Важное
Для ВМФ запустили в серию новую высокоскоростную систему передачи данных
Как устроено 
|
Главная / Издания / Литература / Книжная полка / Мурад Мамедов. Опережая смерть, пришло бессмертье...
ЛИЧНОЕ ДЕЛО«Гатчинский капрал»... Так называли императора Павла I. Любил он до самозабвения солдатскую муштру, выровненные по шнурку сапоги, усы и кивера. Даже деревья и кустарник в парке приказывал император высаживать строгими рядами и подстригать только по шнурку.И вся эта строгость, доведенная до глупости и самодурства, породила скуку невероятную. Скучными были серые, хмурые дворцы и дома, парковые аллеи и газоны. Может быть, поэтому даже сегодня, через много лет, царский дворец в Гатчине кажется таким строгим, хмурым и даже скучным. Напротив царского дворца - тяжелое, угрюмое здаиие — казармы кирасирского полка. На площади, перед дворцом — бронзовая, позеленевшая от времени скульптура Павла. Император стоит спиной к кирасирским казармам, спиной к дороге, словно продолжая наблюдать за маршем солдат на плацу и досадуя, что кирасиры уже никогда более не явятся его взору... В здании кирасирских казарм размещается сегодня. Центральный архив Военно-Морского Флота. За толстыми стенами бывшей казармы хранится огромное количество бесценных документов. Они-то и составляют историю нашего флота. ...Полковник — начальник архива — долго и внимательно рассматривает мои документы. Потом меня ведут длинными коридорами в читальный зал. Сотрудница архива несколько раз просматривает мою заявку, На ее лице не прочтешь ничего. Не понять: не то оно сердито, не то просто сосредоточенно. Потом женщина говорит: — Поищем... Подождите...— и уходит в хранилище Туда посторонним вход строго воспрещен. Стены хранилищ уставлены стеллажами с полками. На полках — картонные коробки. И в каждой такой коробке — я знаю — несколько папок с бумагами. Каких только нет бумаг в этих папках: листы белые и синие, тонкие папиросные и толстые ватманы, перепечатанные на машинке и переписанные от руки старательными писарями. И на каждом листе — своя история и своя судьба Сколько хранится здесь еще не разысканных судеб, не разгаданных историй! Сколько биографий, сколько подвигов! А я ищу только одну биографию, одну судьбу. И не знаю, найду ли. Ведь могут же мне сказать сейчас, что ничего не сохранилось, была война, блокада - разве до бумажек было тогда! Гибли люди, целые города, а что там канцелярская бумажка! Жду и волнуюсь. И сказать по правде, ни на что хорошее уже почти и не надеюсь. Да и что могут найти сейчас? Упоминание Алиева в каких-нибудь списках по флоту, письмо, в котором говорится о его прибытии в часть, или приказ командующего флотом об исключении его из списков личного состава Военно-Воздушных Сил? Мои размышления прерывает сотрудница архива. Она входит в комнату и кладет передо мной серую папку: — Вот, взгляните... Кажется, то, что вы ищете... Я беру папку в руки и читаю на серой обложке: «Личное дело лейтенанта Алиева Гусейна Бала оглы, летчика...» Личное дело..; Вся жизнь в этой серой папке! Осторожно открываю обложку. И прямо на меня смотрит с фотографии юноша в полосатой матросской тельняшке, с полосатым воротничком. Гусейн Алиев... Таким он был в Военно-Морском училище, когда заполнялось на него личное дело. Открытый лоб, очень выразительные губы и большие, немного грустные глаза. Глаза смотрят прямо на меня, смотрят вопросительно... Сколько лет не открывалась эта серая папка, сколько лет Гусейн Алиев не смотрел вот так в глаза людям? «Здравствуй, лейтенант, — говорю я про себя, — здравствуй, Гусейн! Вот мы и познакомились... Как хорошо, что бережливые люди сохранили твое личное дело. В анкетах ты отвечаешь на десятки вопросов, из которых складывалась твоя жизнь. А я хочу знать о тебе как можно больше. Я должен рассказать о тебе людям. Только вот почему у тебя в глазах грустинка? Может быть, в тот день, когда училищный фотограф делал снимок, ты вспомнил о доме, о любимой девушке, или были у тебя какие-нибудь неприятности?» Кто ответит мне на этот вопрос? Наверное, никто... Так по крайней мере думал я в те минуты. Позже, у родных и товарищей Гусейна, я разыскал еще около десятка разных его фотографий. Но ни на одной из них Гусейн не был так печален, как на той, что хранится в архиве, в его личном деле, на обложке которого написано: «Погиб под Ленинградом 18 июля 1941 года...» Многие документы в этой папке заполнены рукой самого Алиева — автобиография, анкеты... Листаю пожелтевшие от времени страницы: «Алиев Гусейн Бала оглы... Родился в селении Пиршаги Маштагинского района 25 ноября 1918 года... Отец — крестьянин, бедняк, потом — служащий... Мать — домашняя хозяйка...» «...Родился в 1918-м...» Значит, погиб Гусейн 23 лет и провоевал всего 27 дней войны, самых тяжелых и суровых. Семья была большой — пять дочерей и три сына, Гусейн — средний. Анкета как анкета, как сотни других анкет. Строгие вопросы и лаконичные ответы: «...Нет».,. «Не состоял»... «Не привлекался»... «Не имею...» Учился в 39-й начальной школе города Баку, по улице Мельничной, в доме № 8. Потом учился в ФЗУ «Красный кузнец». Потом Бакинский аэроклуб, а потом и Военно-Морское Авиационное училище в городе Ейске. «Аттестация на курсанта Алиева... Идеологически выдержан. Общее и политическое развитие хорошее. Принимает активное участие в общественной жизни. Среди товарищей пользуется хорошим авторитетом. На материальной части работает аккуратно, старательно и внимательно. Организаторские способности хорошие. По теории полета имеет отличную оценку. Летная успеваемость хорошая. Летает дисциплинированно, в воздухе внимателен. По воздушной стрельбе и штурманской подготовке имеет хорошие оценки. Воздушные стрельбы с самолета по конусу выполнил посредственно. Физически развит хорошо. Имеет особую склонность и любовь к теории авиации. Вывод: может быть использован командиром звена в истребительной авиации. Достоин присвоения военного звания «лейтенант». Что ж, аттестация, можно сказать, блестящая. При всей ее уставной лаконичности она весьма выразительна, так же, как и характеристика: «...Комсомолец Алиев все поручения организации выполняет добросовестно. Работал членом президиума. Работу любит. Взысканий не имеет. В кругу товарищей вежлив, общителен, пользуется авторитетом...» Все очень хорошо. Только вот «...воздушные стрельбы выполнил посредственно...» Немного обидно за Гусейна. Правда, в карточке успеваемости этой оценки нет. Алиев исправил ее на государственных экзаменах. Исправил и позже, в воздушном бою. И уже не в учебном, а самом настоящем. В первые же минуты он сбил фашистский «юнкере», но об этом несколько позже... Читаю документы и иснытываю два чувства. С одной стороны, рад за Гусейна, вижу в нем человека серьезного, очень положительного и скромного. А с другой стороны, хочется узнать о нем что-то еще. Какие-то его «грехи», что ли... Для чего? Хочется, чтобы был он не «прилизанным» и «идеальным» героем, чтобы был он человеком, как и все люди — со своими слабостями и промахами. Были грехи и у Гусейна Алиева. Кроме посредственной оценки по воздушным стрельбам... Я нашел упоминание о них в карточке взысканий и поощрений: «...Пять суток неувольнения в город за неприветствие дежурного командира...» Вот и все. Все «грехи»... Перелистываю еще одну страницу: «...Справка врачебно-летной комиссии...» «...Курсант Алиев страдает дальтонизмом, имеет цветослепоту на красно-зеленый цвет...» Дальтонизм? Это было неожиданно и страшно. От этих строгих и жестоких слов летная работа для Гусейна становилась невозможной, а давняя мечта неосуществимой. Как рассказать о том, сколь серьезно это для летчика «страдать дальтонизмом»? Это значит плохо или совсем не различать красного и зеленого цветов. В наши дни человеку, страдающему таким заболеванием, не выдадут прав даже на управление мотоциклом... Гусейн Алиев пришел в Военное училище после аэроклуба. В Бакинском аэроклубе он получил звание инструктора-летчика. Летал сам и учил других. Как же могло случится, что в училище вдруг обнаружился этот страшный недостаток, из-за которого перечеркивалось все? Это были тяжелые для Гусейиа дни. Посложнее любых самых сложных полетов, воздушных стрельб и наказания за неприветствие дежурного командира... Представляю себе его состояние, когда не хочется ни пить, ни есть, ни говорить с товарищами, ни тем более выслушивать их неумелые утешения. А в голове только одна мысль, один вопрос: как жить дальше? Что делать без неба и самолетов, если об этом мечталось с самого детства? А в этот день нужно со всеми вместе идти к фотографу. Нужно сниматься для личного дела... Может быть, теперь ему уже и не надо заполнять личное дело? Лучше собирать вещи и прощаться с ребятами? Но лейтенант Петров, тот самый, который позже подписывал аттестацию, говорит строго: — Курсант Алиев! Идите фотографироваться! И курсант Алиев, подчиняясь уставу, отвечает: — Есть фотографироваться! — и понуро идет за ребятами. А потом появляется эта фотография — грустинка в глазах и на губах застывший вопрос: «Что же дальше?..» А дальше в медицинскую справку вносится приписка: «...Учитывая отличную летную характеристику за весь процесс летной учебы на самолетах разных типов, в том числе и при ночных полетах, комиссия не ограничивает к несению летной службы...» Где, интересно, теперь председатель врачебно-летной комиссии, военврач второго ранга Тотров? Где теперь летчик-инструктор Петров? Знаете ли вы, какое великое дело сделали? Знаете ли вы, что своим решением не погасили, а, наоборот, усилили ту искорку, которая потом привела Гусейна Алиева к подвигу? И еще одна страница в личном деле — наградной лист. Это как бы итог всей жизни, с самого далекого детства. За наградным листом — всего одна запись, которой и заканчивается личное дело: «...Исключен из списков Военно-Воздушных Сил Краснознаменного Балтийского флота 19 июля 1941 года...» Но это позже... А раньше — наградной лист: «...Лейтенант Алиев имеет 49 боевых вылетов. Боевые задания выполнял отлично. 18 июля 1941 года, возвращаясь с боевого задания, вступил в бой с тремя «юнкерсами-88», в бою был смертельно ранен (в кабине разорвался снаряд, нанеся до 30 осколочных ранений). Продолжая бой, товарищ Алиев сбил два «юнкерса-88», и только одному фашистскому стервятнику удалось уйти. Истекая кровью, не теряя мужества, совершил блестящую посадку на свою территорию. Самолет был спасен. Товарищ Алиев через 20 минут после посадки умер. 17 июля 1941 года вылетал на штурмовку мотомех-частей противника. Несмотря на сильный зенитный огонь, задание командования выполнил отлично, уничтожив три автомашины с живой силой противника, 10 мотоциклов и один танк. Достоин представления к высшей правительственной награде — ордену Ленина. Командир 61-й авиабригады полковник Морозов Военный комиссар бригады полковой комиссар Бессонов Заключение вышестоящих начальников Достоин правительственной награды — ордена Ленина. Командующий ВВС КБФ генерал-майор Самохин Военный комиссар ВВС КБФ бригадный комиссар Пурник Заключение Военного Совета флота За отличное выполнение боевого задания командования по разгрому германского фашизма — несмотря на смертельное ранение, проявил исключительное мужество и бесстрашие — Военный Совет флота ходатайствует перед Правительством Союза ССР о награждении лейтенанта Алиева Гусейна Бала оглы орденом Ленина. Командующий КБФ вице-адмирал Трибуц Член Военного Совета КБФ дивизионный комиссар Смирнов Член Военного Совета КБФ дивизионный комиссар Вербицкий... ...Вот, пожалуй, и все, что хранится в личном деле лейтенанта Алиева. Прежде чем закрыть это дело, я еще раз смотрю на фотографию юноши в полосатой матросской тельняшке и задаю себе вопрос: «Как могло быть? Как объяснить это?» Трудно понять и до конца разгадать секрет этого необыкновенного, почти необъяснимого подвига, который совершил Алиев (как утверждают медики) в cостоянии, близком к состоянию клинической смерти Разорвавшийся в кабине истребителя вражеский снаряд нанес ему 36 осколочных ранений. Больше половины осколков попало в область сердца и само сердце. Медицина не знает случаев, когда при подобном ранении человек продолжает жить, продолжает координировать свои действия. Но мы знаем — так было. Как рассказать о подвиге? Какими приборами измерить его глубину, его значимость? Нет таких приборов, да и никогда не будет, наверное. И нужно ли вообще сравнивать подвиги, взвешивать их? Да, герой тот, кто направляет горящую машину в колонну вражеских бензовозов! Да, герой тот, кто умирая соединяет своим телом прерванную линию связи кто бросается на амбразуру дота, кто пускает под откос вражеские эшелоны... А разве ленинградский мальчишка, бесстрашно де-журивший на крыше и сбрасывавший с нее «зажигалки», не герой? Разве девчонка, спасшая во время пожара маленьких детей, не героиня? Подвиг — это моральная готовность предстать перед судом своей чести в секунду смертельной опасности. И это дано каждому. Вперед Оглавление Назад
|
_steams_through_the_Mediterranean_Sea.jpg)
