Дочерей было пять, сыновей — трое. За дочерей Кюбра Алекпер кызы как-то не беспокоилась: придет черед, появятся женихи и заберут из отчего дома. А сыновья должны твердо стоять на ногах сами. Они Мужчины, им предстоит нести заботы о семье.
...Передо мной на столе лежит ее портрет. Простое лицо, темный платок, скромное платье. Она выглядела моложе своих лет. Черные волосы, большие глаза и упрямо сжатые губы. У нее были узловатые рабочие руки и печальные морщинки от уголков рта.
Простая крестьянка, Кюбра Алекпер кызы, обремененная семьей, так и не научилась грамоте. Зато она Делала все от нее зависящее, чтобы учились дети.
В ее памяти с дореволюционных времен сохранились свои представления о людях уважаемых и заметных. Такими людьми были для нее трое. Первым — мулла. И не потому, что Кюбра-ханум была религиозна. После революции она и чадры не носила. Просто мулла был одним из немногих людей, кто знал грамоту.
Конечно же, она вовсе не желала, чтобы кто-то из ее сыновей вдруг стал муллой! Она часто посмеивалась над собой, повторяя старую азербайджанскую поговорку: «Муллой быть легко, человеком — трудно». И было еще две профессии, которые в сознании Кюбры-ханум являлись самыми авторитетными и достойными. С давних времен помнила она важных инженеров на нефтяных промыслах Нобеля и Манташева. Они носили белые сорочки с галстуками и ездили непременно в фаэтонах.
Доктора тоже всегда пользовались извозчиками. Они тоже носили галстуки, белые крахмальные сорочки и еще очки в золотой оправе. Ей казалось, что инженер и доктор — самые почетные и солидные люди после муллы.
И жизнь повернулась так, что ее дети, ее сыновья стали людьми солидными.
Старший сын — Бала Ага кончил институт и получил диплом инженера-нефтяника. Младший — Сулейман стал врачом. И только среднего — Гусейна мать не понимала. Он был любимым сыном, ласковым и заботливым. Но он не хотел быть ни врачом, ни инженером. Он грезил небом.
Старая мать с трудом привыкала к трамваю и автомашинам, она больше доверяла извозчику или попросту ходила пешком, а Гусейн мечтал о самолетах.
Он был упрямым и настойчивым. Он готов был биться до последних сил, только чтобы мечты стали явью. Мать это знала лучше других.
Инженер — это мирная профессия, спокойная. И врач — тоже профессия мирная. Они на земле, со своими заботами, радостями и горестями.
А летчик в небе. И неизвестно, как он там держится. Ведь человек не птица. В любую минуту может свалиться на землю. Так по крайней мере казалось Кюбреханум.
...Мать умерла перед войной, в 1939 году. По счастью, она не узнала, что два ее сына — врач и летчик — останутся на поле брани. Оказалось, что и врач — профессия не очень-то мирная...
Когда она спрашивала сына, не страшно ли ему в небе, он только усмехался. Начинал горячо рассказывать ей о том необыкновенном, волнующем чувстве, которое охватывает человека в небе, когда хочется смеяться и петь.
«Сев на чужого коня, — говорит народная мудрость, — сойдешь на полдороге». И мать понимала, что Гусейну незачем садиться на чужого коня, если он твердо сидит на своем.
По вечерам, ожидая его прихода с аэродрома, Кюбра-ханум вспоминала Гусейна совсем маленьким, босоногим мальчишкой. Был он крепышом, летом целыми днями возился на Пиршагинском пляже, строил из песка каналы и крепости...
Потом подрос и пошел в школу. Ему приходилось донашивать вещи старшего брата... Работал и учился в ФЗУ. И вдруг появилось это увлечение.
С чего началось? Трудно вспомнить... Может быть, с первых запущенных в воздух змеев или с деревянных моделей самолетов, которые он так любил мастерить...
А в 1938 году о нем уже писали в газетах. Правда, Кюбра-ханум сама не могла этого прочесть. Прочли дочери. Но газету она сохраняла всю жизнь, до самой смерти. И при удобном случае с гордостью показывала знакомым и соседям:
— Это про нашего Гусейна... Видите, и в газете написали...
Заметка называлась «Крылатый Баку». Вот что в ней говорилось:
«...Комсомолец Г. Алиев — горячий энтузиаст планерного спорта. Он взял на себя руководство группой планеристов из Дома пионеров, и теперь на планерной станции строится специальный пионерский ангар для двух планеров...»
Это была газета «Вышка» за 18 августа 1937 года. В той же газете рядом с заметкой о Гусейне стояла сводка боев в Испании, стояли сообщения о перелете через полюс в Америку Чкалова, Белякова и Байдукова, об исчезновении в полярных широтах самолета Леваневского...
Все это было в одной газете. Этим жила в те дни страна. Этим жил и Гусейн Алиев, взявший на себя руководство группой ребят-планеристов.
В тот год летом семья жила на даче в Пиршагах. Вечером сыновья приезжали с работы, собирались к обеду. Гусейн, как всегда, приезжал позже всех. Однажды пошутил:
— Жди, мама... Я прилечу завтра... Готовь лаваш!..
И назавтра действительно прилетел. Самолет кружился так низко, что становилось страшно. Он кружился над пляжем и над морем, над домиками и виноградниками и гудел, как тысячи пчелиных ульев.
Дочери бегали по двору, смеялись и махали руками. Они видели пилота. Он летел так низко, что его ложно было узнать. Гусейн даже успел махнуть сестрам рукой.
Но мать всего это не увидела... Ей стало страшно зa сына, и она убежала в дом. Матери казалось, что самолет вот-вот заденет за провода и столбы, снесет крышу дома и врежется в прибрежный песок.
Вечером, за обедом, Гусейн смеялся и подшучивал над матерью. Он скрыл тогда, что за этот «рейс» его на несколько дней отстранили от полетов.
Никто так хорошо не знал Гусейна, как мать, никто не смог бы рассказать о нем интереснее и подробнее...
Кюбра-ханум умерла до войны. Она не узнала о судьбе своих сыновей. Не узнала о десятках газет, в которых были строки о ее Гусейне — стихи и рассказы, поэмы и очерки. Она не узнала о награде сына, о его подвиге...
Но узнав, наверняка не удивилась бы. Ведь для матери Гусейн был самым лучшим на свете, самым отважным и смелым человеком — как, впрочем, и все сыновья для своих матерей.