Важное
SIPRI: общемировые военные расходы установили новый рекорд
"Эникс" рассказал, 
|
После ученияРаботы по девиации компасаПриказом от 1 октября 1884 г. я был произведен в мичманы с награждением премией имени генерал-штаб-доктора Менде и с занесением моей фамилии на мраморную доску.Зачислен я был в 8-й флотский экипаж. Раза два отстоял в карауле, раза три был на фронтовом учении, а затем был причислен к компасной части Главного гидрографического управления. Явился по начальству, а на следующий день, по приказанию де Колонга, пришел в компасную мастерскую, помещавшуюся тогда в Главном адмиралтействе. Колонг отлично и ясно излагал свои печатные статьи, но совершенно не умел объяснять изустно, входил в излишние подробности, которые не уясняли, а затемняли дело, по пословице — из-за деревьев леса не было видно. Подвел меня Колонг к стоящему посередине мастерской на поворотной платформе главному компасу его системы и начал длинное объяснение. Я сперва даже не мог уловить, что ему надо было, пока он не сказал, что я должен буду произвести необходимые наблюдения, затем вычислить на основании их деления вертикальных сил для нового дефлектора, произвести заново наблюдения и перевычислить деления горизонтальных сил. — Читаете ли вы по-латыни? — Я был в классической гимназии и мы читали Корнелия Непота. — Вот и отлично, — и подает мне старинного издания брошюру Гаусса «Intensitas vis magneticae terrestris ad mensuram absolutam revocata» (1). — Изу-чите эту статью самым основательным образом, сделайте для нее конспект на русском языке и покажите мне. Если вам что-нибудь будет непонятно, приходите ко мне на квартиру после 6 часов вечера, я вам объясню, что надо, и, кроме того, каждый день показывайте мне здесь, в компасной части, результаты произведенных вами наблюдений, их предварительную обработку (2). Вот тут-то я вспомнил герра Котковица и его тариф, и требовательность и увидал, что и латынь полезна; недаром у Козьмы Пруткова сказано: «и теребен-тин кому-то полезен»; и много раз в течение моей жизни и научной деятельности мне с пользою служила латынь. Конечно, я не мог читать ни Цицерона, ни Ювенала, но все они отлично переведены на французский язык; зато я свободно разбирался в элементарно простой латыни Эйлера, несколько труднее в превосходной латыни Ньютона и еще труднее в чисто классической латыни Гаусса и Якоби. Как бы там ни было, «Intensitas» я изучил самым основательным образом, показал конспект Колонгу, он меня как бы в разговоре основательно проэкзаменовал. Я увидал, что сущность всего, что мне предстояло делать, изложена у Гаусса, и работа, заданная Колонгом, пошла сама собою. Относящиеся к этой работе вычисления он велел делать с ним «в четыре руки», т. е. дал схемы, графленую бумагу и велел мне делать вычисления у себя на дому, а сам делал у себя, затем вычисления сверялись; если обнаруживалась разница хотя бы в последнем (пятом) знаке логарифмов, то соответствующие числа перевычислялись заново, и он рассыпался в благодарностях, когда оказывалось (это иногда бывало), что надо исправить его результат. Работа эта под заглавием «Вычисление делений сил дефлектора компаса» была затем напечатана в «Записках по гидрографии», № 1. Это была моя первая печатная работа (3). В январе 1885 г. к компасной части был прикомандирован ряд офицеров, желающих изучить способы уничтожения девиации компаса, разработанные де Колонгом, и применение его нового дефлектора, картушки с качающимися стрелками барона Штемпеля, новых образцов девиационных приборов. Хотя все эти офицеры были много старше меня, но Колонг поручил мне руководить их занятиями, на практике показывать обращение с приборами и разъяснять встречающиеся затруднения. Занятия происходили ежедневно с 9 часов утра. В это время В. П. Верховский был уже в чине контр-адмирала и только что получил назначение на пост помощника начальника штаба. Компасная часть помещалась тогда под штабом в нижней компасной мастерской, из которой станки были вынесены и вместо них поставлены поворотные платформы с установленными на них главными компасами, снабженными девиационными приборами разных образцов. Перед началом занятий я был вызван в Главный морской штаб к Верховскому, который приказал мне доложить ему программу предполагаемых занятий, их цель и значение и ежедневно утром докладывать список офицеров участвующих в этот день в занятиях, так как число офицеров превышало число платформ и соблюдалась очередь. Как-то я доложил Верховскому список. Он его просмотрел и сказал, что придет сам в компасную часть, и ушел в свой кабинет, оставив меня в общей приемной. Я пошел в компасную часть предупредить занимающихся, что придет адмирал. Вдруг слышу, что за мной кто-то бежит и окликает: — Мичман Крылов, мичман Крылов, куда вы идете, не дождавшись моих распоряжений? — Ваше превосходительство изволили сказать, что пожалуете в компасную часть; я хотел предупредить об этом господ офицеров. — Не надо никаких предупреждений, я хочу видеть, что они делают, идите за мной. Оказалось, что все на местах и заняты своим делом. Верховский распро-сил каждого о предложенном ему задании, приказал показать ему, как производится измерение сил дефлектором и пр. Остался доволен, поблагодарил и ушел к себе в штаб. Тогда же был прикомандирован к Главному гидрографическому управлению окончивший Морскую академию мичман Н. С. Сергеев; ему было предоставлено право представить диссертацию и получить годичную командировку с научной целью за границу. Сергеев избрал тему: «О расположении стрелок в картушке компаса». Колонг поручил мне оказывать содействие Сергееву в его работе. Этот вопрос был еще в 60-х годах рассмотрен основателями теории девиации компаса Ар. Смитом и Дж. Эвансом, но их решение являлось лишь первым приближением и могло быть уточнено. Я занялся этим вопросом, изучил статью Смита и Эванса, по указанию Колонга изучил статью Гаусса «О силах, действующих обратно пропорционально квадратам расстояний» и книгу Лежен Дирихле под таким же заглавием и на основании этих источников составил общие уравнения, которыми решается поставленный вопрос. Сообщил все это Сергееву, но он решил диссертации не представлять, а идти в заграничное плавание. Я представил свою работу И. П. де Колонгу, он ее одобрил и рекомендовал «Морскому сборнику» принять ее для напечатания. Это была моя вторая научная работа (4). На лето 1885 г. уходили во внутреннее плавание 20 миноносок; почему-то они были снабжены шлюпочными компасами шведского Общества, устанавливаемыми на маленьком деревянном кронштейне, прикрепленном к боевой рубке миноноски. На эту рубку они и показывали при всяком курсе, так что девиация их доходила до 180°. Миноноски стояли в Гребном порту; канал, веду-щий в этот порт, был удобен для работы по уничтожению девиации. Так как дефлектора для этих компасов не было, то единственным применимым методом был метод Эри, причем сперва, прикрепляя к рубке добавочный магнит, надо было довести девиацию примерно до 45°. Колонг на эти работы брал меня с собой и поручал мне самостоятельно уничтожать девиацию на одном миноносце, а он делал то же самое на другом. Я не добивался щепетильной точности, а лишь практически необходимой, поэтому, пока Колонг производил возможно точное уничтожение девиации на избранном им миноносце, я поспевал это сделать на двух. И. П. де Колонг брал меня также с собой для уничтожения девиации на больших судах, причем он применял свою знаменитую задачу об определении коэффициентов девиации по девиациям и силам, измеренным на трех курсах. Задача эта и ее графическое и аналитическое решения изложены в моей статье «Основания теории девиации компаса», изданной Академией наук в 1940 г. и удостоенной Сталинской премии (4). Работая под руководством И. П. де Колонга, я не только усвоил теорию девиации компаса и практику ее уничтожения, но усвоил и практические приемы производства численных вычислений, как-то: расположение их по столбцам, складывание двух рядом стоящих логарифмов от левой руки к правой, выписывая сумму сразу, а не цифру за цифрой, пользование клочком бумаги, на котором вписывается логарифм, который надо придавать к ряду других, и пр., чему научаешься при «показе», а не при «рассказе», как во всяком практическом деле. Весною 1885 г. я был переведен в 4-й флотский экипаж, расположенный в Кронштадте; осенью я поступил на краткие курсы минного дела, которые нам читали Э. Н. Щенснович и И. Ф. Бострем. Эти курсы я окончил в декабре того же 1885 года. Служба в эмеритальной кассе Морского ведомстваИ. П. де Колонг с 1865 г. вел вычислительную работу по проверке средств и обязательств эмеритальной кассы Морского ведомства, основанной в 1856 г. после Крымской войны и начавшей выдачу пенсий с 1859 г.В 1885 г. был введен так называемый закон о морском цензе, и последовало непредвиденное при расчете кассы массовое увольнение офицеров и притом в высоких чинах. Была образована комиссия по перевычислению кассы. Все вычисления должны были производиться по указаниям и под руководством И. П. де Колонга. Тогда в декабре 1885 г. он предложил мне войти в состав этой комиссии, заняв место младшего делопроизводителя эмеритальной кассы, и вместе с тем вести с ним вычисления во вторую руку, так как он привык к моей работе. Его ходатайство было уважено, и 1 января 1886 г. я был назначен в эмеритальную кассу младшим делопроизводителем VIII класса с окладом 125 руб. в месяц, вместо мичманских 57 рублей, и, само собою разумеется, — местопребывания мое в Петербурге. Заведующим кассою был тайный советник М. А. Пещуров, кроме того, было три делопроизводителя и два писца. Пишущих машинок тогда еще не было, все бумаги писались от руки. Эмеритальные кассы по характеру своей деятельности тесно примыкают к страховым предприятиям по страхованию жизни. На русском языке, кроме трудов комиссий по учреждению и пересмотру оборотов эмеритальных касс, не могущих считаться руководствами, я ничего не встречал, и сперва изучал соответствующую главу в книге Н. Laurent «Theorie des probabilites», а затем купил двухтомное сочинение Dormoy «Traite d'assurance sur vie», в котором изучил отделы по интересующему меня вопросу. В эмеритальной кассе я пробыл до сентября 1887 г. и хорошо изучил расчеты подобного рода учреждений. Меня сменил тогда тоже мичман В. М. Сухо-мель, только что вернувшийся из заграничного плавания. Он быстро усвоил расчеты эмеритальных касс. В то время многие государственные, а также финансовые учреждения основывали эмеритальные кассы и обращались к И. П. де Колон-гу, который отсылал к нам обращавшихся к нему по этому делу, так что мы до 1912 г. имели почти ежегодно хороший заработок, будучи тогда уже оба в генеральских чинах (5). Кораблестроительный стаж на Франко-русском заводеП. А. ТитовИ. П. де Колонг по отношению к девиации компасов был истинный фанатик, про него на флоте говорили: Колонг считает, что «корабли строятся для того, чтобы было на чем устанавливать компасы и уничтожать их девиацию». Но даже элементарное ознакомление с теорией корабля показало мне, что эта наука и кораблестроение вообще представляют обширное поле для применения математики, и я решил поступить в Морскую академию на кораблестроительное отделение. Для морского офицера, чтобы быть допущенным к экзамену, требовался годичный стаж пребывания на одном из кораблестроительных заводов. Мое прошение было уважено, и я был назначен на Франко-русский завод, на котором в то время производилась постройка эскадренного броненосца «Николай I». Пребывание мое на этом заводе сблизило меня с инженером, заведующим верфью, Петром Акиндиновичем Титовым, памяти которого посвящена моя статья, помещенная в «Морском сборнике» под заглавием «Корабельный инженер-самоучка»1. Эта статья и приведена ниже целиком. В 1894 г. внезапно скончался один из самых замечательных русских корабельных инженеров — Петр Акиндинович Титов. Отец Петра Акиндиновича был родом рязанский крестьянин и служил машинистом на пароходах Петрозаводской линии. Когда сыну минуло 12 лет, он стал брать его на лето к себе на пароход подручным в машину, а на зиму посылал на работу на Кронштадтский пароходный завод; с 16-летнего возраста он определил его рабочим в корабельную мастерскую Невского завода. Из корабельной мастерской Петра Акиндиновича назначили на плаз подручным, с плаза — в заводскую чертежную, а из чертежной — сперва плазовым мастером, а потом помощником корабельного мастера, которым тогда был памятный старым инженерам англичанин Бейн. В те годы к Невскому заводу отно-силась и Охтинская адмиралтейская верфь, на которой в то время строился по-луброненосный фрегат «Генерал-адмирал». Постройка его еще не была доведена до конца, как Бейн умер, и мастером был назначен молодой тогда П. А. Титов. После «Генерал-адмирала» на том же заводе Титовым были построены клиперы «Разбойник» и «Вестник». В 1881 г. Военно-инженерное ведомство решило построить сразу пятьдесят малых подводных лодок системы Джевецкого, приводимых в движение ножным приводом, на котором работало два человека из числа трех, составлявших экипаж лодки. Постройка должна была вестись совершенно секретно на специальном небольшом заводе, производившем сборку; изготовление же отдельных частей было поручено разным заводам. Корпус лодки состоял из трех выгнутых железных листов довольно хитрой формы. Листы эти были вычерчены в различном масштабе и розданы для изготовления трем разным заводам, в том числе и Невскому. Два из этих заводов, побившись над этим делом и перепортив немалое количество материала, передали затем свой заказ Невскому заводу, и таким образом работа оказалась сосредоточенной в руках Титова. Петр Акиндинович любил об этом вспоминать. — Поступили к нам заказы от разных заводов на листы, выкроенные какими-то ускорниками вроде тех, что получаются, когда с апельсина корку звездочкой снимать, и все вычерчены в разных масштабах, к тому же один в футовой мере, другие в метрической, и надо их не только выкроить, но и выколотить по чертежу. Думаю, неспроста это, хоть и с разных заводов. Вычертил я их все три в одном масштабе и посмотрел, что будет, если их все вместе сложить. Получился как бы большой американский орех. Тогда, ясное дело, согласовал я у них пазы, сделал накрои, как следует выколотил три листа и сложил вместе. Приезжает Джевецкий, с ним француз, потом мой приятель Га-рут; как взглянули, так и ахнули: «Ведь это секрет!» — «Какой там, — говорю, — секрет; давайте лучше я вам в ваших листах и дыры проколю, а то придется на месте трещеткой сверлить — никогда не кончите». Так и сделал я им эти листы, а потом их Гарут на своем заводике склепывал. Кажется, в 1882 г. Охтинская верфь была закрыта. Завод Берда купило вновь основанное Франко-русское общество, которое также получило в безвозмездное «арендное пользование» Галерный островок с бывшими на нем эллингами и мастерскими. При этом Обществу были заказаны по высокой цене крейсеры «Витязь» и «Рында». Первым директором образовавшихся Франко-русских заводов был француз, инженер Павел Карлович Дюбюи, родственник молодой красавицы-француженки Марии Ивановны, на которой незадолго перед этим женился морской министр, адмирал И. А. Шестаков. Стал Дюбюи искать корабельного инженера, которому он мог бы вверить верфь Галерного островка и постройку крейсеров. Обратился он к своему товарищу по парижскому инженерному училищу Джевецкому, и тот рекомендовал ему П. А. Титова. Таким образом, Петр Акиндинович стал главным инженером и управляющим верфью Галерного островка, хотя, обладая редкой практической опытностью по всем частям кораблестроения, он не имел диплома даже сельской школы. «Рында» и «Витязь» были наши первые суда, построенные не из железа, а из судостроительной стали, и Петру Акиндиновичу пришлось самому выработать все приемы предосторожности при ее обработке, в особенности горячей, которой в то время при острых обводах, при вварных бимсовых кницах, при множестве разного рода угольников было особенно много. При спуске «Витязь», по вине заведующего землечерпанием в Петербургском порту, потерпел серьезную аварию. Эллинг, в котором «Витязь» строился, пустовал 17 лет, и перед ним из правого устья Фонтанки (теперь запруженного) нанесло мель. Для устройства подводного спускового фундамента между дамбами была сделана перемычка, которую разобрали перед спуском, выдернув шпунтовые сваи краном, причем глину, забитую между ними, было решено убрать землечерпалкой, углубив вместе с тем и канал, составлявший продолжение канала между дамбами. Вот эта работа и была выполнена петербургским портом недостаточно внимательно, так что при спуске «Витязь» пробороздил кормой по грунту, шкалы (задержники) у руля обломились, руль положился на борт и выворотил петли, вместе с ахтерштевнем. Предстояла тяжелая и сложная работа по замене ахтерштевня новым, и тут-то и проявилась вся опытность и находчивость Петра Акиндиновича. Он построил деревянный кессон по кормовым обводам «Витязя», подвел его под корму, выкачал воду и за зиму, не вводя судна в док, сменил ему ахтерштевень. Через 20 лет подобную же работу произвели в Порт-Артуре П. Ф. Веш-курцев и Н. Е. Кутейников, исправив повреждения, причиненные взрывами мин броненосцам «Ретвизан» и «Цесаревич» и крейсеру «Паллада». По окончании постройки «Рынды» и «Витязя» Франко-русский завод получил заказ на постройку броненосца «Император Николай I». Здесь Петр Акиндинович ввел целый ряд оригинальных приемов работы, важнейшим и самым смелым из которых была постройка корабля без рыбин; вместо последних ему служили днищевые и палубные стрингеры. Заводу это давало несколько тысяч экономии на лесе и рабочей силе, но зато требовало от Петра Акиндиновича необыкновенной энергии и труда: всю разбивку стрингеров и растяжку их на плазе с разметкой центров дыр он исполнял сам, своими руками, после шабаша и ночью, так как в рабочее время он всецело был поглощен текущей работой. Помощников инженеров у него не было. Я хорошо помню это время. В июле 1887 г. я был командирован поступлением в академию на практику по кораблестроительным работам на Франко-русский завод. Облачившись в полную парадную форму, я явился к наблюдающему за постройкой старшему судостроителю Н. Е. Кутейникову, познакомился с моими будущими сотоварищами, его помощниками, корабельными инженерами Е. А. Введенским, Н. И. Хомяковым и Н. И. Боковым, а затем пошел представиться управляющему верфью. Меня радушно принял сидевший за письменным столом в маленьком, площадью не более 6 кв. метров, кабинети-ке могучий русский богатырь, с которого Васнецов смело мог бы писать Илью Муромца. Выслушав, что мне надо, он сказал, что все, что есть на заводе, для меня всегда открыто и что чем большему я научусь, тем радостнее ему будет. Это был Петр Акиндинович Титов. Вскоре мы с ним, несмотря на разницу лет (он был старше меня на 20 лет), сошлись, а затем и подружились. При постройке «Николая I» Петр Акиндинович применил и целый ряд детальных усовершенствований в производстве работ, которые вели к большей их точности и тщательности, не только не повышая стоимости, но даже снижая ее. Как пример укажу на разметку и затем проколку дыр. Дыры на листах размечались по рейке с плаза, и намеченные центры их сперва прокернивались, как обычно, кернером, по которому разметчик ударял ручником; получался конический керн диаметром около 2 мм. После этого проходили вторым кернером или бородком, по которому молотобоец ударял тяжелой кувалдой; получался конический же керн, но диаметром около 6 мм и глубиной около 4 мм. Штемпель дыропробивного пресса оканчивался не просто кругом, как обыкновенно, а в середине этого круга возвышался конус высотой около 5 мм при диаметре около 7 мм. Благодаря этому прокалывание дыр происходило следующим образом. Штемпель, спускаясь, прежде чем нажать лист, касался производящей своего конуса, прокерненного на листе, и сам собой продвигал лист так, что оси обоих конусов совпадали. Лист получался абсолютно центрированным, а дыра — правильно пробитой. Другой, также по виду, мелочью, значительно ускорявшей и уточнявшей работу, была зенковка дыр. Надо помнить, что 50 лет назад пневматики не было, электрическое освещение было в зародыше (четыре свечи Яблочкова — больше для курьеза, чем для света — на весь эллинг), о газовой резке никто и не помышлял. Если надо было сверлить или зенковать дыру на месте, то это делалось вручную трещоткой, ибо других средств не было. Отсюда, естественно, возникала забота — все дыры раззенковать на станке. Петр Акиндинович и тут ввел крайне простое приспособление — зенковку с направляющим стержнем и заплечиком. Рабочий, зенкуя, просто нажимал рычаг, пока заплечик зенковки не упрется в поверхность листа. Очевидно, что таким образом работа шла быстрее, не требуя со стороны рабочего напряженного внимания, и все дыры потом получались абсолютно одинаковыми и назначенного размера. Плотность клепки сильно зависит от правильного держания и достаточного веса поддержки. На эту сторону Петр Акиндинович обращал особенное внимание, и у него был целый ряд весьма остроумных и простых приспособлений, чтобы обеспечить правильное держание тяжелой поддержки, не вызывая излишнего утомления рабочего. Чеканка в то время, само собой разумеется, производилась вручную, и здесь Титовым также были выработаны свои приемы работы. Среди рабочих Петр Акиндинович пользовался безграничным уважением и авторитетом, ибо рабочие видели в нем своего человека, который каждую работу знал и умел выполнять в совершенстве. И действительно, часто можно было видеть, как Титов подходил к молодому, еще неопытному рабочему, брал у него, например, ручник и зубило и показывал, как надо, обрубая кромку листа, держать зубило, как бить ручником и прочее. При этом стружка у него завивалась как бы сама собой, и старики-рабочие любовались его работой. В то время не существовало еще и светокопировки. Подлинные чертежи, представлявшиеся на утверждение министру или иным высоким начальникам, исполнялись на бумаге в тушь и раскрашивались; копии снимались на коленкор и также раскрашивались. Поэтому на общих чертежах, поступавших на завод из Морского технического комитета для руководства при постройке, с гораздо большей тщательностью разделывались пуговицы на креслах адмиральской каюты или узор ее ковра, нежели существенные детали судна. Все рабочие и исполнительные чертежи разрабатывались самим заводом, и вот тут все дивились на Петра Акиндиновича. Вся кораблестроительная чертежная занимала комнату примерно в 30 кв. метров, в которой помещалось семь чертежных столов; из них один был занят заведующим чертежной инженер-технологом А. М. Карницким, на двух других работали старшие чертежники — Надточеев и Михайлов, а на остальных — четыре молодых чертежника-копииста. Для всякой детали, для всякого устройства, даже таких крупных, как штевни, рулевая рама, кронштейны для валов и пр., Петр Акиндинович давал набросанный им самим эскиз с размерами. Чертил он от руки на обыкновенной графленой в клетку бумаге, всегда пером и с необыкновенной быстротой. Передав чертеж Надточееву или Михайлову, он изредка подходил к ним, чтобы поправить какую-либо мелочь или указать подробность. Верность его глаза была поразительная. Назначая, например, размеры отдельных частей якорного или буксирного устройства, или шлюпбалок, или подкреплений под орудия, он никогда не заглядывал ни в какие справочники, стоявшие на полке в его кабинете, и, само собой разумеется, не делал, да и не умел делать никаких расчетов. Н. Е. Кутейников, бывший в то время самым образованным корабельным инженером в нашем флоте, часто пытался проверять расчетами размеры, назначенные Титовым, но вскоре убедился, что это напрасный труд, — расчет лишь подтверждал то, что Титов назначил на глаз. Эти расчеты Н. Е. Кутейников поручал исполнять своим помощникам. Еще будучи в Морском училище, я самостоятельно изучил примерно университетский курс высшего анализа; после выпуска я три года работал по девиации компасов и по разным другим вопросам, требовавшим приложения математики (как помощник И. П. де Колонга и под его руководством). Н. Е. Кутейников вскоре заметил, что я гораздо свободнее владею математикой, нежели его помощники-инженеры, и поэтому более сложные расчеты стал поручать мне. Заметил это и Титов и иногда, подзывая меня, говорил: «Зайди-ка, мичман, ко мне, подсчитай-ка мне одну штучку». В 1888 г. я поступил в Морскую академию, в 1890 г. окончил в ней курс и был сразу назначен руководителем практических занятий слушателей по математике: вскоре, ввиду болезни, а затем длительной командировки А. А. Грех-нева, мне было поручено чтение курса теории корабля. В это время на Франко-русском заводе (завод им. Марти) строился броненосец «Наварин», и я частенько забегал на Галерный островок проведать Петра Акиндиновича и увидеть что-нибудь новенькое. Как-то раз он мне и говорит: — Хоть ты теперь и профессор, да и чин у тебя другой, а я все тебя мичманом буду звать. Так вот, мичман, вижу я, ты по цифирному делу мастак. Обучи ты меня этой цифири, сколько ее для моего дела нужно, — только никому не говори, а то еще меня засмеют. И стали мы с Петром Акиндиновичем по вечерам каждую среду и субботу заниматься математикой, начав с элементарной алгебры. Нечего говорить, что я редко встречал столь способного ученика и никогда не встречал столь усердного. Петр Акиндинович быстро увидел, что алгебра есть основной математический инструмент, и решил, что им надо научиться владеть быстро, уверенно и безошибочно. И вот, возвратившись с завода, он садился за задачник Бычкова и до поздней ночи решал задачу за задачей, чтобы «руку набить». Так мы в два года прошли элементарную алгебру, тригонометрию, начала аналитической геометрии, начала дифференциального и интегрального исчисления, основания статики, основания учения о сопротивлении материалов и начала теории корабля. Титову было тогда 48-49 лет. Особенно радовался Петр Акиндинович после того, как он усвоил тригонометрию, вычисление по логарифмам и пользование логарифмической линейкой, что тогда тоже было как бы редкостью. В то время когда мы, наконец, дощли до сопротивления материалов и расчетов балок, стоек и пр., как раз заканчивалась постройка «Наварина», и не раз Петр Акиндинович говаривал мне: — Ну-ка, мичман, давай считать какую-нибудь стрелу или шлюпбалку. По окончании расчета он открывал ящик своего письменного стола, вынимал эскиз и говорил: — Да, мичман, твои формулы верные: видишь, я размеры назначил на глаз — сходятся. Лишь восемнадцать лет спустя, занимая самую высокую должность по кораблестроению, я оценил истинное значение этих слов Титова. Настоящий инженер должен верить своему глазу больше, чем любой формуле; он должен помнить слова натуралиста и философа Гексли: «Математика, подобно жернову, перемалывает то, что под него засыпают», — и вот на эту-то засыпку прежде всего инженер и должен смотреть. Кажется, в 1891 г. приехал в Петербург председатель правления Общества франко-русских заводов, старик-француз, бывший много лет директором кораблестроения французского флота, член Парижской академии наук, знаменитый инженер де Бюсси. Само собой разумеется, что он посетил постройку «Наварина». П. К. Дюбюи хотел его быстренько провести по постройке и увести на какой-то званый завтрак. Но не тут-то было. Старик сразу заметил, что постройка ведется не рутинными, а оригинальными способами, быстро свел Дюбюи на роль простого переводчика и стал вникать во все детали, расспрашивая Титова. Он забыл и про завтрак, облазил весь корабль, проведя на постройке часа четыре. Расставаясь, он взял Титова за руку, и, не выпуская ее, сказал при всех Дюбюи: «Переведите вашему инженеру мои слова: я 48 лет строил суда французского флота, я бывал на верфях всего мира, но нигде я столь многому не научился, как на этой постройке». Титов был растроган почти до слез, — зато вечером и было же у него приятелям угощение! Кажется, в 1892 или 1893 г. Морское министерство организовало конкурс на составление проекта броненосца по объявленным заданиям, причем были назначены две довольно крупные премии. На конкурс было представлено много проектов, и по рассмотрении их Техническим комитетом были признаны: заслуживающим первой премии проект под девизом «Непобедимый» и второй премии — проект под девизом «Кремль». Вскрывают конверт с девизом и читают: «Составитель проекта под девизом "Непобедимый" — инженер Франко-русского завода Петр Акиндинович Титов», затем читают: «Составитель проекта под девизом "Кремль" инженер Франко-русского завода Петр Акиндинович Титов». Произошла немая сцена, более картинная, нежели заключительная сцена в «Ревизоре», ибо многие члены комитета относились к Титову свысока и говорили про него: «Да он для вразумительности слово инженер пишет с двумя ятями». И вдруг такой пассаж: два его проекта, оригинальных, отлично разработанных, превосходно вычерченных и снабженных всеми требуемыми расчетами, получают обе высшие премии. От получения премий Петр Акиндинович отказался, передав их, кажется, в пользу Морского инженерного училища. Но не суждено было Петру Акиндиновичу построить ни «Непобедимого», ни «Кремля» — в ночь с 15 на 16 августа 1894 г. он внезапно скончался в возрасте 51 года, в полном расцвете сил и таланта. (1) «Напряжение земной магнитной силы, приведенное к абсолютной мере». — А. К. (2) Об этой работе Гаусса — доклад А. Н. Крылова в Институте истории науки и техники Академии наук СССР от 28 декабря 1932 г. («Архив Института...», 1934, вып. III, с. 183-192). (3) Первая появившаяся в печати работа А. Н. Крылова — «О расположении стрелок в картушке компаса» («Морской сборник», 1886, т. 214, № 5, с. 1-30). Названная в тексте статья А. Н. Крылова «Вычисление делений...» напечатана в «Записках по гидрографии» за 1887 г. (вып. И, с. 64-81); до нее А. Н. Крылов напечатал в разных изданиях пять статей (см. «Список трудов А. Н. Крылова» в книге: «С. Я. Штрайх. Академик Алексей Николаевич Крылов, очерк жизни и деятельности» (Военно-морское изд-во НКВМФ, М.;Л., 1944, с. 286-324), где перечислено 326 названий книг и статей А. Н. Крылова, написанных с 1885 по 1944 г.). (4) Сталинские премии (присуждались в 1940-1952 гг.) были заменены на Государственные премии СССР. (5) Это — первая печатная работа А. Н. Крылова (см. предыдущее примечание). Вперед Оглавление Назад
|
