Важное
Главное в военных СМИ за неделю: перестановки на верфях ОСК, робот-эвакуатор для передовой, закладка танкера проекта 23630
Альтернативные 
|
Главная / Издания / Литература / Книжная полка / Мурад Мамедов. Опережая смерть, пришло бессмертье...
«...В ДАЛЕКИЙ КРАЙ ТОВАРИЩ УЛЕТАЕТ...»Мазаир Абасов живет на Набережной, в старом доме, возле древней Девичьей башни.Из окон комнаты видно море, и Приморский бульвар, и мерцающий огонек Наргинского маяка. Я представляю, как по вечерам, когда утихает город, Мазаир поднимается из-за стола, подходит к окну и долго смотрит на море — туда, где уплывают в темноту огоньки кораблей, где яркой звездочкой вспыхивает далекий маяк. Свет... Темнота.. Свет... Темнота... О чем думает он в эти минуты, оторвавшись от книг и рукописей? Вспоминает прошлое? Пожалуй, так... Ему и нельзя иначе: ведь он теперь историк, кандидат наук, работает над докторской диссертацией... В годы войны Мазаир Абасов был летчиком. Война оставила свой след, не только в его памяти, но и на внешности. Лицо Мазаира обожжено, кисти рук тоже обожжены, пальдев на левой руке нет... Он инвалид. Но есть у него достаточно силы, гордости и упорства, чтобы не чувстзовать себя инвалидом, чтобы вообще забыть об этом... Его диссертация посвящена тем, кто в годы войны вместе с ним выполнял нелегкую солдатскую работу. За несколько лет перед Великой Отечественной войной комсомол Азербайджана посылал своих питомцев в военные училища. Их была одна группа, человек 12—15, которая попала в Ейское военно-морское авиационное училище. Одна группа... Саша Нагорный, Альберт Джавадов, Вася Мягков, Евгений Цыганов, Мазаир Абасов, Гусейн Алиев... Козлов, Цанов... Все они были бакинцами, дружили... В училище группа разделилась — часть стала истребителями, часть — бомбардировщиками. Но дружба осталась. Даже в отпуск, под Новый, 1941 год, приехали в Баку все вместе. Вместе хвастались новенькими фуражками и лейтенантскими нашивками, вместе встречали Новый год, в одной компании, у Жени Цыганова. Но об этом чуть позже... Война застала лейтенанта Мазаира Абасова на Черноморском флоте. Товарищи шутя называли его везучим и «счастливчиком». Может быть, это и так... Судите сами: бомбардировщик летит через море на вражескую Констанцу. Фашистские истребители атакуют из-за облаков. Абасов сбивает истребитель, остальные уходят. Но... разбит левый мотор и поврежден правый... Что делать? Пройдено больше половины пути. Внизу море. Возвращаться на свой аэродром с бомбовым грузом? И командир самолета лейтенант Абасов принимает решение — бомбы должны лечь на Констанцу! Самолет прорывается сквозь заградительный огонь зениток и сбрасывает свой груз. Бомбы ложатся точно по цели. Мазаир поворачивает назад. Поврежденный мотор работает с перебоями. Его удары, словно удары сердца умирающего человека, становятся все глуше и неритмичнее... А внизу море. И четверо товарищей — весь экипаж — с тревогой поглядывают друг на друга: что делать? Решение приходит быстро — нужно садиться на воду... И сухопутный бомбардировщик рассекает гладь воды... И конечно, начинает погружаться. Но экипаж успевает выбросить в море надувную лодку, борт-паек. Только вот весла унесло волнами. И маленькую надувную лодку с четырьмя товарищами всю ночь ветер гонит к берегам Румынии, к Констанце... Летчикам удается подобрать в воде какие-то доски. Из них быстро сооружаются весла и мачта. На парус идут разорванные рубахи. Теперь лодка становится управляемой. Да еще и ветер меняет свое направление и гонит ее в сторону Одессы... На третий день над лодкой появляются два самолета. Летчики начинают радостно махать руками. Но самолеты оказались фашистскими... Они долго кружились над лодкой, так и не решив— свои или чужие... Потом ушли... Прошло еще шесть дней, о которых трудно вспоминать и которые нельзя забыть. На седьмые сутки их подобрал наш сторожевой корабль. И снова боевой вылет. Выполнив задание, самолет возвращается на базу. В левый мотор попадает зенитный снаряд, мотор горит... За бомбардировщиком тянется густой черный хвост. Пламя лижет плоскость, пробирается в кабину. Но люди на своих постах. Командир ведет подбитую, горящую машину к аэродрому... Я стараюсь представить, как это было. Машина горит. Уже пылает кабина и едкий дым мешает смотреть. Пламя лижет штурвал и, конечно, руки, которые сжимают этот штурвал. Руки Мазаира... Но оставить управление самолетом — значит катастрофа... Самолет нужно посадить на свой аэродром. И командир ведет машину. От нестерпимой боли, скорее даже от болевого шока, на какие-то мгновения он теряет сознание. Это длится секунды, может быть, даже доли секунд. Когда возвращалось сознание, Мазаир еще крепче сжимал штурвал. На свои руки он старался не смотреть. Ему казалось, что они срослись со штурвалом и их теперь даже силой не оторвать. Они горели вместе со штурвалом... ...Он посадил машину на свой аэродром, спас и экипаж и самолет. Прошли годы, забылись санитарные поезда с печальными крестами на бортах и госпитальные палаты с приторными запахами лекарств, мучительные перевязки и процедуры... Все это осталось далеко позади, в том времени, которое мы теперь называем историей. Родина отметила Мазаира Абасова наградой — орденом боевого Красного Знамени. Мазаир Абасов снова и снова возвращается в те дни, в историю, чтобы по-новому оценить события, увидеть нечто такое, чего нельзя было увидеть тогда сгоряча, в суете боев, в удивительном, почти нечеловеческом напряжении сил. Он пишет работу по истории. Он отдает этому все время и всего себя. Я понимаю его (хотя об этом у нас и не было разговора) — он считает своим долгом перед всеми своими погибшими и живыми друзьями правдиво рассказать о тех днях. Это его долг. Мы пьем чай в его комнате. На рабочем столе стопки книг и листы рукописи. Мы пьем чай и продолжаем неторопливую беседу. Мы говорим о товарищах, вспоминаем друзей. Мазаир протягивает руку и вынимает из какой-то папки старую фотографию. — Вот,— говорит он, отхлебывая чай из стакана,— вся наша группа... Бакинцы. Это вот Женя Цыганов — он теперь генерал. Саша Нагорный — воевал в Севастополе, несколько раз был ранен, теперь работает в Баку. А это наш Гусейн... Гусейн Алиев. Этот групповой снимок был сделан под Новый год. Бакинцы — выпускники Ейского училища приехали в отпуск. Кажется, тогда Гусейн и предложил сфотографироваться всем вместе. У фотографа они шутили я смеялись, долго рассаживались и устраивались. Уверяли друг друга, что сейчас (совсем как в детстве!) должна вылететь птичка и поэтому нужно сидеть смирно, чтобы ее не спугнуть. Старичок фотограф измучился с ними, с этими молодыми веселыми летчиками... Но когда он накрылся черной накидкой и начал «колдовать» над аппаратом, ребята вдруг притихли. Им хотелось получиться на фотографии серьезными — настоящими лейтенантами. Новый год решили встречать все вместе, у Цыганова. Им предстояло расставаться. Они получили назначения на разные флоты. И никто не знал, когда еще придется собраться всем вместе... Поднимали тосты. Мазаир тогда говорил о верности и дружбе. Ему хотелось, чтобы ребята всегда оставались такими, кем бы они потом ни стали, сколько бы лет ни прошло. Чтобы генералы не зазнавались, чтобы герои не возгордились, чтобы и неудачники не забылись... В ту ночь много говорили. Говорили перед разлукой. Ведь они больше никогда не встретились. И многих из тех, кто снят на той фотографии, уже давно нет в живых. Прошли годы. По-разному сложились судьбы: кто стал генералом, кто кандидатом паук, кто демобилизовался в чине полковника или майора. Лейтенантами остались только те, кого нет в живых... — Наш Гусейн,— говорит о нем Мазаир Абасов.— Наш любимец... Да, Гусейна любили товарищи. Может быть, это и случайность, но даже и на старой фотографии он сидит в середине.... ...Мазаир отодвигает недопитый стакан, поднимается из-за стола и подходит к окну. За окном вечереет. Шумит улица, проносятся автомашины, щелкают моторами троллейбусы, смеются люди. Я знаю — сегодня он долго не ляжет в постель. Будет сидеть за столом, склонившись над рукописью. Может быть, снова возьмет в руки старую фотографию, чтобы еще и еще раз заглянуть в глаза своим давнишним и верным друзьям. Друзьям, за которых ты уверен, за которых не чувствуешь стыда, которыми можно только гордиться. Потом он подойдет к окну и долго будет следить за маяком. Свет... Темнота... Свет... Темнота... Словно бьется чье-то большое сердце... И вспоминая товарищей и тот далекий, новый 1941-й, невольно возникнет в памяти любимая тогда песня, которую пели они за праздничным столом: Родные ветры вслед за ним летят. Любимый город в синей дымке тает. Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд... Песню эту любили все. И Гусейн любил. Сколько раз каждый из них повторял потом эти слова, вкладывая в них свое желание, свои обязательства, что ли... Не зная сна, не зная тишины. Любимый город может спать спокойно, И видеть сны, и зеленеть среди весны... Кому же из них тогда не хотелось вернуться, но хотелось снова увидеть любимый Баку, «знакомый дом» и «нежный взгляд»? Но вернулись не все... Он долго стоит у распахнутого окна. Вспоминает о чем-то, думает, повторяя про себя слова старой песни: ...Любимый город может спать спокойно... Вперед Оглавление Назад
|
