Важное
Экипаж поднялся на борт первого патрульного ледокола "Иван Папанин"
Пятерка кран-манипуляторов 
|
Искусство служения Полишинелю. Часть IIБорт подводной лодки "Грейбек" Капитан 2 ранга Честер Мак, прошедший стандартный курс подготовки в центре ЦРУ , хорошо понимал, что занимается второй древнейшей профессией в мире, морали в которой ещё меньше, чем в первой.
Погрузившись у оконечности Токийского залива, он приказал лечь на курс к острову Сахалин. Это не первый его поход в территориальные воды Советов, но впервые ему придётся осуществлять не радиоэлектронное слежение и запись шумов подводных лодок, из которых потом будут сделаны их шумовые портреты. Разложенные на классификаторе, они будут визитными карточками - подводная лодка, бортовой номер и даже имя командира. Теперь ему предстояла операция поиска разбившегося самолёта и сбор его обломков в районе с глубинами до 40 метров. Связанный шлангами подачи специальной смеси водолазам, которые будут искать обломки, он будет лишён даже возможности движения. За полтора года его командования "Грейбек" экипаж подводной лодки смог не только убедиться в том, что страсть к приключениям сделала Мака самым бесшабашным командиром, но и в его высочайшем профессионализме, верности слову, удаче. Для Мака было традицией перед походом собрать всех жён, детей экипажа и провести с ними целый день в каком-нибудь удалённом японском ресторанчике. Он как бы внушал им, что мы все едины и что всё будет хорошо, мы скоро вернёмся. Потом эта уверенность в своём командире передавалась и его подчинённым, которые и так верили в своего Мака. Он закрывал глаза, когда его экипаж, возвращаясь с моря, упивался до чёртиков, неделями не вылезая из "бархатных" комнат Йокосуки, "снимая балласт с прочных цистерн", как говорили подводники. Все помнили стычку Мака с всесильным адмиралом Риковером, создателем атомного флота США, когда "Грейбек" проходила переоборудование на судоверфи фирмы "Электрик Боат компани". Адмирал считал вправе осуществлять проверки, когда ему заблагорассудится. Прибыв на верфь поздно вечером в цивильной одежде, он был остановлен у трапа верхним вахтенным. Дежурный по лодке доложил Маку, который был в 1 отсеке, о прибытии человека, представившегося адмиралом Риковером, но не имевшего никаких документов. Мак ответил по громкоговорящей связи, которую было слышно у трапа адмиралу: "Не пущать". Утром у трапа лодки стоял в парадной форме адмирал со всей свитой. Мак вылез на борт в замасленной куртке, держа кусок ветоши, и, вытирая чёрные от гидравлики руки, представился адмиралу, уточнив цель прибытия. Риковер, нагоняющий страх на весь подводный флот Штатов своими проверками и оргвыводами, часто заканчивающимися снятием командира, опешил. А когда Мак попросил у него необходимые документы для проверки лодки, которые давал за своей подписью только отдел военно-морской разведки, рассмеялся: "Честер, мне много о вас плохого говорили, теперь понял, почему. Так держать, командир". И, пожав грязную руку, уехал. Лодка, проверяя отсутствие слежения подводными лодками Советов, постоянно меняя курс и маневрируя, медленно приближалась к точке поиска. Дополнительная аппаратура была просто утрамбована в подводную лодку. Оператор, прекрасно знающий русский язык, следил за всеми переговорами кораблей, авиации, берега. Его задача - не пропустить фразы: "Обнаружена подводная лодка". Владивосток. Штаб Тихоокеанского флотаОн очень любил эти вечерние часы, когда кабинеты пустели, звонки телефонов переходили на шёпот и можно спокойно подумать, разложив пасьянсом необходимые документы. Он любил это успокаивающее одиночество и часто ловил себя на мысли об этом, считая себя не коллективным игроком, а одиночкой. Даже в спорте предпочитал те виды, где всё зависело от него одного, обожал марафон и, когда позволяло время, гонял себя до седьмого пота кроссами. В психологической характеристике, которую ему удалось прочитать, красной нитью проходило - интроверт.Эти вечерние часы были далеко не всегда заполнены служебными обязанностями. Покопавшись в архивных материалах, он отбирал те, которые не имели никакого отношения к сфере его сегодняшних интересов, но, накапливаясь в его памяти, удивительным образом подсказывали решение вопросов. Вот и сегодня он, в который раз пересматривая материалы, собранные на Шеленберга, какой-то частью мозга искал ответ на загадку аварии ракетоносца, похода и удачного возвращения "Грейбек". Истинной причиной интереса к Шеленбергу были далеко не академические исследования его профессионального мастерства разведчика, а, скорее, зависть, обычная зависть к мужчине, которого преданно любила женщина, да какая - Коко Шанель. Уже на пороге своей смерти она сказала: "Мужчины, бывшие со мной, были великолепны, но они были моей огранкой. Сердцем и душой владел один - Вальтер Шеленберг. Его бездонные, мудрые и насмешливые глаза были для меня моей жизнью". Коко Шанель... Сколько раз он выручал её из-за эпатажа ненависти к немцам в начале войны, сколько раз останавливал в её искренних всплесках преданности в середине, а незадолго до окончания просил: "Уезжай из Парижа. Я за тебя волнуюсь, ваш гальский петух не простит тебе самой себя, олицетворяющей Францию". Как он оказался прав, когда в первые часы победы Де Голль бросил её в одну камеру с проститутками. Независимость её не простили до самой смерти. Нет, это была не та зависть, которая мучает, не давая жить... Он пытался примерить собственную жизнь мерками другой жизни. Перевалив за экватор, он всё чаще ловил себя на мысли о том, что слово "любовь" понимается им по отношению ко всем - миру, людям, мужчинам, природе..., утратив озарение чувств к той, которая так и не стала для него единственной. Он так старательно пытался удержать в себе память мгновений, когда не было никого во всём мире, кроме неё. И весь мир был только она. До дрожи, до боли радости были бесконечные шаги по городу, который стал синонимом её, но так и не стал - его. Года встреч, когда не нужно было иной близости, кроме случайного прикосновения, улыбки, голоса. Всю оставшуюся жизнь он пытался понять: "Почему, почему, ну почему?" - и ещё доказать, как она ошиблась, предав его. Предав, до сего дня храня его письма и безделушки подарков. Он мог бы всё вернуть, но в этом всё не было бы главного - ощущения бесконечности счастья. "До и после" уничтожили бы в нём долгую, долгую дорогу по радуге, когда бы они смогли позволить себе жить и умереть в один день. Разматывая клубок памяти, он пытался осмыслить те разрозненные клочки информации, которые начинали складываться в картину происходящего. Его детальный анализ японской прессы выловил маленькую заметку, опубликованную в пресс-релизе запросов в парламент Японии: "На каком основании нарушается конституция Японии американскими ВМС, которые тащат ворованные атомные бомбы в Йокосуку?" Для него этого было достаточно, чтобы связать гибель ракетоносца, исчезновение, затем возвращение с награждением всего экипажа лодки "Грейбек" и запрос в парламент. "Значит, ракетоносец имел на борту ядерное оружие. Тогда тем более было необходимо закрыть район и начать поиски". Он помнил, какие беспрецедентные меры были предприняты штатниками при поиске своих потерянных ядерных игрушек в Гренландии Испании. Представить, чтобы вот так запросто туда сунулась наша лодка или корабль, просто невозможно. Причин может быть две: позволили выкрасть для того, чтобы дезинформировать, боялись мирового шума. О третьей причине он боялся думать, но, размышляя о первых двух, всё чаще приходил к выводу - предательство. Американцы, имеющие технологии производства оружия, значительно превышающие наши, разобрав до винтика поднятую штучку, быстро поймут: туфту подсунули - и вряд ли будут тратить деньги на поиск противодействия. О шуме в мировой прессе по несению боевого дежурства с ядерным оружием - сплошная ерунда, тайна Полишинеля, весь мир об этом знает. Спрятать конкретную аварию за завесу тайны - чушь собачья. Спутники, агентура, системы наблюдения... от них спрятать аварию ракетоносца - бредятина. Остаётся одно: кто-то очень убедительно доказал необходимость полного молчания, отсутствия какого-либо поиска и противодействия. Кто-то настолько всемогущий, что заставил КГБ не просто молча наблюдать за происходящим, но смотреть в другую сторону и пресекать все попытки разобраться в случившемся. Чем больше он об этом думал, тем дальше забирался в дебри сознания, которое ставило под сомнение существование такого государства, которому он служил. Взяв чистый лист бумаги, в правом верхнем углу написал: "Председателю Государственного Комитета Безопасности СССР Ю.В. Андропову. Служебная записка."
|
.jpg)