Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Логистика военных грузов

Нюансы доставки
военных грузов

Поиск на сайте

Главная / Издания / Литература / Книжная полка / Хироюки Агава. Адмирал Ямамото

Часть 7-9

7

9 декабря на борту «Нагато», плывшего к югу от побережья Сикоку, Ямамото узнал, что Британия и Америка объявили войну Японии. В полдень того же дня командование «Нагато» получило сообщение: подводная лодка обнаружила два британских боевых корабля, направлявшихся на север со скоростью четырнадцать узлов, в Южно-Китайском море, в точке посредине между островами Поуло-Кондор и Анамбас.

Снова атмосфера в оперативной комнате накалилась. Ранее было известно, что два линкора, которые Британия послала на Дальний Восток, базировались в Сингапуре, но морской генеральный штаб и сам флот все еще придерживались традиционного представления — в открытом море воевать с линкорами можно, лишь противопоставив им свои линкоры. Ямамото, однако, уверился, что (заимствуя метафору из шахмат) не стоит делать ходы своей королевой только на том основании, что противник играет своей; вступив в войну с Америкой и Англией, Япония не могла себе позволить подобной экстравагантности, — напротив, ей следовало научиться играть пешками. И он решил напасть на два вражеских корабля, используя лишь авиацию с наземных баз.

Таким образом, бой с этими двумя кораблями давал шанс проверить на практике теорию Ямамото — громадные линкоры устарели, а приоритет отдается авиации. Эскадрилья из тридцати бомбардировщиков типа 96 и типа 1 наземного базирования взлетела с аэродрома возле Сайгона, загруженная 500-килограммовыми бомбами (торпед в наличии не оказалось), но не смогла отыскать противника, и с наступлением ночи атаки отменили. Утром следующего дня, 10 декабря, когда «Нагато» и другие суда проходили между Хахадзимой и Кита-Иводзимой в Бонинах, с баз на юге Индокитая поднялась вторая атакующая группа — из восьмидесяти четырех самолетов. Для обнаружения врага и начала атаки требовалось некоторое время; офицеры штаба в оперативной комнате «Нагато » занимались гаданием, каков будет результат; тут Ямамото повернулся к офицеру штаба авиации «А» Миве Йоситаке (много лет с ним служившему и старому авиатору):

— Ну и как, сможем мы потопить и «Ринаун», и «Короля Георга Пятого»? Лично я думаю, «Ринаун» — сможем, а вот что касается «Короля Георга Пятого», — хорошо, если удастся серьезно повредить.

На самом деле эти два линкора британского Дальневосточного флота были «Рипалс» и «Принц Уэльский», но в тот момент японцы все еще считали, что перед ними «Ринаун» и «Король Георг Пятый».

— Нет, сэр, — возразил Мива. — Уверен, что мы сможем потопить и тот и другой.

— Ладно! — Ямамото сразу разгорелся. — Давай заключим пари!

Договорились, что если Ямамото проиграет, то угощает Миву десятью дюжинами бутылок пива, а проиграет Мива — расплачивается дюжиной бутылок.

В отличие от самолетов, базировавшихся на авианосцах, в самолетах типа 96 и типа 1 наземного базирования на борту достаточно места; капитан 2-го ранга Мияучи Сичизо и его люди, отправляясь в атаку, подкрепились консервированным красным рисом, горячим супом из свинины и овощей и другими деликатесами. Заметив справа под собой острова Анамбас, они продолжали лететь на юг и прибыли в точку, в которой — если в течение три- дцати минут не будет никаких сообщений об обнаружении противника — их ресурс активности на сегодня исчерпан; в это время летевший впереди самолет-разведчик сообщил по радио эскадрилье бомбардировщиков: «Обнаружены крупные корабли противника. 4° северной широты, 103°55' восточной долготы. 1145».

Указанная точка находилась возле Куантана, у полуострова Малайзия; в 13.40 самолеты прибыли на место. Как сообщал пилот первой группы торпедоносцев, два линкора, сопровождавшиеся тремя эсминцами, имели удивительно скучный, серый, грязный цвет, возможно из-за камуфляжа. Пролетая над «Рипалсом» при пуске торпеды, он успел разглядеть краснолицего англичанина в шлеме — тот бешено вращал пулемет, стоявший на палубе.

Взметнулось несколько водяных столбов, обозначив места, где торпеды вошли в воду. Самолет вновь устремился вверх, а корабли уже стали уменьшаться в размерах, когда совершенно неожиданно «Рипалс» изверг столб черного дыма и тут же исчез под волнами.

Штабные офицеры в оперативной комнате «Нагато» были вне себя от радости — получили сообщение о потоплении «Рипалса»; спустя тридцать—сорок минут по внутренней связи услышали голос лейтенанта Сингу, звеневший от волнения: «Второй линкор потоплен!» «Принц Уэльский», самый современный линкор и гордость британского флота, тоже нашел свою гибель.

Если во время атаки на Пёрл-Харбор Ямамото, казалось, был в состоянии почти депрессивном, то на этот раз (вспоминают те, кто находился рядом с ним) радостно улыбался, его щеки пылали от возбуждения. И все же он испытывал противоречивые чувства: ведь если линкоры и правда устарели, как он утверждал, то нет особенной причины для ликования, если два потоплены; во всяком случае, в Пёрл-Харборе, где потоплены четыре, было больше поводов для радости. В любом случае Ямамото испытывал неловкость: застал врага врасплох на Гавайях, а сейчас наземные бомбардировщики — их развитие он сам продвигал — предприняли фронтальную атаку в открытом море, подтвердив тем самым его давно вынашиваемую теорию о превосходстве военно-воздушных сил. И все-таки даже он, несмотря на все свои теории о линкорах и авиации, не избавился полностью от ощущения, что линкоры каким-то образом символизируют мощь страны, которой принадлежат.

— Надеюсь, вы не забыли о десяти дюжинах бутылок, сэр, — напомнил ему Мива.

— Конечно, конечно, — если хотите, пятьдесят дюжин! Пошлите адъютанта, пусть проследит!

— Не удивился бы, если за это вас произвели в бароны или адмиралы флота, — продолжал Мива.

— Только не меня, благодарю вас. А уж захотели бы наградить — попросил бы купить для меня участок в Сингапуре или где-нибудь еще и дать мне заняться моим собственным казино. Заработал бы чертову кучу денег для Японии!

Как упоминалось выше, Ямамото питал безмерную страсть к карточной игре. Это увлечение не всегда способствовало хорошей репутации; говорят, среди тем, которые морское министерство во время войны запрещало упоминать, — тот «факт, что главнокомандующий Объединенного флота весьма искусен в карточной игре».

8

В полдень 21 декабря, вскоре после того, как японский флот дважды столь решительно продемонстрировал миру превосходство авиации над линкорами, впервые на якоре в Хасирадзиме появился линкор «Ямато», — против строительства его Ямамото энергично возражал.

Детали держались тогда в секрете; «Ямато» был самым крупным линкором в мире: при полной загрузке водоизмещение 72 800 тонн; три башни, с тремя пушками каждая; максимальная скорость двадцать семь узлов. Поставить его рядом с «Нагато» и «Мутсу»— те выглядели бы как крейсеры. (И в самом деле: позднее американский патрульный самолет, обнаруживший плывшие рядом «Ямато» и «Мутсу», радировал: «Вижу вражеские линкор и крейсер!»)

Спустя два месяца командованию Объединенного флота пришлось переместить свой флаг на «Ямато»; а через два дня после того, как «Ямато» встал на якорь в Хасирадзиме, через канал Бунго прошел флот Нагумо, вернувшийся в Японию после месячного плавания. Уже было темно, когда флагман бросил якорь в Хасирадзима-Саунд, но Угаки и другие офицеры штаба Объединенного флота отплыли с «Акаги», чтобы выразить свою благодарность и передать поздравления. Ответный доклад, сделанный Нагумо, полон уверенности; а касаясь приказа зайти по пути в Мидуэй, он почти не скрывает своего презрения. Был бы признателен (так он, по существу, заявил), если бы люди, сидящие дома и незнакомые с ситуацией на месте, не вмешивались. Нагумо заявил, что этот приказ вызвал у него серьезное раздражение.

При входе в канал Бунго решили большинство самолетов отправить с авианосцев на наземные аэродромы. Командир эскадрильи Фучида скоро полетел назад на восточное побережье Кюсю, а после полудня уже был дома — на базе Камоике в Кагосиме. Ту ночь он посвятил выпивке и развлечениям с товарищами; утром, когда веселье еще не утихло, пришел приказ с «Нагато»: Ямамото хочет его видеть; ему надлежит, оставив свой самолет, лететь в Ивакуми, а до «Акаги» добраться на катере.

Утром 24 декабря коллега летчик доставил Фучиду в Ивакуни, — у командира еще шумело в голове после бессонной ночи. На борту «Акаги» его ожидал Ямамото вместе с начальником морского генерального штаба Нагано, который прибыл с визитом из Токио.

Ямамото пожал ему руку и сказал, что он сделал хорошую работу. После этого, однако, зачитал свое официальное обращение в качестве главнокомандующего ко всему командному составу ударной группы, по содержанию совершенно противоположное тому настрою, который только что показал по отношению к Фучиде. Вот суть того, что там говорилось: «Настоящая война еще впереди. Успех внезапного нападения не должен приводить к расслабленности. Пословица «побеждая, туже затяни шнурки на каске » сейчас уместна, как никогда. Вы еще далеко не победили. Вы вернулись домой на время, чтобы приготовиться к следующей битве; с этого момента вы должны делать все, что в ваших силах, и еще больше».

Мива Йоситаке, присутствовавший там в этот момент, чувствовал себя почти так же, как офицеры, на которых обрушился этот выговор. Когда он попытался негромко подсказать Ямамото: может, стоит их немного похвалить (например, во время тостов, которые предстоят), тот проворчал что-то про себя и не ответил. Такие эмоциональные натуры, как Ямамото, с особой интенсивностью проявляют свои симпатии и антипатии. Командир ударной группы Нагумо, которому в основном и адресовалось это обращение, принадлежал «флотской» фракции; именно он, например, старался, чтобы Хори Тейкичи отправили в отставку. Нельзя не задаться вопросом: а что, если это «ворчание» — результат накапливавшегося долгие годы скрытого недовольства вице-адмиралом Нагумо?

После обращения Ямамото произнес речь начальник морского генерального штаба Нагано. Затем сфотографировались на память и в столовой подняли рюмки с холодным саке, сопровождавшимся «каштанами победы » и сушеными моллюсками.

Ямамото поинтересовался у Фучиды, каково точное время атаки; Фучида рассказал, как получилось, что она началась раньше на пять минут.

— Думаю, не стоит сетовать на какие-то пять минут, — утешил Ямамото.

Но Америка успела охарактеризовать налет как «предательское, трусливое нападение», и уже стала знаменитой фраза «Помни Пёрл-Харбор!» — кажется, это беспокоило Ямамото всю оставшуюся жизнь.

Если изучить обстоятельства, приведшие к «трусливому нападению», которое не давало покоя Ямамото, станет очевидно, по крайней мере на поверхностный взгляд — японская сторона проделала грубую работу. Но посмотреть глубже — столкнешься с кучей загадок; ответы на них неясны до сих пор, и невольно задумываешься: неужели успех Гавайской операции достигнут благодаря «божественной помощи»?

5 ноября того же года специальный посланник в США Кюрюсю Сабуро в большой спешке покинул Токио, — отправление «Чайна клиппер» из Гонконга задержали на два дня, чтобы дать ему возможность собраться. Одна версия, почему послали Кюрюсю, гласит: чтобы не допустить успешного завершения переговоров с США, а также ограничить в действиях посла Номуру Кичисабуро, который вел эти переговоры с вполне добрыми намерениями. Однако, читая собственные дипломатические мемуары Кю- рюсю, к такому выводу никак не придешь. Сам Кюрюсю, по крайней мере, такого желания не имел.

По приезде в Вашингтон Кюрюсю примкнул к Ному- ре в искренних попытках достичь какого-нибудь урегулирования. И президент Рузвельт, и государственный секретарь Халл поначалу были настроены весьма дружески и даже весело. Однако, несмотря на дружескую атмосферу, американцы в ходе переговоров поставили ряд важных вопросов. Основным камнем преткновения стал Трехсторонний пакт с Германией и Италией; факт, что Япония ищет соглашения с США, сохраняя при этом нетронутым Трехсторонний пакт, государственному секретарю, возможно, понятен, но для общественного мнения Америки неприемлем. Нацисты ненасытны; в конце концов, они все равно обратят свой хищный взор в сторону Америки. Затем, если Гитлер продолжает одерживать победы, он вполне естественным образом двинется в Юго-Восточную Азию и нажмет на Японию; трудно понять, почему Япония этого не осознала. Для Америки огромным шоком стала оккупация южной части Французского Индокитая японскими войсками после открытия переговоров между Японией и США; более того, из самых последних донесений разведки вытекает, что для Америки есть опасность пережить еще один шок. Однако «между друзьями не бывает последнего слова» (эту фразу использовал сам Рузвельт); Америка наконец согласилась с предложением Кюрюсю, что войны можно избежать, в случае если президент пошлет его величеству императору личную телеграмму.

Это предложение реализовано. На пути телеграмму задерживали самые разные лица, и она дошла до императора только в 3.00 8 декабря, за девятнадцать минут до того, как Фучида дал многократный сигнал «то» для захода на атаку над островом Оаху. Говорят, прямой причиной обструкции явился подполковник по имени Томура в дивизионе связи генерального штаба, который в тот день дал указание автоматически задерживать на десять часов все зарубежные телеграммы, даже личные телеграммы президента Соединенных Штатов.

Итак, намерения Кюрюсю расстроены, но интерсно отметить, что вопросы, поднятые Рузвельтом и Халлом, почти полностью совпадают с теми взглядами, которые Ямамото вместе с Йонаи постоянно отстаивал с тех времен, когда был заместителем министра.

Поначалу Халл был очень любезен с Кюрюсю. Однако с началом переговоров 22 ноября его манеры вдруг стали холоднее, а поведение ужесточилось. Когда 26 ноября Номура и Кюрюсю получили от Халла ноту, их, как пишет Кюрюсю, охватили ужас и отчаяние. Единственно возможное объяснение — Халл, что-то узнавший, соответственно себя настроил. Нота Халла, ставшая впоследствии знаменитой, включала требования (среди них полный вывод японских войск из Китая и Французского Индокитая; непризнание режима Ван Чингвея; расторжение Трехстороннего пакта), едва ли приемлемые для Японии, а еще менее — для японской армии.

В журналах Генри Стимсона, тогдашнего министра обороны, есть запись о том, что Стимсон говорил с Халлом по телефону рано утром 27 ноября и Халл заявил:

— Я умываю руки, теперь решать вам с Ноксом — армии и флоту.

Длинная кодированная телеграмма, содержавшая японский ультиматум США, разбитая на четырнадцать отдельных разделов, доставлялась в японское посольство в Вашингтоне в течение ночи 6 декабря и раннего утра 7 декабря. Помимо упомянутых четырнадцати телеграмм, примерно в то же время поступило вводное сообщение, объявляющее неизбежным предъявление ультиматума, и телеграмма, уточняющая время его вручения.

7 декабря было воскресенье; персонал посольства работал даже по выходным, но обычно люди появлялись в своих кабинетах позже, чем в рабочие дни. Доставленные телеграммы просто так лежали в почтовом ящике посольства. Немного позже девяти, когда помощник военно- морского атташе в Вашингтоне дошел до дверей своего офиса, он заметил на верхних ступеньках несколько бутылок молока и объемистую пачку воскресных газет; никого еще нет, но почтовый ящик переполнен телеграммами и письмами. Пробормотав про себя что-то о расхлябанности посольского персонала, он рассортировал бутылки, газеты и телеграммы на те, что предназначались для посольства и для офиса военно-морского атташе. Даже он не знал, что в тот день начнется война.

Если в офисе атташе не возникало каких-то особых дел, то после обеда чиновники обычно играли в гольф. Помощник быстро просмотрел газеты, не найдя ничего особо интересного или стоящего, чтобы сообщить в Токио. Вышел из офиса, наскоро поел, а когда вернулся, застал совершенно другую атмосферу. Прибыли работники посольства и начали дешифровку вводного сообщения; в нем говорилось: окончательное сообщение будет вручено около 13.00 7 декабря по вашингтонскому времени, или в 3.00 8 декабря по токийскому времени. Вводное сообщение содержало только одну фразу от министра иностранных дел Того для посла Номуры: «Едва ли мне необходимо Вас просить принять все возможные меры предосторожности для сохранения секретности при подготовке этого меморандума; ни при каких обстоятельствах не используйте машинистку или что-либо подобное».

К сожалению, однако, почти никто из руководства посольства не умел печатать. Личный секретарь Окумура оказался одним из немногих, кто умел, но далеко не профессионально. Пока он работал, возле его стола стоял над душой коллега, — но, сколько ни дави на Окумуру, он только сделает больше ошибок или, еще того хуже, пропустит строчки. Наконец перевод последней части длинной кодированной телеграммы завершен — время уже приблизилось к назначенному часу дня.

Государственному секретарю Халлу позвонили по телефону с просьбой перенести встречу на 13.45, поскольку документ еще не готов. Все же вот она, чистовая копия, — Номура с Кюрюсю помчались на максимальной скорости, но прибыли в госдепартамент уже в пять минут второго. Их заставили ждать встречи с Халлом до 14.20. Секретарь Халл взглянул на большие часы в своем кабинете, вслух произнес время и, не пригласив двух посланцев сесть в кресла, начал читать меморандум, который они ему только что вручили. Вскоре у него стали трястись руки, и, закончив читать последнюю страницу, дрожащим от подавляемого волнения голосом он заявил, что за пятьдесят лет службы обществу еще «никогда не видел документа, столь наполненного бесстыдной ложью и искажениями».

Не сказав ни слова, Номура и Кюрюсю обменялись с Халлом холодными рукопожатиями и покинули госдепартамент. Пятьюдесятью пятью минутами ранее началась японская атака на Пёрл-Харбор.

9

Трудно поверить, что реакция Халла, описанная и в дипломатических мемуарах Кюрюсю, и в биографии Номуры, наигранная. Тем не менее позднее стало очевидно, что Халл в то время уже знал целиком содержание конечного извещения, которое ему доставили японские посланники. Еще со времен «Черной камеры» Америка имела долгую и характерную традицию в расшифровке кодов других стран. Конечно, японские коды были не столь совершенны, как во времена Вашингтонской конференции в начале 20-х годов. Более того, министерство иностранных дел, подозревая, что используемые им коды известны другой стороне, решило, поскольку отношения с Соединенными Штатами становились все более напряженными, установить новую кодировальную машину, известную под названием «тип 97 индзики», в японских посольствах в ведущих странах и в самом министерстве иностранных дел.

Здесь использовался более совершенный код, чем прежние механические или такие, как морской «ро»-код и «ха»-код. На флоте использовали машину, называвшуюся «тип 97 хобун индзики», а код был известен как «морской дзи», в то время как министерство иностранных дел применяло машину «тип 97 обун индзики». Первая использовала японскую систему слогов катакана, а вторая — латинский алфавит.

Вначале составлялся закодированный текст с использованием двухтомной кодовой книги, составленной в алфавитном порядке, — такое слово, как «Япония», превращалось, скажем, в «KXLL». Затем он пропускался через машину, откуда в соответствии с характером расположения электрических вилок автоматически выходил в виде совершенно случайных, дважды закодированных цепочек латинских букв. Сама машина занимала места примерно столько же, сколько стоящие рядом два старомодных «ундервуда».

Машина сконструирована так, что, попробуй кто-нибудь силой вскрыть ее и заглянуть внутрь — электрические вилки тут же выскочили бы из гнезд и рассеялись. В обычных кодах, если в оригинальном тексте пять раз используется, например, слово «Япония», те же буквы «KXLL» в кодированном тексте появятся тоже пять раз. Такой тип повторения (если оставить все как есть) неизбежно позволит дешифровать код. А в сообщении, закодированном машиной «тип 97 индзики», возможность подобного повторения — один случай примерно на двести миллионов.

Среди экспертов того времени общепринято, что этот тип кода невозможно расшифровать (сейчас, конечно, другое дело, при использовании современных компьютеров), но американские криптологи все же его раскололи.

Еще долго после войны не многое было известно о том, как это достигнуто, не считая каких-то слухов, — мол, несколько сот специалистов по дешифровке вместе с первыми ламповыми компьютерами мобилизованы на решение этой задачи, а тот, кто отвечал за проект, пережил, закончив эту работу, нервный срыв и впоследствии премирован за свои старания суммой 100 тысяч долларов. Однако в 1967 году нью-йоркское издательство «Макмиллан» опубликовало книгу Дэвида Кана «Взломщики кодов», которая приподняла завесу над большинством оставшихся секретов.

Согласно этой книге, наибольшая заслуга в разгадке японского дипломатического кода, основанного на «типе 97 обун индзики», принадлежит Вильяму Фридману. В 1929 году, при государственном секретаре Стимсоне, распущена «Черная камера», — Стимсон убежден, что «джентльмен не читает чужую личную почту». Однако вскоре она возродилась под названием СИС (SIS: Signal Intelligence Service), и именно Фридман — он служил в новой организации с самого начала — стал вторым Гербертом Ярдли.

Американцы присвоили данному коду название «Пурпурный ». Последние достижения современной математики брошены на его дешифровку, в игру включены все эффективные средства, имевшиеся в арсенале криптоаналитиков. В результате примерно через полтора года «кровавого пота», в августе 1940 года, их усилия увенчались успехом, при этом для получения первой копии «типа 97 обун индзики» использовались только бумага и карандаш, воображение и дедукция.

Вскоре после этого Фридман заболевает, направлен в психиатрическое отделение армейского госпиталя, но через три с половиной месяца выписан и возвращается в СИС. Через год после завершения первой модели (летом того года, когда разразилась война) Америка уже читала все важные японские дипломатические депеши, закодированные на этой машине. Как видно из книги Дэвида Кана, Вильям Фридман и другие эксперты СИС разгадали код «Пурпурный» исключительно благодаря мозговой атаке. Возможно, и так, но возникают некоторые сомнения.

Во-первых, возможно ли (какие бы супермозги ни задействованы для решения задачи) действительно произвести копию «типа 97 обун индзики» всего через полтора года, располагая лишь карандашом и бумагой? «Хотя американцы никогда не видели машины «типа 97 обун индзики», — уверяет Фридман, — их изобретательность породила удивительное физическое сходство с ней и, конечно, дублировала ее криптографически точно». Удивительно, но не опровергает ли он собственными словами свои же аргументы?

Во-вторых, как говорят, переплет основной кодовой книги, содержавшей японские дипломатические коды, пурпурного цвета. Если американцы раскололи код лишь с помощью дедукции и вычислений, то есть наверняка не видели самой книги, — почему они выбрали то же название для кода?

В-третьих, факт, что при публикации своей книги Кан столкнулся с проблемами, связанными с защитой государственных ная, подверглась цензуре со стороны государственного департамента. Говорят, это цензура коснулась лишь тех частей, где идет речь о шпионской деятельности (включая радиосредства), направленной против Советского Союза и Китая; но все ли это так на самом деле?

На практике самый быстрый способ научиться читать код чужой страны — это просто выкрасть его. Естественно, украсть сам объект— значит просто выдать себя; другая сторона немедленно заменит код. Но незаметно создать копию кодировальной машины — кодовой книги, как в нашем случае, — нормальная практика в международной разведке; никто, кажется, и не думает утверждать, что ни Япония, ни США в то время не имели даже подобных намерений. Разослать по посольствам и дипломатическим миссиям машину «типа 97 обун индзики» и кодовые книги возможно только через курьеров, обладающих дипломатическим иммунитетом; откуда же уверенность, что за ними не следили, не воспользовались каким-то моментом в ходе долгого путешествия? Не исключено и то, что шпион добыл чертежи машины в Токио и доставил их в Шанхай, а оттуда они ушли в Америку.

Полученную через дешифровку кода «Пурпурный» информацию американцы называли «волшебной» («Magic»). Доступ к ней разрешили менее чем дюжине лиц, включая президента, министра обороны, министра военно-морского флота, государственного секретаря, начальника морских операций и его армейского коллегу. Этот факт дает пищу для вс;якого рода предположений.

В книге «Последний секрет Пёрл-Харбора», изданной в Америке после войны, утверждается, что американская группа дешифровальщиков получила в свое распоряжение ультиматум утром 6 декабря, и все четырнадцать частей основного текста расшифрованы между 4.00 и 6.00 утра 7 декабря восточного стандартного времени США. Автор книги — контр-адмирал Теобальд, в годы войны командовавший эсминцами Тихоокеанского флота.

Америка, готовая к войне разведок, разместила подслушивающие устройства в различных местах; японские дипломатические депеши, касающиеся американо-японских отношений, перехватывались флотской радиостанцией на Бейнбридж-Айленд, напротив Сиэтла. Японский ультиматум, напрямую перехваченный этой станцией, немедленно передан по телетайпу в Вашингтон; телеграмма, которую получило японское посольство (в отличие от современной практики), доставлена частной телеграфной компанией. Потому и вполне естественно различие в скорости, с какой они прибыли, и все-таки создается впечатление, что американцы слишком быстро получили текст, расшифровали его и перевели, а японское посольство проделало те же операции чересчур медленно.

Сообщение по ходу расшифровки доставлялось президенту, так что Рузвельт и Халл уже знали содержание японской последней ноты и что Япония собирается начать войну за несколько часов (возможно, более чем за десять) до начала атаки на Пёрл-Харбор.

Американцы расшифровали и сигнал «ветер восточный, дождь», который зарубежная коротковолновая станция NHK систематически передавала перед самым началом военных действий. Это «ветровое сообщение» упоминается в книге Кана; подобная же радиограмма, приказывающая дипломатическим агентствам на британской территории сжечь кодовые книги (также передавалась NHK: «Мы прерываем передачу сегодняшних новостей для сообщения специальной сводки погоды: ветер западный, ясно; ветер западный, ясно...»), упоминается в «Последнем секрете Пёрл-Харбора» со ссылкой на американские правительственные документы.

Неоспоримый факт, конечно, что передача коммуникации (чисто дипломатический процесс) имела место после начала военных действий и Япония не может избежать обвинений в совершении трусливого и предательского акта. Тем не менее, если американцы намерены и впредь считать Пёрл-Харбор «трусливым нападением», найдется ряд неловких серьезных вопросов, на которые следовало бы ответить.

Например, такой: если эта страна сумела расшифровать кодированные телеграммы японского министерства иностранных дел, пользуясь машиной «типа 97 обун индзики », то почему она не смогла раскодировать флотские коды, — короче говоря, действительно ли она не знала о надвигающейся японской атаке на Пёрл-Харбор?

Что касается хождения японских авианосцев, морская оперативная разведка США пришла к выводу, что на 1 декабря «Акаги» и «Кага» находились на юге Кюсю, а «Соруи», «Хирую», «Зуикаку» и «Сокаку» — в западной части Внутреннего моря.- Возможно, это результат ложных приказов, которые командование Объединенного флота рассылало с конца ноября, чтобы прикрыть перемещения ударной группы; отсюда видно — японские флотские коды в момент начала войны фактически не расшифрованы.

Никакая атака на Гавайи была бы невозможна, если бы шесть авианосцев, образующих основную ударную силу, находились у японского побережья. Пусть оперативная разведка пришла к ложному выводу, и допустим даже, японские морские коды не расколоты, — все равно на каком-то более высоком уровне вполне возможно догадаться, что Пёрл-Харбор в опасности.

Не только посол Крю предупреждал о возможности внезапной атаки Японии на Гавайи, — это и морской министр Нокс, и адмирал Ричардсон, и начальник морских операций Старк. Более того, ФБР уже какое-то время следило за шпионской активностью работника посольства Моримуры (Йосикавы Такео) в Гонолулу; дешифрованы его ранние шпионские донесения в Токио; кроме того, в Вашингтоне известно, что Япония проявляет необычный интерес к количеству и местоположению военных кораблей, стоящих на якоре в Пёрл-Харборе.

Любой анализ и синтез различных сообщений разведки, поступавших в Белый дом, должен был привести к объявлению тревоги на Гавайях. Несмотря на это, когда начальник морских операций Старк в ответ на возрастающую серьезность ситуации 27 ноября объявил наконец о введении повышенной боеготовности, он никак не упомянул о возможном нападении японцев на Пёрл-Харбор.

В ночь перед началом войны президент Рузвельт беседовал с политическим советником Гарри Хопкинсом в своем кабинете в Белом доме. Расшифрованная версия последнего японского извещения уже поступала; когда пришла тринадцатая часть и Рузвельт закончил ее читать, он взглянул на собеседника и сказал:

— Это означает войну.

Но ничего не сделал, чтобы предупредить Тихоокеанский флот на Гавайях. На следующее утро Старк, просмотрев четырнадцатую часть, как говорят, дважды, не позволил своим подчиненным передать эту информацию на Гавайи.

И адмирал Старк, и Хэлси утверждают в своих мемуарах, что президент по какой-то причине придержал это сообщение. Таким образом, утром седьмого местный командующий адмирал Киммель оказался в неведении относительно того, что Рузвельт, Старк и Халл уже знали, а Тихоокеанский флот в это время беспечно спал в Пёрл-Харборе.

Вероятно, просто по совпадению в порту оказались одновременно корабли старой постройки; два авианосца находились вне гавани, и есть свидетельства, что один «Энтерпрайз» в конце ноября уже нес службу в боевом режиме. Пункты 1, 2 и 3 «Боевого приказа № 1», изданного 28 ноября 1941 года в плавании, от имени Г.Д. Мюррея, командира «Энтерпрайза», гласили:

«1. Отныне «Энтерпрайз» действует в условиях войны.

2. В любое время дня и ночи команда должна быть готова к немедленным действиям.

3. Возможна встреча с субмаринами противника».

Может быть, это еще одно совпадение, что линия патрулирования в северной оконечности Оаху осталась неприкрытой, как бы приглашая противника к атаке. В этой связи вспомним один случай о странном походе американской канонерки «Ланикаи».

Пожалуй, название «канонерка» — преувеличение; «Ланикаи » — двухмачтовое 85-тонное парусное судно, управляемое шестью офицерами и матросами американского флота вместе с двенадцатью наемными филиппинцами, переодетыми в матросов. В обязанности этой странной канонерки, которая только называлась «американским военным судном», входило наблюдение за передвижениями японского флота в Южно-Китайском море. На закате 12 ноября корабль покинул гавань Манилы и отправился прочесывать указанный район моря между островом Хайнань и Да-Нангом (ныне Южный Вьетнам).

Двум другим парусникам под звездно-полосатым флагом предназначалось отправиться в другие районы Южно-Китайского моря по личному секретному приказу президента, но, как только дошли новости о японском нападении на Пёрл-Харбор, «Ланикаи» приказали немедленно вернуться в Манилу. Если задача «Ланикаи» в самом деле состояла в том, чтобы шпионить за передвижениями японского флота, тогда его роль с началом военных действий еще более возрастала. На деле же получается, что корабль выполнял функции приманки: кажется, его цель — каким-то образом спровоцировать Японию на атаку «американского военного корабля», дав тем самым Америке предлог для действий в порядке «самозащиты».

Командир «Ланикаи» — после войны он в звании контр-адмирала какое-то время командовал базой Йокосука в Японии — рассказал всю историю в американском военно-морском журнале в сентябре 1962 года. В своей статье он пишет о приказе вернуться в Манилу: «Это спасло нам жизнь. Японское нападение на Пёрл-Харбор, должно быть, устраивало президента больше, чем все, что мог бы сделать «Ланикаи».

Согласно свидетельству министра обороны Стимсона, предмет совещания руководителей американского правительства, состоявшегося в Белом доме 25 ноября, за день до того, как нота Халла была вручена Японии, — найти способ «завлечь их в такую ситуацию, чтобы они произвели первый выстрел, но не допуская большой опасности для нас самих».

В работе Омае Тосиказу, служившего в начале войны в бюро по морским делам, приводятся слова Оливера Литтлтона, британского министра производства, — он много работал вместе с Америкой: в 1944 году он сказал, что Япония спровоцирована на атаку Америки в Пёрл-Харборе. «Пародия на историю — утверждать, что Америка втянута в войну».

Американское общественное мнение против вступления в войну в Европе, в конгрессе сильны изоляционистские настроения, но президент Рузвельт, несомненно, понимает, что Америка не может стоять и пассивно наблюдать, как Гитлер захватывает все на своем пути. Правда, Америка чувствует, что, имея предлог, надо оказать помощь Англии; несмотря на умышленные нарушения нейтралитета и частые насмешки над дипломатической конвенцией, Германия отказывается попадаться на удочку. Она не произвела ни одного выстрела в сторону Америки, но все еще оставался очень удобный предлог — существование Трехстороннего пакта. Если спровоцировать Японию на первый выстрел, Германия автоматически вступит в войну против Америки и президент пошлет войска в Европу при официальной поддержке американского общественного мнения.

Тут сам по себе возникает вопрос: а действительно ли Америка не знала, что Япония намеревается напасть на Пёрл-Харбор? По результатам работы Комиссии по расследованию событий в Пёрл-Харборе (собиралась несколько раз во время войны), а также послевоенного совместного Комитета обеих палат по расследованию установлено, что ответственность за Пёрл-Харбор несут командующий Тихоокеанским флотом адмирал Киммель, командующий войсками в Гавайском районе генерал Шорт и начальник морских операций Старк по причине небрежного исполнения своих обязанностей. Однако этот приговор встретил много возражений и до сих пор является источником противоречий даже в самой Америке.

Одно представляется несомненным: даже зная заранее о надвигающейся атаке, Америка не ожидала, что понесет столь опустошительные потери; причина в грубой недооценке японской воздушной мощи. Сходным образом, как говорит Инуэ Сигейоси, «японские политики и армейская верхушка недооценили природную мощь Америки и духовную силу ее народа, особенно женщин. Существовало детское убеждение, что, поскольку женщины в этой стране имеют большой вес и силу, они через короткое время станут выступать против войны...». Точно так же большинство американцев в то время вполне серьезно воспринимали японцев как карикатурных персонажей: этакие маленькие смешные человечки, с клыками, очки в роговой оправе и непроницаемая улыбка на лицах; не могут быть хорошими летчиками в силу необычного строения. Что можно утверждать наверняка, так это существование взаимного невежества и презрения, что сыграло не на пользу обеим сторонам.

Фучида Мицуо пережил войну, насовсем приземлившись из-за ноги, сломанной в битве при Мидуэе; после войны он стал католическим священником и сейчас большую часть года проводит в Америке. Из собственного опыта он заключает: многие американские интеллектуалы склонны считать, что руководство США знало о внезапной атаке японцев на Пёрл-Харбор заранее. С подобной позиции написана книга контр-адмирала Теобальда. В предисловии Уильям Ф. Хэлси говорит, что Киммель и Шорт оказались «нашими выдающимися военными жертвами», брошенными на съедение волкам ради чего-то, с чем они сами ничего не могли поделать.

Но, отмечает Накано Горо в послесловии к японскому переводу, в Америке существуют и сильные возражения против теории Теобальда; немногие в Японии выражают противоположную точку зрения. Томиока Садатоси считает: «Допустим, что Америка хотела от Японии первого выстрела, — все равно не было нужды в том, чтобы он был произведен на Гавайях и таким жутким образом. Цинично предполагать, что Америка знала о плане нападения на Пёрл-Харбор заранее».

Такаги Сокичи убежден, что Америка ничего не знала, а Кусака Рюносуке заявляет: «Из своего собственного опыта знаю, что американское стремление сохранить человеческие жизни превыше всего, что только можно вообразить, а потому просто немыслимо, что американцы сознательно спровоцировали нападение на Пёрл-Харбор за счет тысяч жизней своих моряков».

Особого доверия заслуживает мнение Тимоды Чжуна, который занимается изучением современной истории в Национальной парламентской библиотеке. Как считает доктор Тимода, по этому вопросу еще не пришли ни к какому заключению. Версия, что Америка заранее знала о готовящемся событии, выдвигается главным образом историками из Чикагского и других университетов, которые считаются в Америке пристанищем ревизионистского меньшинства. Наиболее детально факты, относящиеся к Пёрл-Харбору, обобщены в книге Роберты Уолстеттер «Пёрл-Харбор: Предупреждение и решение», вышедшей в издательстве «Стэнфорд юнивесити пресс». В этой книге также нет ничего, что поддерживает версию о сознательном завлечении Японии в Пёрл-Харбор.

Сегодня большинство исследователей, говорит Тимода, склонны отрицать такое знание априори, и он сам согласен с этим. Проблема, считает он, вот в чем: те, кто нес ответственность за Пёрл-Харбор, до сих пор возмущены, что от них скрыли информацию, которой правительство располагало, и негодуют — их использовали как приманку; так что взгляды эти не обязательно односторонним. Однако подобные заявления, вместе с другими — мол, Америка знала заранее, — точно так же не обязательно неприятны для японских ушей; Тимода полагает, что мнение меньшинства в Америке — это в Японии мнение большинства и постепенно оно становится преобладающим. Предупреждает: японскому обществу следует опасаться такого подхода.

Сегодня, более чем через тридцать лет после нападения Японии на Пёрл-Харбор, этот вопрос переходит в руки тех, кого касается напрямую, и историков. Вероятно, мнение, что Америка не знала о нападении заранее, постепенно станет общепринятым. Если до сих пор не опубликованные правительственные документы, что лежат сейчас в самых темных нишах какого-нибудь хранилища госдепартамента или министерства обороны, по какой-то причине вдруг увидят свет и опрокинут убеждение большинства историков, — несомненно, дух Ямамото Исороку печально оскалит зубы при мысли о своей наивности: ведь он до самой смерти нес в себе чувство вины по поводу «трусливого нападения». Но, несмотря на ряд все еще неясных моментов, сейчас представляется невероятным, что этот день когда-нибудь придет.

Вперед
Оглавление
Назад

Главное за неделю