Важное
Для ледокола "Виктор Черномырдин" изготовили систему управления и машинное отделение главного крана
Электроэнергетическое 
|
Часть 1-31Когда началась война, на борт «Ямато» каждый день стало поступать в адрес Ямамото множество писем со всех концов страны. Сам он писал: «...безмерно смущен — боевые подвиги подчиненных и молодых матросов за ночь превратили меня в звезду».Старший вестовой Оми говорит: даже после того, как возбуждение, поднятое в стране Пёрл-Харбором, стало спадать, пачки писем толщиной сантиметров двадцать продолжали приходить к Ямамото каждый день. От старых генералов и правых, которые когда-то его так ненавидели; от семей моряков, служивших у него, и даже от учеников начальных классов; по стилю варьировали от простых панегириков до весьма нахальных просьб, — скажем, директора деревенской школы прислать образец его каллиграфии, чтобы использовать как приз лучшей школе в префектуре. Ямамото, с его наивным чувством обязательности, лично писал ответы кисточкой и тушью на каждое послание. Потому и нет ничего необычного, что тут и там все еще хранятся письма, написанные рукой Ямамото, всякая коллекция его писем почти наверняка огромна. Однако ббльшая их часть, скорее всего, вежливые отписки и выражения благодарности, а ценность их лишь в том, что они написаны рукой Ямамото; если письма представляли собой нечто большее, чем вежливая отписка, они чаще всего не сохранялись. Общее количество писем, будь то официальных или личных, по которым можно судить о подлинных мыслях Ямамото, не так велико; отберем два-три, написанных в первые дни войны, из тех, что цитировались в разных документах, или мною собственноручно скопированных. В начале 1942 года, 9 января, Ямамото послал ответ на благодарственное письмо от Огаты Такеторы; вот отрывок из него: «Благодарю за Ваше любезное письмо под Новый год. Военный человек едва ли может хвалиться тем, что «поразил спящего врага»; тут важнее позор, который переживает побежденный. Хотел бы, чтобы Вы оценили, увидев своими глазами, то, что делает враг: уверен, — взбешенный и возмущенный, он вскоре нанесет решительный контрудар, будет ли то полномасштабное морское сражение, воздушные налеты на Японию или мощная атака на главные силы нашего флота. В любом случае мое единственное желание — довести до конца первую стадию операций, до того как враг оправится, и по крайней мере внешне достичь какой-то основы для затяжной войны...» Пассаж из письма Харады Кумао от 19 декабря 1941 года: «Благоприятные результаты, достигнутые в начале войны, позволяют предположить, что Госпожа Удача все еще благосклонна к Японии...» Всякий, кто внимательно прочтет эти строки, остановится на таких фразах, как «Госпожа Удача все еще благосклонна к Японии», или «по крайней мере, внешне достичь какой-то основы для затяжной войны...». В те времена такие письма не публиковали. Из письма к сестре Казуко 18 декабря: «Война наконец началась, но нет причин куда-то спешить, потому что почти наверняка она будет тянуться десятилетиями. Общество, похоже, делает много шума из ничего. Не думаю, что это на пользу образованию, общественной морали или росту производства... Не вижу, почему бы так возбуждаться, если кто-то потопил горсточку военных кораблей». А вот письмо, адресованное главнокомандующему флота китайского района Коге Минеичи, который находился в Шанхае: «Твое письмо от 15 декабря получил второго числа (говорят, в Куре накопилось сто тысяч писем и с ними не управляются). Большое спасибо за поздравления. Я со своей стороны должен поздравить тебя с взятием Гонконга несколько раньше, чем планировалось. Сейчас, когда Гонконг взят, мы, считаю, если посильнее ударим по Бирме, прищемим Чан (Кайши. — X. А.). Можно ли что-нибудь тут сделать? Британия и Америка как-то недооценили Японию, но, с их точки зрения, все происходящее — это как собака кусает руку, ее кормившую. Возможно, Америка особенно намерена вскоре приступить к крупным операциям против Японии. Бездумное веселье дома действительно прискорбно; меня пугает, что при первом налете на Токио все станут увядать на глазах... На этой стадии мы не имеем права расслабляться. Остается лишь сожалеть, что у них на Гавайях тогда не было, скажем, еще трех авианосцев. В твоей части мира дела могут быть другие, поскольку твой враг рядом с тобой, на суше, а здесь, кроме случайных страхов при появлении субмарин 14 декабря, мы просто, как обычно, попусту пялим глаза на море. Вряд ли это веселый Новый год! Береги себя в этих холодах... Против идеи налета на Гавайи серьезно возражали как в министерстве, так в частях, которые к этому имели отношение (кроме авиаторов). Заявляли, что, даже если кампания окажется успешной, это будет всего лишь показуха, а постигнет неудача — так она для Японии катастрофа. Посему у меня было в то время много неприятностей. Сейчас, однако, они довольны сами собой и рассуждают так, будто исход войны уже решен. Сказать правду, способности и проницательность верховного руководства флота волнуют меня сейчас больше, чем весь этот публичный гам». Ямамото не мог себе позволить присоединиться к этой национальной эйфории, — очевидно, старался держаться в рамках и не позволить себя увлечь. Нельзя сказать, что в своих письмах к выдающимся лицам он искренен в выражении чувств; за исключением немногих друзей, таких, как Хори Тейкичи и Эномото Сигехару, только с Чийоко и еще одной-двумя женщинами мог он поделиться тяжестью на сердце. Вестовые главнокомандующего в курсе личных дел Ямамото. Когда Оми разбирал его почту, то, перед тем как нести ему пачку, всегда клал любую весточку от Чийоко на самый верх. В те дни, когда приходило письмо, на котором адрес написан ее рукой, Ямамото выходил поблагодарить Оми; в другие дни не произносил ни слова. В письме к Чийоко, написанном Ямамото 28 декабря, есть такие строки: «Я получаю пачки писем и тому подобное со всей страны, но только твоих жду с нетерпением. Фотографии еще не готовы?..» Письма от семьи приходили сравнительно нечасто, и вестовые про себя обвиняли его жену в безразличии. Но тут нет ничего нового, и это вовсе не свидетельство, какая из сторон «безразлична». По мнению Ямамото Чикао, Исороку неутомим в эпистолярном искусстве еще с тех времен, когда работал в офисе военно-морского атташе в Америке, но «не для семьи». Среди персонала атташе существовала традиция пользоваться дипломатической почтой, регулярно отправлявшейся из посольства в Вашингтоне в Японию, — в мешок вкладывали небольшие подарки, личные письма семьям. Как-то Ямамото Чикао предложил Ямамото послать что-нибудь жене и детям — последовал резкий ответ: «Нет. Не вижу необходимости». Не исключено, конечно, что причиной было его обычное смущение, когда перед другими вдруг затрагивались его личные проблемы и чувства, но факт, что внешне он мягок с женщинами и детьми из чужих семей и крайне сух по отношению к своим близким. Эта черта характерна для Ямамото и во многих других ситуациях. Как-то решили обратиться к известному художнику Ясуде Якихико, работавшему в традиционном японском стиле, с предложением написать портрет Ямамото; один из друзей, прослышавший об этом, сообщил Ямамото в письме. В ответе говорилось: «Что касается портрета у Ясуды, для этого не вижу оснований... Как я представляю, портреты — это вульгаризмы, которых следует остерегаться чуть менее строго, чем бронзовых статуй». В конце концов Ясуде не удавалось нарисовать портрет Ямамото при жизни, — пришлось пользоваться фотографиями, когда он писал портрет «Адмирал флота Ямамото Исороку 8 декабря», выставленный в 1944 году на Специальной выставке искусства военного времени под эгидой министерства образования. Эта картина, считавшаяся одной из лучших, принадлежащих кисти Ясуды, после войны исчезла; предполагалось, что ее вывезли в Вашингтон американские моряки; местонахождения ее никто не мог установить, пока в 1966 году не выяснилось, что она находится в частной коллекции в Японии. 2Видимо, Ямамото недолюбливал стиль сообщений императорского генерального штаба по радио, с музыкальным сопровождением в виде возбуждающей военной музыки, вроде хорошо известного «Марша линкора». Однажды в начале 1942 года, когда разговор в кают-компании офицеров штаба зашел об этих радиосообщениях, Ямамото с видимым отвращением произнес:— Что им в самом деле нужно — это спокойно говорить правду народу. Вовсе ни к чему бить в большие барабаны. Официальные сообщения должны содержать абсолютную правду, — как только начинаешь лгать, считай — война проиграна. Точка зрения дивизиона информации совершенно ошибочна. Все эти разговоры о том, что надо направлять общественное мнение, поддерживать мораль нации, пустая болтовня. Когда приняли решение установить в Хибия-парк, в центре Токио, камень с выгравированными на нем словами «Марша линкора», попросили Ямамото написать — у него каллиграфический почерк — оригинал, с тем чтобы по нему гравировать текст. Он посоветовался с офицером штаба Фудзии, попросил ночь на размышления — и написал письмо с отказом. Японский флот — традиция и его, и тогдашнего его лидера — долгое время известен как «молчаливый флот»; начиная с Пёрл-Харбора все заметнее становилась тенденция к хвастовству. Нельзя сказать, что общественное мнение выступало против, — в то время флот исключительно популярен: в большой мере благодаря его вкладу военные действия развиваются благоприятно (если не сказать — односторонне). 14 января впервые в истории японского флота десантные соединения высадились на острове Целебес. Манила пала 4 января, а Сингапур — 15 февраля. 27 февраля, в 13.00, возле побережья Явы четыре крейсера — «Начи», «Нагуро», «Дзинтсу», «Нака» — и четырнадцать эсминцев, входящих в состав 5-го флота под командованием контр-адмирала Такаги Такео, встретились с вражеским флотом примерно той же мощи — пять крейсеров и девять эсминцев. Флот союзников состоял из кораблей США, Британии, Голландии и Австралии; командовал им контр-адмирал Доорман (Голландия). В подзорную трубу были хорошо видны флаги Голландии, Британии и США, развевавшиеся соответственно над первым, вторым и третьим кораблями. В отличие от мрачных просторов севера Тихого океана море здесь слепило глаза — избыток солнца; да еще на скорости тридцать два узла ветер дул в лицо — прямо тайфун. Орудия «Начи» и других кораблей 5-го флота завязали долгую перестрелку с судами противника, в ходе которой силы союзников потеряли два эсминца и стали в беспорядке покидать поле боя. С наступлением ночи японский флот прекратил преследование и отошел на север; сражение возобновилось на следующее утро, японские торпеды самого последнего образца оказались эффективными: вскоре пошел ко дну лидер союзников, голландский крейсер «Де Рейтер»; за ним последовал четвертый корабль — еще один нидерландский крейсер, «Дзава». Оставшиеся корабли были настигнуты на следующий день крейсерами «Асигара» и «Майя» и другими кораблями 3-го флота, под командованием вице-адмирала Такахаси Ибо. Эти корабли закрепили японскую победу, потопив британский крейсер «Эксетер» и два эсминца. Голландский адмирал на борту «Де Рейтера» отказался от спасения и, как и сэр Томас Филипс на «Принце Уэльском», пошел на дно вместе со своим кораблем. С японской стороны потерь не было. В историю это событие вошло под названием «сражение в Яванском море». Примерно через неделю войска союзников на Яве сдались. Этот бой, вместе со сражением в проливе Сунда, где потоплены крейсер США «Хоустон» и британский крейсер «Перс», рассматриваются как конец эры «досовременного морского боя». Как мы уже видели, Хори Тейкичи ненавидел выражение «непобедимый флот», тогда весьма популярное на флоте, но, когда за Пёрл-Харбором последовала серия убедительных побед вблизи Малайи, Сурабайи и Батавии, молодые офицеры стали игнорировать морскую традицию «молчания» и предупреждения старших командиров и вовсю применять это определение. Общественное мнение, как мы знаем, охотно с этим соглашалось. Ямамото, как обычно, такое безмерное благодушие было неприятно. «Первая стадия военных действий прошла так гладко, — сообщает офицер связи Фудзии Сигеру, — что породила явное чувство разочарования. Примерно в это время у главнокомандующего стали иногда проявляться признаки нетерпения, — и это у него, человека, который внешне походил на спокойный водный простор, скрывающий неожиданные глубины... Временами он давал волю раздражению из-за того, что власти не принимают нужных мер... Чтобы закончить войну, которая пока благоприятно развивается для одной из сторон, надо предпринимать особые усилия. Даже Русско-японскую войну с большим трудом удалось закончить выгодно для Японии». Большинство офицеров штаба, находившихся под влиянием личности Ямамото, испытывали те же чувства. Даже начальник штаба Угаки в книге «Сенсороку» пишет: «Прошел месяц со дня начала военных действий... императорские войска преодолели все препятствия; и тем не менее как бы ни хвалили их великолепные достижения, но если бы не дальновидное политическое руководство рядом с ними, все понесенные потери оказались бы впустую». Тот Угаки, который открылся в «Сенсороку», заставляет сомневаться в глубине его мышления. И в хорошем, и в плохом смысле он более порывист, чем Ямамото, и иногда создается впечатление, что один сдерживает другого. Следует отметить такой интересный факт: из всех сорока тысяч офицеров и матросов, служивших в то время на Объединенном флоте, Ямамото единственный, кто имел боевой опыт еще со времен Русско-японской войны. 312 февраля того же года командование Объединенного флота перемещено на только что построенный «Ямато ». Он значительно комфортабельнее «Нагато», спущенного на воду двадцать три года назад; офицерский состав в восторге от новых бытовых условий. Через три дня после этого пал Сингапур. «Ограниченная » война предусматривает в какой-то момент начало шагов к достижению компромисса, который принесет мир. «Неограниченная» война означает массовую резню населения страны-противника и боевые действия до тех пор, пока враг не капитулирует. В своем случае Япония оказалась так или иначе обязанной вести неограниченную войну, но — как бы там ни было с армией, — вероятно, не нашлось бы ни одного профессионального моряка, который верил бы, что Япония успешно завершит такую войну с Америкой.За десять с половиной месяцев до начала войны Ямамото написал знаменитое письмо своему «правому» знакомому Сасакаве Риойчи. Вот полный текст письма: «Надеюсь, ты в добром здравии, и рад был узнать о твоей недавней поездке на «Иранами» по южным морям Тихого океана. На меня произвела глубокое впечатление искренность, с которой ты честно пытаешься воплотить в жизнь свои убеждения, в то время как большинство извращает факты ради поддержки своих абстрактных, нереалистичных идей. Правда, меня глубоко смущает одна твоя мысль — что нечего бояться, пока я во главе флота. Все, чем я сейчас занят, — это кропотливая, денно и нощно работа над укреплением нашей мощи; вдохновлен указанием императора — «нельзя слабого врага считать легким соперником, но и не надо бояться могучего врага ». Я опираюсь на верность тысяч офицеров и матросов, которые сохраняют скромность, несмотря на блестящие успехи. Тем не менее, если начнется война между Японией и США, тогда, конечно, наша цель не Гуам или Филиппины, не Гавайи или Гонконг, а принятие капитуляции в Белом доме, в самом Вашингтоне. Хотелось бы знать, обладают ли на самом деле сегодняшние политики готовностью к жертвам и уверенностью, что это найдет широкий отклик». Письмо стало ответом на весть от Сасакавы, который на гидросамолете совершил поездку по островам южной части Тихого океана. Оно приобрело известность благодаря тому, что опубликовано во время войны, — убрано название гидросамолета и опущено предложение, начинающееся словами «хотелось бы знать, обладают ли...» — для «поднятия духа нации». Это письмо дошло через агентство новостей «Домеи» до Америки, и в результате американцы стали рассматривать Ямамото как фанатичного поджигателя войны, желающего лично вести японские войска на Вашингтон, — вражеского лидера, достойного таких же проклятий, как и сам Тодзио. В реальности это письмо — косвенное выражение глубокого разочарования, которое Ямамото испытал в отношении Коноэ и морского министра Ойкавы, которые, как видно, не имели ясного представления, в какого рода войну и в какие переговоры им следует вступать с США, даже зная, что неограниченная война против этого противника невозможна. Как только началась война, постоянной заботой Ямамото стал вопрос раннего мира и как создать благоприятную ситуацию для достижения такого мира. В период сразу после падения Сингапура такая ситуация как будто возникла. Как мы видели выше, Сасакава единственный из «правых » в Японии, кто выступал в защиту «трусливого, проанглийского, проамериканского» Ямамото. Привлекала Ямамото в Сасакаве определенная решительность во взглядах и готовность высказать любому то, что думает, а еще интерес к авиации. Однажды в сентябре, за три месяца до начала войны, находясь в поездке в Токио из Хасирадзимы, он пригласил Сасакаву в Морской клуб в Сибу, где высказал ему свое мнение: ситуация дошла до той точки, когда война становится неизбежной. «Какое-то время, — говорил он, — мы будем захватывать все на своем пути, протягивая щупальца, как осьминог. Но это продлится максимум года полтора. К тому времени мы просто должны обеспечить мирный договор. Подходящим моментом может быть взятие Сингапура. Падет он — нарушится спокойствие в Бирме и Индии. Начнутся беспорядки в Индии — Британии с этим труднее всего смириться: потеряв ее, Британия станет похожей на старика, лишившегося грелки для ног. Но есть ли политики, способные видеть это и действовать соответствующе? Полагаю, Сингапур будет взят в течение шести месяцев, и, когда это случится, рассчитываю на тебя...» На какой вид мирного соглашения Ямамото надеется? Хотя оно не могло зайти так далеко, как Потсдамская декларация, позднее выработанная союзниками, его идеи достаточно решительны, учитывая, что в тот момент Япония в зените своих военных успехов. Кувабара Торао, который познакомил Ямамото с Мизуно, экспертом по физиогномике, сейчас уже контр-адмирал, командует 4-й авианосной эскадрой. Однажды он заехал к Ямамото по пути на место новой службы и в ходе разговора рискнул спросить, что тот думает о возможных условиях мира. На момент Ямамото задумался. — Сейчас у правительства есть, я бы сказал, единственный — и идеальный — шанс заключить мир. Если от него потребуется предложить мирные условия, пусть оно подчеркнет, что не интересуется территориальными завоеваниями и вернет земли, оккупированные на данный момент; конечно, это нелегко, но это возможность перемирия. Но сейчас, когда правительство на седьмом небе... Так оно и случилось: момент быстро упущен, шанс не использован. Неизвестно, насколько Ямамото оценивал способности Сасакавы-политика действовать разумно; сам Сасакава — он выдвинул свою кандидатуру (без официальной рекомендации) на выборах при «Поддержке имперскому правлению» Тодзио и стал депутатом нижней палаты парламента — впоследствии, встречаясь с армейскими лидерами, разъяснял взгляды Ямамото, — правда, не вызвал никакой реакции. Поскольку не оставалось надежд на достижение мирного урегулирования, главнокомандующему Объединенного флота по роду занятий надлежало заняться подготовкой новой операции. В конце декабря предыдущего года он пишет племяннику: «Первая стадия операций, то есть атака на Филиппины, Гонконг, Малайю и Голландскую Вест-Индию, уверен, не представит проблем; реальный результат определится после этого, на втором этапе, к нему нам надо соответственно готовиться морально и физически... Однако будущие операции должны базироваться на четком сочетании административных мер и стратегических, — не знаю, есть ли у нас люди, способные решать эти задачи...» Лишь 5 января 1942 года офицеры штаба Ямамото получили приказ начать подготовку второй стадии операций. В книге «Сенсороку» Угаки, пометив: «Воскресенье, 5 января; ясно и холодно», пишет: «Первая стадия военных действий, по крайней мере в плане фронтального прорыва, более или менее завершится к середине марта. Возникает вопрос, каков следующий ход: то ли нам атаковать Австралию, то ли Индию, то ли совершить второй рейд на Гавайи, а может быть, нанести предупредительный удар по Советскому Союзу. В любом варианте, однако, к середине февраля потребуется подготовить какой-то план, и потому штабистам поручено изучить этот вопрос». Правда, опять разговор о возможных вариантах неконкретный; хотя, вероятно, эти строки написаны до падения Сингапура и уже поздно начинать такое изучение. Конечно, Ямамото составил тщательный, детальный план Гавайской операции, с которой началась война; придерживаясь идеи поставить все на карту уже первым ходом и готовый даже отказаться от всех последующих операций в случае неудачи на Гавайях, он с большой неохотой думал о второй стадии, пока не увидел, как развиваются события на практике. В ответ на новогоднюю почтовую открытку от Хори Тейкичи он пишет: «Поскольку наши дела в будущем пойдут в любом случае неважно, надо радоваться хотя бы тому, что есть. Самолеты износились меньше, чем мы ожидали, так что я дал приказ возобновить тренировки, пока ситуация позволяет. Скоро мы почувствуем серьезную нужду в небольших боевых кораблях и дешевых транспортных судах, и я думаю, надо принять меры. Еще с тринадцатого прошлого месяца, то есть целый месяц, ничего не делаю. Это уже надоедает, — нет ли у тебя хороших книг?» Из четырех возможных планов операций, перечисленных в журнале Угаки, идею нападения на Советский Союз можно отложить в сторону; из остальных первую, то есть нападение на Австралию, с наибольшим энтузиазмом поддерживало оперативное управление морского генерального штаба. Как им представлялось, Австралия станет базой при контрнаступлении союзников. Оно начнется не ранее весны 1943 года, а до этого Японии надо продвинуться от Соломоновых островов до Новой Каледонии, Фиджи и Самоа, препятствуя врагу в размещении военно-воздушных сил в Австралии, и, если возможно, так изолировать Австралию, чтобы она вышла из войны. 324 Короче, идея морского генерального штаба состояла в том, чтобы отрезать Австралию и Америку друг от друга. Второй вариант операций — нанести удар в Индийском океане — впервые предложен командованием Объединенного флота; идея состояла в том, что Япония наносит удар по Англии и Индии, атакуя Цейлон силами примерно пяти армейских дивизий, заманивает и уничтожает британский Дальневосточный флот, а затем соединяется с германскими войсками, в то время как они продвигаются с Кавказа на Ближний Восток. Однако сама армия энергично возражала против этого плана. Говорилось, что тихоокеанская война начата теми, кто не знает моря, и ведется теми, кто не знает неба; армия в основном проявляла тут слабый энтузиазм и не занималась анализом прыжков с острова на остров в Юго-Восточной Азии. Враг, в отношении которого она наиболее воинственно настроена и которого больше всего боится, — Советский Союз; вряд ли генеральный штаб сухопутных войск согласился бы отдать пять дивизий для операций в Индийском океане в то самое время, когда по завершении первой стадии завоеваний в Юго-Восточной Азии планировалось забрать оттуда большинство войск и передислоцировать в Маньчжурию и Китай. Отказавшись от этого плана из-за армейской оппозиции, командование Объединенного флота решило принять третий план, а именно наступление в центральной части Тихого океана. В то время единственно кто был способен совершить воздушный рейд на Токио — так это американские ударные силы. Идея налета на императорскую столицу имела такое психологическое значение, которое трудно вообразить в ретроспективе, после того как большая часть крупных городов Японии лежала в руинах; тут затрагивалась честь императорского флота и всей нации. Таким образом, план — величайший из всех — состоял в наступлении с Мидуэя, при возможности вновь нанеся удар по Гавайям и в то же время оккупируя жизненно важные пункты на Алеутских островах; тем самым морские и воздушные оборонительные рубежи Японии переносятся на две тысячи морских миль к востоку и параллельно Тихоокеанский флот США заманивается в океанские просторы и уничтожается. Другой фактор, влиявший на выбор стратегии: флот, в отличие от врожденной армейской жажды изнурительных пеших кампаний, испытывал, как мы уже видели, ностальгию по старомодному впечатляющему противоборству флотов в открытом море. Так почти непобедимый до сих пор японский флот избрал курс, прямиком ведущий к мидуэйской катастрофе. В то же время армия уже несла ответственность за множество постыдных эпизодов в оккупированных районах Юго-Восточной Азии. В последней части письма Ямамото к Коге Минеичи от 7 марта есть такие строки: «Я слышал, сейчас, когда первая стадия боев близится к концу, армия, — он пользуется наиболее презрительным на флоте термином, — показывает или старается показать себя в истинном свете в Гонконге, а также во Французском Индокитае, Сингапуре и т. д. Есть реальная опасность, что это в конце концов приведет к беспорядкам в тылу». Слова «в истинном свете», вероятно, относятся к актам изнасилований и грабежей, совершавшимся армией, и к резне китайцев в Сингапуре, которые стали известны уже после войны. Вперед Оглавление Назад
|
