Важное
Состав Тихоокеанского флота пополнила шестая "Варшавянка"
|
Главная / Издания / Литература / Книжная полка / В.В. Дугинец. Корабельная Фанагория / Глава 1. Корабельная Фанагория
Глава 1. Корабельная Фанагория
Текст: В.В. Дугинец. Корабельная фанагория
Коньяк и какавная водка вступили в реакцию, и я почувствовал, что
резко захмелел от такой объемной кружки. Внезапно нахлынувшее чувство
детского эгоизма в охмелевшем сознании взыграли в чисто ребяческие
неуправляемые инстинкты. Мне показалось, что вот сейчас я должен показать
всем - кто на корабле является настоящим хозяином всего стреляющего и
взрывающегося. Ну, погодите! Я вас сейчас перещеголяю. Я спустился в свою каюту и достал из сейфа пистолет Макарова. Пистолет мне выдал командир, когда уходил домой, так как я вечером заступал дежурить в комендатуру, а патроны лишние у меня всегда были заначены на всякий пожарный случай. Я вставил снаряженную обойму в рукоятку пистолета, передернул затвор и решительно проследовал на бак. Здесь, у люка в свой кубрик, где моряки уже укладывались на покой, я поднял пистолет вверх и высадил всю обойму в темноту ночного неба. Конечно, шуму было много, но феерического светящегося эффекта никакого. Только с вышки рейдового поста наблюдения и связи, который возвышался в 30 метрах от нашего причала, включили прожектор, и он своим лучом начал обшаривать окрестности причалов. Нас бычков и командиров на кораблях нещадно драли и наказывали за любой утерянный или внезапно обнаруженный лишний патрон к стрелковому оружию. Сразу собиралась комиссия под надзором младшего лейтенанта Винокурова, которая тщательно пересчитывала весь стрелковый боезапас на всех кораблях, составлялся акт проверки стрелкового боезапаса, а эта комиссия излагала свои суровые выводы. Именно по этой причине утром я внезапно вскочил как от удара по голове и моментально осознал всю безрассудность своего ночного поступка с использованием пистолета не по назначению. 'Гильзы. Там, на баке могли остаться стреляные гильзы', - моментально пронеслось в голове. Я быстро оделся и помчался на палубу. На корабле стояла мертвая тишина, только вахтенный у трапа медленно похаживал по шкафуту, а над Военным каналом повис прозрачный туман. Внимательно осмотрев место преступления, я нашел четыре патронных гильзы и выбросил их за борт. На душе стало спокойнее, и я продолжил свой прерванный сон. Нужно было выспаться перед заступлением на дежурство. Комендатура и гауптвахта для меня еще с курсантских времен являлась олицетворением самого гадкого и омерзительного места во всей военной службе. Здесь, как нигде в другом месте, можно увидеть дно всей системы военной машины с падшими и деградирующими личностями, незаслуженно носящими военную форму. Дежурить и управлять всей этой человеческой помойкой для меня казалось выше человеческих сил. Но, делать было нечего и пришлось целые сутки выполнять работу ассенизатора человеческих душ. Вечером было все спокойно, и мы с помощником коменданта в погонах с красными просветами провели развод патрулей на маршруты, и он удалился домой. Как никак был праздник, и мне доверили рулить самому его окончание в гарнизоне. Камеры были пусты и ожидали своих новых обитателей. Ближе к ночи начались поставки полумертвых тел подвыпивших военных в наши вонючие апартаменты камер временно-задержанных. В первую поставку привели пьяного матроса и какого-то гражданского парня в светлом плаще, которых отловили в базовом матросском клубе, а начальник патруля утверждал, что это переодетый в гражданку матрос, но без документов. И надо же тому случиться, что следующей патруль по городу доставил на машине морячку-связистку из нашего батальона связи. Ее бездыханное тело нашли в кустах у Воздушного моста. Она словно лесная нимфа выползла из своего обиталища на оттаявшую январскую землю, совсем не похожую на греческие кущи, и прилегла отдохнуть на часок. Она была..., совсем никакой. Специальных камер для женского пола у меня не было и ее пришлось уложить на нары в отдельную от мужских пьяных глаз камеру. Камер-то всего было две. Я в жизни-то не видывал пьяных в стельку баб, не то, что общаться с ними не приходилось, а тут вот пришлось тетенькаться с эти чудом. Она была одета в черную форменную юбку и кремовую рубашку навыпуск. Юбка винтом наполовину съехала с ее крутой, как орех, объемной задницы, чулки были перекручены и порваны на коленках, а рубашка была задрана и расстегнута, словно огромное декольте, обнажающее приличные в размерах груди, которые запутались в белокурых прядях взлохмаченных волос. Рядом валялась измазанная землей тужурка с погонами младшего сержанта. В таком виде, ошеломившем меня своей беспардонной обнаженностью, она беспомощно замерла на коричневых блестящих досках холодных нар. Туалет, типа сортир, находился во дворе комендатуры на улице в 5 метрах от выхода из помещения. Вот тут и началось. Дева около полуночи наверно замерзла и принялась настойчиво дубасить в двери своей клетки. Я послал матроса узнать, что требует настойчивая дама. Маленький и хилый с виду парнишка, явно смущаясь, доложил, что ей необходимо мужика для сугреву и до ветру сходить она не прочь. Когда я открыл дверь камеры, она обрадовано стала строить пьяные глазки. Я бы сказал, что не такие уж и противные они были. - Хоть один мужик настоящий нашелся! - радостно воскликнула связистка и, неуверенно соскочив со своих необорудованных полатей, полезла обниматься ко мне. Я шарахнулся из камеры от этого стриптизного чудища, дыхнувшего на меня таким перегарищем, что в пору только нюхать и закусывать, и, как последний трус, закрыл за собой двери на замок. - Как ее в таком непотребном виде в туалет выводить? - спрашивал я у своего единственного на сегодняшний вечер советчика, который ничего посоветовать не мог в силу своей неопытности. - Ну-ка, найди какой-нибудь обрез в кладовке и отнеси. Только двери приоткрой, в щель поставь его и сразу закрывай, а то она тебя еще чего доброго изнасилует там, - инструктировал я матроса. - А что это за обрез, - недоумевающе смотрел на меня помощник. - А ты вообще, где служишь? - В комендантском взводе... - Ну, тогда ищи простой таз, - дал я понять салаге назначение обреза. Я вызвал шофера дежурной машины и, оставив на страже и телефонах матроса-помощника, поехал в Военный городок проверять караул на гауптвахте. - Закройся тут на все засовы и никого без меня не пускай, - наставлял я своего горе-помощника. Почему на всех гауптвахтах стоит такой специфический мерзкий запах. И здесь, на лиепайской гауптвахте он мне в точности напоминал тот же запах питерской гауптвахты, которым иногда приходилось дышать в караулах в курсантские годы: запах грязного тела, вонючих сигарет, замешанный на благоуханиях зловонных портянок и сортира, к которому примешивается странное чувство нахождения на дне. Здание гауптвахты из красного кирпича было старинное и мрачное, явно не смахивающее на увеселительное заведение. Только размеры общего отделения для содержания арестованных здесь было раз в десять меньше. Здешний, обычно многочисленный, контингент арестантов перед новым годом разогнали по частям, и поэтому клиентов сидело совсем мало. Я проверил караул, которым командовал целый капитан-лейтенант с эсминца и записал в постовую ведомость караула свое резюме. Копать замечания на коллегу мне вовсе не хотелось, потому что и так нам крупно не повезло - мы оказались в наряде, когда весь советский народ продолжает встречать Новый год. - Тетка вас требует! Говорит такой хороший офицерик, но такой недоступный, - доложил матрос, когда я через полтора часа вернулся из своей поездки по гарнизону. - Ты, ей таз поставил? - Так точно, нашел. Большой, так что думаю, она не промахнется, - убедил меня мой временный боец. - Вот и пускай сидит с тазом. Иди, спать, - отпустил я бойца до утра. - Слушай, прекрати колотить в двери. Завтра самой стыдно будет, когда проспишься. Ведь весь твой список геройств завтра будет знать твой комбат. Так ты уж веди себя скромнее, - уговаривал я пленницу через двери, когда она начинала грохотать в них своими ногами. Жалко почему-то стало эту сержантку. Часа в три ночи в моем гарнизонном хозяйстве наступила полнейшая тишина и я, сидя за столом, предался чуткой дежурной дремоте. Город и гарнизон спал новогодним сном, а я сквозь дремоту охранял этот покой на своем комендантском посту. Поскольку 2-е января было воскресение, то подполковник Бондарев прибыл утром часов в 10, и начались разборки с ночными гостями. Я поочередно заводил в кабинет коменданта задержанных, которые могли держаться на ногах, и докладывал ему о них; кто это, и что они сотворили. У парня в светлом плаще не было никаких документов, и я ничего о нем сам толком не знал, а он называл фамилию, которую очевидно придумал по ходу опроса. - Пусть пока сидит, будем разбираться, - буркнул комендант. Связистка спала, как убитая, на нарах камеры и я доложил о ней без всяких ночных подробностей и в ее отсутствии в комендантском кабинете. - Позвони дежурному по батальону связи и пусть забирают свое сокровище, - приказал мне комендант. А через час мой матрос повел самозванца в туалет и тот, проявив необычайную ловкость, как Тарзан, сиганул через двухметровый забор, который примыкал к стене туалета. - Ну, ты даешь! Помощник хренов! Японский бог, сейчас нас Бондарев с тобой посадит в одну камеру, и будем тут куковать вместе, - раздосадовано высказал я матросику, когда тот пробубнил мне про этот дерзкий побег. - Товарищ подполковник, сбежал этот орелик. Его матрос повел в гальюн, а он через забор прыгнул и пропал, - набравшись смелости, доложил я коменданту о ЧП. 'Ну, - грустно думаю. - Сейчас он меня за этот побег точно арестует и оприходует в камеру'. Бондарев злобно по-сталински посверлил меня прищуренными глазами, сверкнул ими, но немного призадумался и на удивление мне спокойно ответил: - Да и хрен с ним. Пусть бежит. Мы бы тут больше с ним провозились, выясняя, кто он такой и откуда. Нет человека и нет проблемы. 'Где-то я уже слышал такую афоризму', - успел сообразить я про начитанность подполковника и успокоился от пережитого испуга за собственную участь. Выступать в роли рабовладельца и выдавать хозяевам их проштрафившихся подчиненных, гремя огромной связкой ключей, открывая и закрывая двери камер, для меня было еще противнее, чем выступать в роли простого охранника-ключника. Однако моих узников разобрали быстро, несмотря на праздничный день, и в моей тюрьме установилась гнетущая тишина ожидания следующих залетных, потерявших облик человеческий. Вечером я сменился с этого почетного праздничного дежурства и был уставшим, как будто целые сутки на мне как на захудалом Савраске возили воду на пожар. Нет уж, увольте бедного бесправного лейтенанта от таких комендантских страстей и стрессов, я лучше на корабле буду тянуть свою лямку. Корабль за мое дежурство перешел от топливного причала на свое обычное место, и я уже добирался на автобусе привычным путем в Зимнюю гавань. Старшим на корабле сидел командир, и я ему в красках обрисовал свои мытарства за прошедшие сутки и свой глупый страх оказаться на нарах казенного дома для военнослужащих. - Да! Это настоящая тюрьма. Туда лучше не попадать..., - многозначительно сделал вывод Кличугин. - У нас на корабле в Новый год все было нормально? - совсем неожиданно сменил тему командир и очевидно не зря спросил меня. - Все было нормально, - несколько неуверенно произнес я. - А что, были какие-то происшествия? - Сегодня, с утра пораньше приходил на корабль наш особист Винокуров, интересовался стрельбой и пусками сигнальных ракет в том месте, где мы стояли в новогоднюю ночь. С матросами тут беседовал, выспрашивал, кто что слышал или видел. Говорил, что с рейдового поста НиС у топливного причала ночью докладывали о стрельбе в этом районе, - выдал мне командир визит на корабль непрошеного гостя. - Юрий Авенирович, тут в полночь пол-Военного городка светилось в фейерверках из сигнальных ракет, палили все кому не лень. Откуда у жителей столько нашей номенклатуры припасено? - изображал я неподдельное удивление по данному вопросу. - Воруют вашу номенклатуру. С кораблей все это воруют. Ладно, с завтрашнего дня начинаем усиленно готовиться к сдаче задачи К-1. - И еще один вопрос всплывает. Корабль в конце мая планируется к постановке в средний ремонт на СРЗ-29. К концу марта у вас должны быть оформлены ремонтные ведомости на всю матчасть вооружения и отправлены в минно-торпедный и артиллерийский отделы в Калининград в штаб флота, - добивал мою склоняющуюся в страшной дремоте голову командир последними ценными указаниями. Готовился я к своей первой в жизни курсовой задаче впервые, но старался, как мог. Помощников в этих вопросах у меня хватало, начиная от Кличугина и кончая дивизионным минером Денисюком. Матросы в этом деле были гораздо опытнее меня, они сами, проявляя разумную инициативу и завидное служебное рвение, переделывали и обновляли документацию, инструкции на боевых постах, подкрашивали и смазывали установки и оборудование на боевых постах. Если б не они... Молодой матрос Сафаралиев тоже готовил свой гиропост к проверке и по вечерам сидел в посту и что-то усердно изучал и драил свою мат. часть. Люк гиропоста находился в конце офицерского коридора и всегда был открыт, а я часто наблюдал вечером, как Сафик нырял в его отверстие. Что он там делал, я точно сказать не могу, но что делал, это точно. Я случайно заметил резво выскочившего из отверстия в палубе Сафаралиева, который был взволнован настолько, что не мог произнести ни одного русского слова. Он встревожено бормотал на родном языке и его черные глаза готовы были выскочить из орбит. - Что там у тебя, пожар? - шутя и не подумав, спросил я. Но Сафаралиев впечатляюще умолял меня глазами и показывал рукой на люк. Я стал спускаться по трапу и сразу услышал плеск воды в помещении. Из отверстия в днище шахты лага, которое обычно было закрыто трубкой лага, вверх фонтанировала струя забортной воды. Она поднималась на полметра и грибком сливалась в круглое углубление шахты, которое уже почти полностью было залито. Сама трубка висела на тросе тельфера у подволока, и дыра была открыта для доступа воды. - Сафик, быстро ветоши сюда! - заорал я матросу, увидев этот прозрачный холодный фонтан. Сафаралиев, не долго думая, рывком сорвал с себя рубаху робы и протянул ее мне. Скатав ее руками в плотный валик, я, обливаясь струями леденящей воды, заткнул овальное отверстие в днище и тяжестью своего тела надавил на этот самодельный пластырь. Основной поток жидкости прекратился, но вода небольшими струйками продолжала поступать в шахту. - Бери в руки пульт тельфера и опускай трубку ко мне, - кричал я растерянному штурманскому электрику. Как только он опустил лаг над отверстием, я убрал свою пробку и, ухватившись руками за латунь нижнего конца устройства, воткнул его в середину фонтана. Струи и холод студеной воды обжигал руки и лицо, словно иголки вонзались в тело и вызывали потерю чувствительности кожи. - Опускай! Быстро! Трубка резко пошла вниз и своим веретеном заполнила отверстие, перекрыв доступ воде. На нижней части поверхности трубки была нанесена риска, и я сообразил, что она указывает предельное верхнее положение устройства в отверстии. - Стоп! Матрос с благоговением смотрел мне в рот, словно я только что вернулся из космического полета, а он был первым, кто встретил меня на Земле. - Как, ты, умудрился выдернуть трубку? Хорошо, что там, на выходе у днища стоит резиновый сальник, который напором воды смялся и частично перекрыл дыру. А так бы здесь был фонтан двухметровой высоты и мы бы с тобой ничего не сделали без пластыря и струбцины, затопили весь гиропост, вывели из строя всю технику в посту. - Я перепутал кнопка пулт. Вместо низ, нажал вэрх, - оправдывался Сафаралиев, неожиданно для меня заговоривший по-русски. - Включай насос и откачивай воду из шахты, - дал я последнее указание ожившему на глазах бойцу и пошел в каюту снимать намокшую форму. Переодевшись в сухую одежду, я почувствовал уютное тепло, а тело горело, словно после горячей финской бани. Сафаралиев, откачав воду в посту, осторожно постучал в двери и зашел в каюту. - Товарищ лейтенант, болшой спасиб. Я сильно испугался, если бы не вы... Я свой родител напишу про вас. Давайте вам все мокрое постираю, - высказывал свои неумелые комплименты и предлагал матрос свои услуги. - Никому не пиши и не рассказывай про этот позор. Так лучше будет. Спасибо, я сам все сделаю. Ты, я смотрю, уже говоришь на русском нормально, - в свою очередь приободрил я молодого льстеца. Действительно об этом позоре на корабле никто не узнал, даже Побережному я ничего не рассказывал, и это была наша тайна с Сафиком до самого его дембеля через три года. Заезженный рутиной повседневности корабельной службы и постоянным железом, окружающим меня, я ночью падал на свою верхнюю койку и вырубался в мертвом сне тишины каюты. - Товарищ лейтенант, к вам жена приехала, - тряс меня за плечо матрос среди ночи. - Какая жена? - недоумевая, смотрел я на часы, на которых стрелки обозначали два часа ночи 8-го февраля. - У меня жены здесь нет, она в Питере живет. Ты что-то путаешь... - Товарищ лейтенант, да проснитесь вы, - вцепился, как клещ, в мое плечо настойчивый домогалец. - С КПП бригады позвонили дежурному по дивизиону и сказали, что к лейтенанту Дугинцу приехала жена и ждет его на проходной. Наконец тревожные мысли завращались в моем сонном сознании, и я начал строить свои умозаключения.v - Понял, сейчас иду, - отправил я матроса из каюты и стал ускоренным темпом натягивать на себя одежду. 'Тамара должна быть в Риге на практике. С чего она вдруг приехала? Может, что случилось? - понеслись в голове скверные версии возможных событий. - Скорее всего, это какая-то путаница'. Я почти бегом по безлюдной ночной бетонке причалов рванул на бригадную проходную. Перед вертушкой в проходе комнатушки КПП стояла моя жена в легонькой дубленке и с сумкой в руках. - Привет, ты откуда здесь? - удивлению моему не было предела. Здесь, на КПП Зимней гавани, среди ночи и февральской прохлады непонятной балтийской зимы стояла моя побледневшая студентка. Я подхватил ее под руку, и мы вышли на улицу: - Я думал, что это какая-то несуразица, когда меня матрос разбудил и говорит: 'Ваша жена приехала и ждет вас на КПП'. Здесь в темноте среди ночи я целовал и обнимал свое неожиданно свалившееся ко мне в руки счастье. Побледневшее и осунувшееся лицо было все так же родным, и только в глазах появилась усталость и оттенок грусти. Матросы вылупились в окошко и с наглым интересом рассматривали наши проявления нежности друг к другу. - Пошли отсюда, а то бойцы глазеют на нас, - схватил я сумку и Тамару под руку и повел ее на улицу Сарканаармияс. - Приехала я в Ригу в республиканскую библиотеку на практику, а у них нет общежития, и мне предложили искать место в гостинице. Поехала в Огре к школьной подруге Марийке в рабочее общежитие, а там меня комендант выгнал из ее комнаты, у меня прописка ленинградская. На вокзале меня взяли в такси до Лиепаи три ваших флотских офицера, они как узнали, что ты служишь на корабле, то даже денег не потребовалось. Вот с ними и доехала, - рассказывала мне Тамара свои Рижские приключения. - Бедненькая моя практикантка, ты наверно измучалась, - представлял я себе ее мытарства по незнакомому городу среди незнакомых людей. - Пошли искать тебе место для ночлега. Страницы 30 - 30 из 40
Оглавление Читать далее Предисловие Глава 1. Корабельная Фанагория Глава 2. Дом уже не корабль Глава 3. Три адмирала и Цусима Глава 4. Железяка Глава 5. Штабной Глава 6. Тут уж не до шуток!
|
