Таллиннский порт в котором в 1964г. швартовалась К-85. Правым бортом первым корпусом к причалу №1(где стоит тёмный корабль).
Таллиннский поход.
У стенки простояли почти три месяца. Поздней весной уходим на ходовые испытания в Таллинн. Прекрасный город со средневековой архитектурой и культурой. Переход занял почти сутки. Ошвартовались в Купеческой гавани.
По причинам, известным только командиру, он поставил меня на пост в боевой рубке на машинных телеграфах. Дело в том, что установить машинные телеграфы на капитанском мостике на подводных лодках невозможно, так как капитанский мостик на подводных лодках находится вне прочного корпуса. Кстати. Что такое машинный телеграф? Это прибор, передающий команды с боевого поста командира корабля мотористам и дизелистам, управляющим двигателями лодки. На циферблате машинного телеграфа написаны команды: «Правый малый вперёд», «Левый малый вперёд», то же самое для средних и полных ходов, также для ходов назад. Рядом с машинным телеграфом приборы - тахометры, которые показывают скорость вращения гребного вала. Таким образом, отслеживаются подача и исполнение команды. Телеграфы используются при швартовке и проходе узостей. По команде: «Швартовая команда наверх» или «Боевая тревога. Проходим узость» я мчался в боевую рубку и усаживался на открытую крышку люка, соединяющего боевую рубку с прочным корпусом лодки, руки на ручках машинных телеграфов. Командир уже на мостике. Он командует - кричит мне: «Правый малый вперёд!» я переключаю правый телеграф на команду «Правый малый вперёд!», получаю от мотористов ответ. Стрелка, управляемая из моторного отсека, встаёт на место стрелки управляемой мной. «Есть правый малый вперёд!», - ору я в просвет люка боевой рубки направленного вверх. По показанию тахометра второй доклад: «Работает правый малый вперёд» Работа очень ответственная
Машинные телеграфы - прибор рередающий команды командира из боевой рубки дизилистам и мотористам.
Был такой случай. Сильный ветер, дождь. Команды командира плохо слышны. За командира на этот раз был старпом капитан второго ранга Склянин. Я, сижу в боевой рубке, и не вижу, куда движется корабль. «Левый малый вперёд!» - слышу я. Переключаю телеграф, рапортую: «Есть левый малый вперёд». Вдруг командир свешивается в люк: «Правый средний вперёд! Левый малый назад!», - кричит он срывающимся голосом. Я, чувствуя неладное, рывком переключаю телеграфы. Стрелки дублёры показывают, что мотористы команду приняли. «Есть Правый средний вперёд! Левый малый назад!», - изо всех сил ору я в просвет люка боевой рубки на мостик. Тахометры показывают, что команда выполнена правильно.
Что происходило наверху? Лодка, отойдя от пирса, повернула вправо и шла носом на плавбазу, на плавбазе полно народа. Замполит, который находился на плавбазе с молодыми матросами, которых не взяли в этот небольшой переход, выскочил на палубу и вместо того, чтобы эвакуировать команду, пытается выбросить за борт кранцы и тем самым препятствовать движению корабля. Слава Господу, боцман старшина первой статьи Арсентьев заложил руль влево до отказа, и столкновения не произошло. Я думал, что командир сочтёт меня виноватым. Неверно выполнил команду командира. И убьет. Ничего не произошло. Дело в том, что на корабле все подаваемые команды фиксируются в бортовом журнале. Склянин, пролезая по вертикальному трапу мимо меня, когда корабль уже вышел из гавани, только взглянул на меня, и мне всё стало понятно, хотя. Склянин, что бы то ни было, никогда не обвинил бы матроса. Эта прозрачная ясность преобладала в работе экипажа. Дело в том, что самолёт ведёт один-два человека, а на лодке восемьдесят человек должны работать как один. Ошибка любого может стоить жизни всем.
Балтика - море мелкое, волна непредсказуемая, лодку болтает и килевая и бортовая качка. Мы идём полными ходами. Испытываем дизеля тридцать шесть часов полного хода. Штормит. Через час болтанки экипаж укачивает. Я на вахте. Сильно мутит, состояние ужасное. Для устойчивости я, сидя в кресле, просовываю ногу в ушко пудовой гири. Подходит старослужащий. «Что, салага? Плохо? На, съешь солёного огурчика». После этого огурчика я теряя сознание, отползаю на свой боевой пост между приёмо-передающих приборов, ложусь на матрас и отключаюсь. Вахта четыре часа, ещё четыре часа отдых. Через восемь часов, надо мной нависает сверхсрочник старшина Сергеев: «Матрос Вольнов на вахту!», - орёт он. «Не пойду», - бормочу я. «Отдам под трибунал!», - не унимается Сергеев. «Не пойду». «Расстреляю!» «Не пойду». Старшина отстаёт.
Лиепайский порт
Тишина. Корабль не качает. Полный штиль. Мы стоим в гавани близ Лиепаи. Я очнулся. Хочется подышать воздухом. Я медленно вылезаю наверх, на палубу. Там уже сидят матросы Ерохов и Смагин. Я присаживюсь к ним на тёплый металл палубы. Ерохов протягивает сигарету. Я затягиваюсь, дым отечества нам сладок и приятен. Только через много лет я узнал, что если салага закурил после первого шторма, он матрос и будет служить. В Лиепайской гавани очень красиво. Море спокойно, как суп в тарелке. Видны прибрежные дюны, на дюнах сосны. Маленькие аккуратные домики с черепичными крышами. Всё это создаёт впечатление приморской страны из сказок Андерсена. Понемногу команда выползает на палубу. Медленно, но экипаж приходит в себя, и начинаются байки. Оказывается, старпом (его не укачивало) прошел по кораблю. В бодром здравии он нашел пять человек. На камбузе старпом обнаружил, лежащего во весь камбуз, корабельного кока Альфреда Каспаранса. Его, как и большинство команды, укачало до потери сознания. Алик, так мы его звали, хотел лёжа попить кизилового сока. Корабль качает. Так, что всё лицо и часть тельника были в кизиловом соке. Пятерым матросам, которых видимо по особенностям их вестибулярного аппарата не укачивало, хотелось есть. Они сняли с шеи Алика ключ от провизионки и отвели там душу. Сверхсрочник Борис Корастелёв съел из бачка, который висел над его койкой аварийный запас шоколада. Благо на подволоке лодки там и тут, приварены ёмкости из нержавеющей стали с аварийным запасом пищи. Там шоколад, коньяк и ещё какая-то калорийная не портящаяся еда. Правда, обнаружилось это много позже, при ревизии аварийного запаса пищи.
Лиепае город, который был мне не безразличен. По рассказам папиной мамы её семья одно время жила в Лиепае, поэтому я испытывал к этому городу добрые чувства.
В Лиепайской гавани были ещё хорошие не нехорошие события. В свободное время некоторые офицеры и матросы ловили рыбу. Командир ко всеобщей радости поймал угря. Длинный такой, толстый, похож на морского змея, которого я никогда не видел.
Случилось ЧП. Матрос Саша Добыш уронил ремень в вентилятор и, не останавливая этот вентилятор, пытался достать ремень. В результате ему отрезало лопастью вентилятора две фаланги на указательном пальце правой руки и одну фалангу на среднем. Саша с окровавленной рукой поднялся в центральный пост. Вахтенный центрального поста по громкоговорящей связи «Каштан» пытался вызвать корабельного доктора. Доктора не оказалось - куда-то уехал. Химика-санинструктора тоже не оказалось, он поехал с доктором. «Срочно нужен санинструктор любого отсека», - раздалась команда по «Каштану». Я в детстве был санинструктором в школе в 4б классе. По этой причине я был санинструктором в третьем отсеке, кроме того я дружил с Сашей. Конечно, я вызвался помочь. Вместе мы проследовали в каюту доктора. Я посадил Сашу напротив себя. Вид повреждённых пальцев был ужасен, торчала кость, кожа порвана, кровь. Чтобы не видеть всего этого и для стерильности я накрыл кисть Сашиной руки марлевой салфеткой. Первое что надо -наложить – жгут, билось в моём мозгу. Жгут ровными рядами накручивается на Сашино плечё. Закрепляется. Надо обработать, продезинфицировать рану. Появляется замполит. «Ну. Что у вас тут?», - говорит он, срывая салфетку с ладони Добыша и оголяя рану. «Как ты себя чувствуешь?» - обращается он к Саше. «Я ничего» - отвечает Саша: «Вы на Макса посмотрите», - говорит он замполиту. Замполит оборачивается и видит моё лицо, бледное, без единой кровинки. Тем временем к причалу прибыла скорая. Сашу увезли. Через какое-то время на мостик из лодки вылезает молодой матрос штурманской группы Демский: «Товарищ командир! Что делать с пальцем Добыша?». «А где он?» - «У меня в кармане, товарищ командир». «Закопай на берегу». Так мы похоронили палец Саши. Мы, конечно, были не правы. Надо было палец положить в пакетик со льдом. Врачи тогда уже умели пришивать оторванные конечности. Саша был крепким парнем, стройный с большими сильными руками. Лицо открытое, нос с небольшой горбинкой. Скорее всего, он был из казаков. Его демобилизовали в этом же году. Расставались тепло, у него даже проскальзывало сожаление, что не дали дослужить. Обещал писать, но так и не написал. По крайней мере, я его писем не помню. Говорили, что он запил, но говорят, что кур доят.
Из Лиепаи мы ушли обратно в Таллинн. На Таллиннском рейде опять происшествие. При всплытии хватили воды через устройство Р.Д.П. (работа дизеля пол водой). На выхлопе дизеля огромное облако чёрного дыма, которое движется на Таллиннские пляжи. Дежурный по порту несётся на катере, запрашивая нас: «Что случилось? Нужна ли помощь?». Наш командир суров. В ответ на вопросы дежурного по порту я даёт команду сигнальщикам дать симофор: «Всем, включая катер дежурного по порту, покинуть границы полигона. Провожу государственные испытания».
Увольнение в Таллинне - довольно приятное время. Хотя нам и говорили, чтобы не ходить по одному, но мы не чувствовали вражды местных жителей. Удавалось отдохнуть на пляже. Раздевшись в кабинках, мы почти не отличались от публики, если только военно-морскими трусами. Радость купания в море. У них на пляже уже были горки для скатывания в море. Недалеко от пляжа из воды поднималась статуя русалки. Мы даже позволяли себе по кружечке таллиннского пива. Всё было хорошо.
По распоряжению кого-то из портовых начальников. Придя из круиза прогулочный большой теплоход «Эстония» швартовался в том же порту, что и мы. Особисты были в ужасе от того, что туристическое судно швартуется почти рядом с военным кораблём. Ругались на нас, что при швартовке «Эстонии» у нас были подняты ракетные контейнера, да ещё крышки контейнеров были открыты. Вообще не скучно.
Лодка 651 проекта, контейнера подняты, крышки открыты, очень пожоже на ситуацию с К-85 в таллиннском порту.
В одно прекрасное утро в Таллинн пришла китобойная флотилия «Слава». Это был настоящий флот мореманов. Краска с бортов давно облезла. Ржавчина южных широт покрывала корабли от надстройки до ватерлинии. Мы, разинув рты, смотрели на эти суда. «Вот это моряки!», - с восхищением думали мы. Как де их потрепали шторма южных широт. На причале, казалось, собрались представители всего союза, в основном женщины. Они кричали, визжали и плакали. Махали руками, завидев своих близких. Эта картина длилась долго. Пока пришвартовались, пока таможня, пока другие формальности. К вечеру моряки начали сходить на берег. И Таллинн загудел. Рестораны были заполнены. По улицам, горланя песни, ходили толпы пьяных морских китобоев. Длилось это почти неделю. Всё это сыграло плохую шутку с нашим экипажем. В воскресенье был день военно-морского флота. Мне повезло, в Таллинн приехала мама с сестрой Аней и её подружкой Леной. Правда, радость была омрачена. Я соскочил со своей койки по подъёму на несколько секунд позже старшины Ленивцева и тот, несмотря на то, что знал, что ко мне приехали родственники, порвал увольнительную. Но не один Ленивцев командир. Увольнительную я получил у замполита. День прошел незаметно. Около двенадцати вечера я возвращался в часть. Навстречу патруль: «Ваши документы». Протягиваю увольнительную. «Ещё один с восемьдесят пятой! Да он же трезвый! Товарищ матрос, срочно прибыть на корабль». По прибытии я - ужаснулся больше половины уволенных на берег, на гауптвахте. Что же случилось? Видимо под влиянием примера китобоев наши матросы решили себя показать. Они здорово выпили и начали развлекаться. Кто-то, расставив руки, бегал по площади, пугая прохожих, кто-то на пляже приставал к девушкам, кто-то отстаивал свои права в кафе и т.д. Сверхсрочник Сергеев был старшим патруля. Придя пообедать, он стал требовать у дежурного офицера, механика корабля, капитана третьего ранга Милокостова пистолет, мотивируя это тем, что патруль без оружия это не патруль. Слава Господу, Милокостов сообразил разрядить обойму и дал ему пустой пистолет. Когда Сергеев с вверенным ему патрулём стал устанавливать свои порядки, размахивая пистолетом на танцплощадке, его от тюрьмы спасло только то, что пистолет был пустой. Скандал был грандиозный. Было партийное собрание, с осуждением виновных в случившемся, а кого осуждать, полкоманды на губе. Прилетел заместитель командующего Балтфлотом. Разбирались долго. Сергеева из рядов вооруженных сил демобилизовали. Но наших с губы забрали по причине ухода корабля из Таллинна обратно в Питер на завод. Ходовые испытания прошли успешно, а это главное.
В Таллинне ещё одно судьбоносное – радостное событие. К офицерам приехали их невесты. По приходу лодки из Лиепаи им было разрешено, и они встречали корабль на пирсе. По этому случаю к ужасу дежурного по порту, Склянин вошел в гавань на средних ходах. Я, стоя на телеграфах, конечно, не мог видеть этот манёвр, но было как-то очень волнительно. Корабль продолжал идти средними ходами почти до самого причала, за несколько десятков метров до причала команда: «Оба мотора полный назад». «Есть, оба мотора полный назад», - приказ есть приказ. За кормой вздымается белый бурун, волна окатывает пирс. Стальной гигант дрожит то напряжения, но послушно, как дрессированный зверь замирает у причала. Нам рассказывали, что лихие капитаны швартовали свои каравеллы, так, чтобы яйцо, опущенное между кораблём и пирсом, даже не треснуло. В Таллинне сразу сыграли пять свадеб. Когда уходили из Таллинна, шеренга одиноких женских фигурок, долго махала нам вслед нашейными платками.
Мы идём по Финскому заливу в Питер. По случаю успешного окончания заводских испытаний командир приказал выдать команде остатки рислинга. Надо сказать, что на подлодках в море на ужин каждому моряку положено пятьдесят грамм рислинга. Если за столом (по-морскому на бачке) десять человек, то каждый день один может выпить бутылку, если день рождения, то вне очереди. На палубе расстелен брезент. Мы сидим кружком и орём песни под гитару. «Из окон корочкой несёт поджаристой!» - далее почти весь репертуар Окуджавы. Мимо проплывают сонные берега питерского пригорода. Свободные от вахты офицеры с нами на палубе. Командир, оставив вахту старпому, тоже с нами. Он берёт гитару, и мы продолжаем распевать под его аккомпанемент. Командира сменяет кто-то из офицеров. Это единство команды возможно только на флоте. Один за всех и все за одного. Матросы подчиняются офицерам беспрекословно из уважения, офицеры строги, но справедливы. В море вообще не наказывают. От каждого зависит жизнь корабля.
