Кое что из жизни К-67

В мае 1967 года на северную сдаточную базу первой ушла лодка 651 проекта К-67, и мне пришлось выехать на испытания этой лодки.
Ехали мы в командировку, а потом жили в одной комнате в общежитии с инженером-электриком Толей Щуровым, а позднее с приехавшим ему на смену Стасом Воронковым.
На лодках 651 проекта инженеры-акустики работали и ходили в море бригадой по два человека. На ходовые испытания я ходил с Юрой Плонским, а на государственные с Генрихом Венедиктовичем Кузнецовым.
Обычно, перед первым выходом в море лодки проходили размагничивание, которое производилось в определенном месте акватории завода. Лодка при этом становилась на «бочку» и обматывалась кабелями.
После размагничивания К-67 не отвели как обычно на свое штатное место у борта «Полярной звезды», а пришвартовали к пирсу рядом с головным «Иваном Вашингтоном». Причем, пришвартовали таким образом, чтобы носовая часть лодки была свободна от швартовых концов. Дело в том, что возникла необходимость проверить антенну эхолота и в этом месте глубина у пирса позволяла провести эту операцию.
Эхолоты в нашей фирме обычно сдавали инженеры, специализирующиеся по штурманским приборам, но в данном случае, так как надо было измерять акустические параметры, то привлекли и инженеров-акустиков.
Кораблестроители отметили нам на палубе точное место расположения антенны. Со стороны носа мы подвели с помощью 30 метровой веревки (извиняюсь за не флотское выражение) подвешенный на расстоянии два метра от ее середины гидрофон таким образом, чтобы он оказался напротив антенны на расстоянии два метра. Точную подгонку производили по максимальной величине принимаемого гидрофоном сигнала. Оказалось, что антенна и генератор работали нормально. Акустическое давление получили значительно больше, чем следовало из документации. Неисправность потом нашли в усилителе.
Во время проведения этой операции у меня возник конфликт с механиком корабля. Для связи с нашими коллегами внутри корабля мы использовали герметичную розетку, расположенную на ограждении рубки подводной лодки. Связанная с этой розеткой другая розетка располагалась в рубке гидроакустики. Вставив с одной и другой стороны в розетки обычные головные телефоны, мы могли переговариваться и координировать свои действия. В самый разгар работы ко мне подошел прилично пьяный молодой человек моего возраста в рабочей одежде без головного убора и заявил, что он не разрешает пользоваться этой розеткой. Так как в этой работе были задействованы штурман, командир БЧ-4 Устинов, представители завода, да и лодку специально отшвартовали в этом месте, то я послал его подальше, чтобы не мешал. Оказалось, что это был механик корабля. Он этот случай запомнил и во время ходовых испытаний постарался нас наказать.
При работе на мерной миле в подводном положении нас в рубке находилось шесть человек. Работали все станции. Акустики в подводном положении фиксировали моменты прохождения створов. Было очень жарко и душно. Матросы были в рабочей форме. Мы с Юрой Плонским разделись по пояс, но это не помогало. При попытке открыть дверь рубки механик, чьё штатное место было за конторкой рядом с дверью рубки, со злостью захлопывал ее ногой. Дело закончилось тем, что при перерыве на обед мы сняли дверь рубки и спрятали ее.
На государственных испытаниях уже никаких конфликтов не возникало. Генрих Кузнецов имел вид большого начальника, и на него было трудно «покатить бочку».
Во время проверки антенны эхолота произошел комичный случай со старшиной первой статьи из группы радиолокации. Старшины-подводники срочной службы по тем временам получали неплохие деньги. По крайней мере, тот, о котором я рассказываю, получил пятьдесят рублей новенькими десятками, положил их в нагрудный карман, откуда они выглядывали на одну треть, и радостный взбегал по трапу на лодку. Порывом ветра их выдуло из кармана, и они легли на поверхность воды между лодкой и пирсом.
Чтобы достать деньги старшина решил воспользоваться багром из стоявшего у пирса пожарного щита. Но когда он поддел багром первую десятку, то она, став вертикально, медленно ушла в глубину. То же повторилось и со второй десяткой. Повторить эксперимент с третьей ему не дали его друзья. Отобрали багор, один из них спустился на небольшой плотик, который мы использовали для заводки гидрофона, подплыл к деньгам и осторожно достал их из воды руками и вручил хозяину.
Запомнился на этой лодке случай с выходом из строя генератора станции МГ-200. Причиной оказались шоколадки, заполнявшие все свободное пространство клемной коробки на одной из стоек прибора. Вызванная по этому случаю, вся команда гидроакустиков «честно» призналась, что не имеет к этому никакого отношения. На что Генрих Кузнецов сказал: «Раз хозяев нет, то шоколадки забираю себе, а о причине неисправности докладывать не буду». Что и сделал.
После отделки и контрольного выхода в море лодка ушла. Мы отметили это дело хорошим банкетом. После этого я полностью переключился на работу с К-43.
Через год я встретился с одним из матросов группы гидроакустиков этой лодки, и он рассказал о произошедшей трагедии. По какой-то причине возникла необходимость осмотреть обтекатель подводной лодки, где располагались гидроакустические антенны.
Обычно на дизельных лодках всегда берегут запас сжатого воздуха и при всплытии продувают только центральные балластные цистерны. Лодка при этом оказывается в позиционном положении, при котором видна одна рубка. После этого запускаются дизеля, а носовые, и кормовые цистерны продуваются выхлопными газами дизелей.
Попасть в обтекатель можно было только через носовую балластную цистерну, через которую кроме всего прочего проходили трубы торпедных аппаратов. Мы обычно в таких случаях ставили воздушный насос со шлангом и долго вентилировали цистерну. Матросы после открытия люка решили спускаться сразу. Двоих матросов и Устинова, бросившегося спасать этих матросов, спасти не удалось. Они получили серьезные отравления. Их вытащили другие матросы, одевшие ИДА.
Матрос, который рассказал эту историю чудом остался жив, пролежал полгода в госпитале и был направлен на другую лодку.