позволить рюмочку одну».
На крымский город Севастополь падал снег. Для южных городов - это стихийное бедствие, а для гористого Севастополя вдвойне. Троллейбусы не смогли преодолеть обледенелые подъёмы и, заснеженные и печальные, стояли вдоль трассы. «Начинает действовать закон Мерфи, - подумал Алексей, большой любитель интеллектуального юмора. – Если какая-нибудь неприятность может случиться, она случается. А если может случиться несколько неприятностей, они происходят в самой неблагоприятной последовательности». Дальнейшие события подтвердили правильность этой мудрости. До дома далеко. Жена посмотрела на Алексея ласково-призывным взглядом. Он взбрыкнулся и исчез на соседней улице. Через минуту к ней подъехала снегоуборочная машина. Алексей выскочил из кабины, назвал водителю адрес, передал ему приличную купюру, помог жене сесть и, поскольку место было только одно, сказал, что придёт пешком через час. Но через час он уже был в комендатуре. Его забрал патруль во главе с помощником военного коменданта, когда он повторно вышел из ресторана, решив после удачной отправки жены отметить свой подвиг. Соточка «Столичной» освежила его. Возможно, там была ещё одна, но он этого уже не помнит. Наступил провал, а когда он очнулся, машина привезла его на .
Утром гигантских размеров старшина гауптвахты громовым голосом дал команду всем арестованным до приезда коменданта привести в порядок форму одежды: «Все пуговицы должны быть пришиты намертво, как шлагбаум». Когда стоящие рядом матросы изобразили улыбку, старшина встрепенулся: «Я слышал, что там кто-то улыбался». И ласково пригрозил: «Если вы хотите что-то сказать, то лучше молчите». Один матрос только было открыл рот, как старшина заорал: «Не хочешь слушать - возьми тряпку со шваброй и устраняй зазор между полом и тряпкой. Ты у меня смотри! Я где нормальный, а где и беспощаден». Поиграл желваками и рявкнул на всех: « Молчать! Или я сейчас буду зверствовать». Комендант города, как это принято в морских гарнизонах - армейский подполковник, переодетый в морскую форму, чтобы, видимо, не было жалости к плавсоставу, объявил старшему лейтенанту А.А.Малахову трое суток ареста. Мольбы и вопли осуждённого, размахивание удостоверением, где указано, что вчера у него был день рождения, размягчили душу коменданта. Он в задушевной беседе в розовых тонах описал, в каких деталях будет указано в письме командованию части о беспробудном пьянстве А.А.Малахова в городе-герое Севастополе. На углу отпускного билета он размашистым почерком написал чёрной шариковой ручкой об аресте офицера и расписался. Чего только не наслушался Алексей, пока в тоске сидел на «губе». Вот комендант инструктирует патрулей: «Ведите себя так, как будто вы культурные люди… Матрос идёт в увольнение на берег, чтобы отдохнуть душой и другими частями тела…Корову бойтесь спереди, лошадь сзади, а пьяного матроса со всех сторон». Когда Алексей, уходя, толкнул дверь к коменданту, чтобы взять свои документы, тот, не отрываясь от газеты, крикнул: «У вас что, языка нет, чтобы в дверь постучаться?»
Старшина доставил флотскому офицеру тоже очень много приятных минут. Вот он кричит своим громовым голосом: «Эй, вы, трое! Идите оба ко мне!» Вот распекает курильщиков: «Или вы прекратите курить, или одно из двух!» Когда доброволец из арестованных художественно раскрасил масляной краской стенку, старшина вежливо, еле сдерживая гнев, спросил: «Товарищ матрос, что вы такой кривой квадрат нарисовали? Вы что, дальтоник, что ли?» Но особенно поразил Алексея и он даже решил взять себе на вооружение последний сленг пиратоподобного старшины: «Тут один комик подходил, спрашивал, можно ли это заменить на то, я ему сказал нет, сначала там, потом здесь». Когда офицер-подводник Алексей Малахов вышел на свободу, у него был разработан план, что делать, чтобы смыть позорное пятно в его служебной биографии. Надо спасать честь! Первым делом дома он вскипятил воду и опустил в неё угол отпускного билета, где стояло факсимиле коменданта. Туш от шариковой ручки растворилась, а типографский и машинописный тексты не претерпели никаких изменений. Подсохший отпускной с обратной стороны он аккуратно прогладил утюгом. Всё, отпускной билет чист. Теперь надо перехватить письмо на Север, в родную часть. Здесь без помощи Михаила Петровича не обойтись. Преподаватель училища, где юношей Малахов постигал азы ядерной физики и приобретал навыки управления ядерным реактором, высокий дородный хохол в звании капитана 2 ранга, Михаил Петрович Охрименко, встретил неожиданного гостя с украинским радушием. Он был прост и доступен. Курсанты обожали его и доверяли ему все свои тайны. Михаил Петрович любил возиться с мальчишками, и многим из них он заменил отца в суровых условиях жизни.
Алексей кратко рассказал о службе, о жизни и о горе, которое обрушилось на него буквально на ровном месте. Михаил Петрович, десятки раз дежуривший по комендатуре, где его знали уже более пятнадцати лет, с полуслова понял свою задачу. Он, хитро улыбнувшись Алексею и успокоительно подмигнув, набрал номер делопроизводителя коменданта. «Машенька, золотце, как поживаешь?» – «Ой, Михаил Петрович, я узнала Вас. Что-то Вы давно не появлялись у нас?» – «Машуня, я уже в таком звании, что мне доверяют дежурить по училищу, но я всегда с удовольствием вспоминаю тебя. Ты выросла у меня на глазах. Кстати, как твой сын, Николай, убыл уже на курсантскую практику?» – «Сын заканчивает первый курс училища и поехал на Север, в Гаджиево . Будет стажироваться на подводной лодке. Переживаю за него, как он первый раз воспримет свою будущую службу». – «Кстати, я слышал, из Гаджиево приехал офицер и, кажется, в комендатуре его держат». – «Сегодня его выпустили и сегодня же я отправила письмо на Север, в воинскую часть». Михаил Петрович издал стон, на другом конце трубки женщина вздрогнула. «Что же ты наделала, Мария! Ведь твой сын направлен на подводную лодку к этому офицеру. Ты представляешь, что может сделать начальник твоему мальчику, - Михаил Петрович прибавил металла в голос и еле сдерживал рыдания. - Он может устроить ему такую жизнь, что ребёнок навсегда возненавидит флотскую службу. Кроме того, кругом же на лодке радиация, а твой пацан будет обслуживать ядерный реактор. Повернёт какой-нибудь кран, а офицер его не остановит. Что же делать? Что делать?» Женщину охватил страх, она забилась в истерике.
«Михаил Петрович, я сейчас побегу в фельдъегерский отдел штаба флота и перехвачу . Оно ещё там. Я за своего единственного ребёнка, выросшего без отца, ни перед чем не остановлюсь». - «Машенька, позвони мне через час, я буду ждать и переживать за тебя»,- Михаил Петрович положил трубку. «Беру грех на свою душу, Алексей. Давай попьём чаю, у меня есть хороший английский чай. Ребята привезли из Англии». Они пили чай со свежими бубликами, вспоминали курсантские годы Алексея и ждали. Минут через сорок запыхавшаяся женщина позвонила и сообщила, что письмо она перехватила, более того, она его сожгла и пепел развеяла. Комендант будет думать, что письмо ушло, все формальности соблюдены. А она будет спокойна за своего сына. «Спасибо большое вам, Михаил Петрович». Опытный воспитатель, толковый офицер, Михаил Петрович Охрименко в шутку потрепал за ухо командира реакторного отсека, вчерашнего мальчишку старшего лейтенанта Алексея Малахова. Тому стало стыдно, и непрошеные слёзы выступили у него на глазах. Добротой можно добиться большего, чем гауптвахтой. Они помолчали, оба взволнованные. Затем обнялись. «Береги честь смолоду»,- тихо напомнил на прощанье Михаил Петрович. Через три дня Алексей Малахов доложил командиру атомохода о прибытии из краткосрочного отпуска. «За время отпуска замечаний нет». А через три месяца по просторам Атлантического океана пронеслась радиограмма, у офицера Малахова родился сын, названный в честь деда Андреем. Андрей Алексеевич чувствует себя хорошо. Замечаний нет. Когда подводный корабль вернулся , за отличное знание специальности и успешное выполнение учебно-боевой задачи в дальнем походе старший лейтенант А.А.Малахов был представлен к правительственной награде.
P. S. А если бы не было сына у делопроизводителя Маши, который проходил практику даже не в Гаджиево, а в Видяево, совсем по-другому пошла бы служба у молодого офицера. А если бы помощник коменданта, проявив элементарное уважение к подводнику, отвез Алексея домой, то и вовсе не было бы этих событий. От каких простых случайностей зависит наша жизнь! Нет, за удачу надо бороться. Девиз Наполеона: «Удачу нужно хватать за волосы, даже если они белокурые», - давно стал девизом командира лодки, на которой служит Алексей Малахов. И офицеры берут пример со своего командира.
Июнь 2004 года. Город Брест.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Уже в 1948 году в Севастополе, мы наслаждались харчем, который назывался (буханка черного хлеба), купленным в магазинчике на территории училища. БЧХ поедалась на двоих-троих на берегу Песочной бухты с видом на Черное море.
А с 1949 года в буфете, открытом при курсантской столовой, мы уже лакомились выпечкой с заморским названием «курабье», и конечно, были еще ватрушки. Вот так, в течение 4-5 лет в те времена без всякого тебе капитализма, восстанавливалась жизнь после кровопролитнейшей Великой Отечественной войны. Занятия по физподготовке проходили в спортзале под руководством старшин взводов. Наш - старшина I статьи Василий Иванович Лушников, выпускник Бакинской школы строевых старшин (в обиходе «школы СС») был справедливо-требовательным, мягким и очень порядочным человеком. Он умолял несчастного Драгилева хоть один разок, хоть наполовину подтянуться на перекладине. Курсант старался изо всех сил, но даже напрячь то, что у других называлось бицепсом, был не в состоянии. Лушников смотрел, смотрел на муки подростка и, наконец, подвел итог безуспешным попыткам: - Драгилев, - сказал он с состраданием, - у Вас не телосложение, а теловычитание.
На всех парусах
В 1949 году на Черноморский флот пришел парусник . Получен он был в числе кораблей, доставшихся Советскому Союзу в счет репараций от Италии. Сколь сейчас помню, его «девичья фамилия» была «Раймонда Монтекукколи» и был он трехмачтовым бригом с парой дизелей для самостоятельной швартовки. Пришел итальянец в исправном, но в ужасающе грязном состоянии. И вот нам - курсантам, окончившим первый курс Севастопольского ЧВВМУ было приказано: во-первых, привести его в божеский вид и, во-вторых, пройти на нем полагающуюся нам морскую практику. По приборке мы были расписаны на второй - спальной палубе. Спали итальянские матросы в подвесных койках, которые на время рабочей смены шнуровались и укладывались на специальные стеллажи. Объектом наших хлопот были рундуки, в которых хранились личные вещи и принадлежности. Открыли мы дверцы и остолбенели: каждый рундук внутри был разрисован и испещрен рисунками и надписями патологически порнографического содержания. Такие «шедевры» у нас встречаются только в привокзальных клозетах. Надписи были на итальянском, немецком и ломаном русском языках. Видимо, хорошо подготовились романоязычные к передаче корабля славянам. Терли, скребли, смывали мы все это «творчество» дня три. Но самой тяжелой работой была чистка винного погреба. Само собой разумеется, что ни одной бочки с вином нам по репарациям передано не было, зато римляне накопили в погребе слой винных осадков толщиной под два вершка. Консистенция склизкой гадости была анизотропна и изменялась от грязеобразной на поверхности до твердокаменной внизу, на полу погреба. Сам погреб представлял собой небольшое помещение, куда вел четырехметровый колодец. Каких бы то ни было вентиляционных дырок мы не обнаружили. Съемный трап был утерян. Из чрева исходила невыносимая вонь всеми мыслимыми букетами, основой которых был спирт.
На фотографии автор. УК «Дунай». Мне уже 20 лет! 1949 г.
Было спланировано спускать приборщика на полудюймовом пеньковом тросе с большой петлей на ходовом конце, где он сидел, как в люльке. Первый был спущен благополучно. Минут пять он сообщал о состоянии погреба, потом его речь стала бессвязной, потом он вообще умолк. Спустили второго - минуты через три-четыре и он перестал беседовать, сообщив, что первый, по-видимому, спит. Тогда уже сообразили, что в погребе что-то неладно и, снабдив сверхсрочника мичмана Дико противогазом, впятером спустили его в преисподнюю. Мичман вложил обоих борцов за чистоту в петлю троса, скомандовал «вира», и мы вытащили пострадавших наверх. Затем вытащили успевшего обмякнуть мичмана, хотя он все время был в противогазе. Все после оказания первой помощи ожили и отдышавшись от алкогольных и иных паров, тут же закурили. Больше к этой работе курсантов не привлекали. Так как основной задачей нашей морской практики было ознакомление с навигационным театром, астрономическая практика, парусное дело и вообще оморячивание молодых людей, которые не то чтобы не «ходили по морям», но и моря не нюхали, нам для начала с чертежами и рисунками объяснили, что такое парусное вооружение трехмачтового брига, потом погоняли до седьмого пота по вантам, марсам, саллингам и реям, чтобы мы привыкли работать с парусами на высоте. И хотя мы - окончившие Саратовское Военно-Морское подготовительное училище, значительное время там отдали шлюпочному делу и ходили под парусами по матушке-Волге даже за счет времени увольнения, мы все-таки понимали, что Волга впадает в Каспийское море - но не более.
На рее.
Вышли. Маршрут Севастополь - Батуми и обратно с заходом в Новороссийск (Цемесская бухта) и на рейд черноморской станицы Лазаревская, где в шлюпочной мастерской нам надлежало забрать изготовленные для училища два шестивесельных яла. Не буду рассказывать о плавании, о наших ошибках на реях (все закончилось, слава богу, без жертв и увечий), о жестоком 7-балльном шторме, когда парусник наклоняло так, что тем, кто работал на 50-метровой высоте, штормовое Черное море при кренах казалось совсем рядом. А лезть наверх, на реи, заставляла нас необходимость уменьшения количества верхних парусов. Наконец, под своими дизелями ошвартовались к Топливному причалу порта .
Торжественное построение на палубе «Дуная» в День Военно-Морского Флота.
Красавец город! Нижняя - портовая часть утопает в цветах и магнолиях, ослепительно белые дома, домишки, сарайчики и, что не в последнюю очередь - гостеприимные кабачки, духанчики и прочие забегаловочки, откуда умопомрачительно пахнет жиром, шашлыками, специями, в общем, всей кавказской кухней и откуда доносится гармошка в обязательном сопровождении пары барабанов, из которых выколачивают бешеный ритм. Потом все это «поднимается, медленно в гору» и амфитеатром нависает над долом.
Наверно, излишне будет говорить, что мы трое - Геша Первушин, Виктор Вьюхов и я, в первом же увольнении на берег не стали искать кинотеатры или, не дай бог, библиотеки. По предварительному сговору, мы двинули прямиком в шашлычную, где было замечательное грузинское вино «Дими», о котором уже были наслышаны еще в Севастополе. Собственно, нас оно привлекало тем, что было самое дешевое и самое забористое. После «дегустации» трех литров под барабан, сильно отяжелевшие, мы двинули в порт, т.к. время увольнения нашей смены истекало. Примерно так же проводили время на берегу матросы бригантин, клиперов и прочих парусников на протяжении нескольких последних веков. И о них поют песни.
Курсантская практика на паруснике «Дунай». Черноморский флот. Севастополь. 1949 г.
На полпути в порт, у двери трансформаторной будки, натянув тужурку на голову, уже спал наш нетрезвый преподаватель астрономии капитан 3 ранга Леон Леонович Костаржевский. Более полусотни лет я помню этого прекрасного учителя и человека. Его лекции никогда не бывали скучными . Когда он видел засыпающего после дежурства или караула бедолагу, то оживлял сведения о вертикалах и альмукантаратах всякими необычными приемами. Например, читая лекцию и чертя на доске круг, изображающий не менее, чем вселенную, он говорил: - А вот эту часть небесной сферы мы за-штри... - здесь он делал уже отрепетированную паузу и мы заканчивали хором - ...хуем! Он «поправлял» нас: - Мелом, детки, мелом. Итак, Леон Леоныч спал, или как говорят на флоте, «отдыхал» у трансформаторной будки. Видя бедственное положение любимого педагога, мы залили в него оставшиеся у нас полбутылки «Дими», отчего педагог тут же поднялся и, расправив плечи, молча зашагал к кораблю. Мы немного поотстали, а когда подошли, увидели феерическое зрелище... Борт возвышался над причалом метра на 3, на причал был подан длиннющий трап, вход на который находился в 6-7 метрах от корабля. Вдоль борта то в нос, то в корму бегал Леон Леоныч и, стучал кулаками по борту с криками: - Где дверь на этот б...кий пароход?!! - искал то место, где, по его нетрезвому мнению, должен был находиться вход на корабль. Почти на плечах мы внесли его на трап...
Обратное плавание Батуми - Севастополь мне ничем примечательным не запомнилось и проходило уже в привычных трудах форбомбрамсельного матроса.
Послевоенное восстановление училищного городка.
Рабочие по камбузу. Слева Вадим Труснов. Учебный корабль Черноморского флота «Волга».
