Малость посоветовавшись, порешили так: включаем
фары на дальний свет вглубь леса. Михаил становится
промеж фар у радиатора с дробовиком. А мне следовало идти
в лес драть кору и рубить сучья сухостоя. Снегу было чуть не
по пояс и рыться в нём - неблагодарное, а то и опасное дело.
Серое зверьё могло быть уже где-то рядом. На всякий случай
отстегнул кобуру пистолета, загнал патрон в патронник и
сунул ствол в нагрудный карман, поближе чтобы.
Сыромятного ремешка к рукоятке едва хватило: упаси бог
выронить ствол в снег - вовек не сыскать. Да и не дадут
волчары на это времени. В момент разорвут… От этой мысли
передёрнуло.
Легким топориком быстро надрубил кору берёз, тут же
надрал. Целый ворох натаскал к машине и чуть поодаль.
Мало ли что в контейнере-то за кабиной бензин!
Промёрзшие сучья и рубить не надо: ломались запросто. И
всё-таки решил завалить пару лесин постарше, да посуше.
Топор от сушняка отскакивает, аж искры летят. Жаркие будут
дрова, но намучаешься вдосталь. Вспомнили про ножовку
(спасибо Николаю Ивановичу). Но в какой-то момент будто
ожгло чем-то. Бросил пилить, выпрямился. И…, о ужас! В лесу отражались светлячками волчьи глаза. Много, очень
много. В образовавшейся тишине был лишь слышен звук
работающего на холостом ходу мотора.
И тут, прорвав шум ветра, совсем уже рядом повторилось:
«Уу-ыы-аа!!!». Серые «хористы» вторили немедля. Миша,
как видно, увидел злые и голодные «светлячки» ещё раньше
меня и взвёл курки. Моя рука невольно потянулась за
«макаркой», но тут же понял, что это будет начало конца.
Нашего конца. И вряд ли удастся сделать второй выстрел
даже из наших трёх стволов, как свора навалится на нас. Да и
попасть ещё надо… Тот же Николай Иванович рассказал, что
свирепость северных хищников обособлена теми же
суровыми условиями. Случалось, что зверьё поедало друг
друга. Совсем нередкими в зимнюю голодную стужу среди
«серых собратьев» были явления каннибализма. Поедали
чужаков, больных, подранков, а в случае свары, то и вообще
без разбора друг друга.
Но не было случаев поедания отравленных особей любого
рода: хитрые, твари. И не дай бог оказаться беззащитным
людям (охотникам, почтарям, лётчикам и прочим путникам):
от них едва находили огрызки ног в обуви. Но я, обливаясь
холодным потом страха, березину допилил. Теплило то, что
выстрел, в случае чего, из дробовика посеет панику в стае.
А без дров верная гибель. В кабине сидеть, значит жечь
бензин. Есть ли он в Абатске - неизвестно. А помощи ждать
неоткуда и не от кого: кругом леса, болота и... волки. Так что
«пилите, Шура, она золотая!». Конечно, каждая полешка дров
для костра была более, чем золотая. А волки тем временем
наглели, провоцируемые стайной яростью и голодом.
Некоторые делали прыжки в освещённую зону. Всё ближе и
ближе. Временами от страха замирала душа. Серые тени уже
шастали подле машины, норовя обойти нас сзади, из-под колёс.
- Мишка, только не стреляй! Дай я дров натаскаю!
А волчий круг всё сужался. Дальше мог последовать
спонтанный яростный срыв всех зверей и сразу. Самый
комель дерева удалось-таки распилить для переноски, а вернее для волочения - с матом и зубовным скрежетом. Я
развел костерок с подветренной стороны впереди машины.
Вспыхнув, он угас в одночасье. Вымокшие под осенними
дождями сучья заледенели и никак не горели.
- Бери ключ от контейнера в бардачке. Плеснем, да
запалим. Супостаты-то вона, на фары прут. Огня надобно
срочно! Мотор бы нужно заглушить. Да ведь посадим
фарами аккумулятор. Лей бензин на хворост, да убери
канистру подальше. Зверьё-то, глянь, и вовсе на нас того и
гляди кинется!
Полил бензином сучья, вроде экономно. Литра два, не
более. Немного добавил на поленья и кору. Канистру
поставил в сугроб за колесо. Чиркнул спичку и кинул на
дрова. Гулко ахнув, взметнулось пламя. Волки с рычанием
отпрянули в темень. Но их становилось всё больше. И задние
с остервенением кусали передних, заставляя, вопреки
природной боязни огня, наседать на нас. Сучья трещали,
отбрасывая снопы искр. Звери, взвизгивая, прыгали прочь,
уступая место терявшим терпение и жаждущим немедленной
добычи, крови.