Перестальтика.
На заводские ходовые испытания подводного крейсера стремится попасть вся судоверфь. Как же, экзотика! Опять же, солидная надбавка к зарплате. Несмотря на безжалостную утруску сдаточной команды, полтысячи народа юркнут в прочный корпус. С той же настойчивостью, что и в отходящий автобус. Плюс полторы сотни экипажа. В прочном корпусе образуется муравейник. Но в природном муравейнике существует четкая организация: кому, когда и что делать. А здесь получается что-то похожее с Ноевым ковчегом. Только в отличие от него - в каждой паре по твари. Если члены экипажа на любой установленный сигнал, команду реагируют с быстротой и дисциплинированностью муравья, то сдаточная команда с точностью до наоборот. Дружное и экстренное проникновение в прочный корпус бывает у сдаточной команды только у достроечной стенки, перед отходом в море. В море начинается „экзотика”: - отменный флотский харч четыре раза в сутки; - сон до тех пор, пока не поднимут пинком и;… длинные, долгие очереди в гальюн.
В промежутках, в три смены: отладка, наладка и предъявление систем заказчику. Не без этого. И все-таки, самый экзотический элемент ходовых испытаний ― посещение подводного гальюна. Когда этим экзотическим элементом сдатчик насытится по горло, он ждет очередного всплытия, как манны небесной. Для таких вот случаев в ограждении рубки перед выходом сооружается надводный гальюн. Временно. На одну дучку. Перед всплытием подводного крейсера только нижний рубочный люк ограждает задницу командира от бодливых голов страждущих немедленно выскочить наверх. Через десять минут после всплытия сдаточная команда рассредоточивается не только в ограждении рубки, но и в надстройке ракетной палубы. Горе тому подводному крейсеру, который по каким-то причинам больше не будет погружаться. Заявится к причалу зловонной лоханью. Слава Богу, за кратковременным всплытием должно быть погружение. И как можно быстрее. Напряженный план того требует.
Сигнал и команда: ― По местам стоять! К погружению! ― давно загнала экипаж в отсеки.
Остается загнать вниз сдаточную команду. А вот тут-то и выявляются в каждой паре по твари, которая считает, что вполне успеет вниз на полкорпуса впереди командира. Последним с мостика уходит командир. Он задраивает верхний рубочный люк. И загоняет лодку в глубину.
Всей сдаточной команде каждый раз, чуть ли не под роспись, доводится случай, когда зазевавшийся посетитель надводного гальюна спас себя только тем, что не стал одевать штаны, а наоборот, шустренько сбросил их и… надрючил на командирский перископ и сам его облапил, как любимую девушку в вожделении. Командир не стал нырять вслепую, отдраил рубочный люк, глядь – а на его родном и любимейшем, командирском (!) перископе насажена голая жопа! Как вы среагируете на его месте?! Вот именно. Во избежание насадки голых жоп на командирский перископ, перед погружением старпом лично оббегает все закоулки надстроек и голосом бизона орет:
- Все вниз! Погружаемся!....
Старпом ― это я. Все оббежал. Наорался досыта. Везде гулкая тишина. Вдруг, чу! Из выгородки надводного гальюна слышны постанывания полнейшего удовольствия.
Заглянул через верх: ― Точно! Знакомая вязаная шапочка! И два дня назад, и четыре, при подобных погружениях после всплытия, мне приходилось силком выцарапывать из выгородки этого гальюнного мечтателя.
― Пп-па-жа-луй-ста! Мм-ми-ну-точ-ку! Я сей-час!…- сипел он, стеная в выгородке.
Не иначе как „рожал” трехметрового удава возраста половой зрелости. Допек он меня!
Пулей поднимаюсь на мостик и шепчу командиру свой план. Он его одобряет, и мы начинаем действовать
― Товарищ командир! Ограждение рубки осмотрено. Людей нет. Можно погружаться. Прошу разрешения вниз?…
― Есть! Погружаемся…
Спускаюсь с мостика к рубочному люку, но, в люк не лезу, а под козырьком рубки возвращаюсь на мостик.
Проорав пару ― тройку раз „Погружаемся!”, командир хлопает над собой рубочным люком и из боевой рубки дает команду на заполнение концевых групп цистерн главного балласта. Вместе со свистом воздуха, вырвавшегося из клапанов вентиляции концевых групп, как джин из бутылки, из гальюнной выгородки вылетел „мечтатель” в вязаной шапочке, путаясь в спущенных штанах. Он присел перед рубочным люком и завопил:
― Я здесь! Не погружайтесь!!… Пошлепав ладошками по рубочному люку, как заяц на барабане, он начал яростно и торопливо крутить барашек клапана вентиляции рубочного люка.
Этого и ждал командир, торчащий в шахте люка. Он отдраил люк и выскочил наверх.
„Вязаная шапочка”, судорожно натягивающая штаны, явилась пред рассерженные очи командира. Несколько мгновений, борясь с неудержимым хохотом, командир, как серый волк, разглядывал эту Красную Шапочку, а потом рявкнул:
― Вы откуда взялись! (В Бога, в мать, и в Карабаса – Барабаса). Вы что, не слышали команды ― «Погружаемся?!» Старпом осип от крика, я орал, как хрен недорезанный, а он здесь болтается? Где вы были, с какого х… сорвались?!…
― В туалете … прр-о-стите в гальюне был. Пе-ре-сталь-ти-ка, пони-ма-ете-ли, меня подводит…
― Немедленно вниз!…- громыхает „железом” командир.
И весьма своевременно. На мостике, за герметичной стойкой пеленгатора, корчился от сдерживаемого хохота старпом.
Мы погрузились после того, как командир перестал хохотать после одного только намека на пе-ре-сталь-ти-ку.
