Важное
Испытания МРК "Буря" вышли на финишную прямую
Альтернатива электродвигателям 
|
Борьба за живучесть Мы едины в служении Родине, но отличны в понимании службы.
Аварийность подводных лодок заключена в плохой подготовке личного состава и изношенности материальной части. Как правило, преобладает первая причина - непрофессионализм. После гибели американских подводных лодок "Скорпион" и "Трешер" они, американцы, в корне пересмотрели всю систему подготовки и до настоящего времени сумели избежать трагедий с гибелью личного состава, не говоря уже о гибели подводных лодок. Наша же система остается неизменной, интервал времени от одной до другой аварии сокращается, а масштабы затрагивают судьбы всего человечества. Дивизия подводных лодок, в которой мне выпала честь начинать служить, была одной из самых аварийных. Мои лейтенантские знания борьбы за живучесть основывались на минимальном курсе устройства и живучести подводной лодки, где в сжатом виде пересказаны азбучные истины да приведены несколько математических формул расчёта остойчивости. Практика сводилась к разовому тушению пожара в имитаторе отсека подводной лодки, где условности совершенно не давали даже элементарного представления о том, что же это такое - пожар в отсеке. Первые зачёты на самостоятельное управление должностью командира отсека и дежурного по подводной лодки заставили сделать книгу НБЖ - "Наставление по борьбе за живучесть" - настольной. И если теория была до автоматизма впитана и вбита бесконечными проверками, то практика носила условный характер. Моим основным наставником по вопросам устройства подводной лодки, эксплуатации лодочных систем и, конечно, живучести был командир дизельной группы - капитан-лейтенант Савельев. Или просто Толя: так к нему обращались все - от командира дивизии до матроса боевой части. В свои 35 лет Анатолий Иванович Савельев был капитан-лейтенантом, командиром дизельной группы, холостым и ничего не имел, кроме дизелей подводной лодки, которые он знал лучше любого конструктора и прочих заводских ремонтников. Окончив с золотой медалью высшее военно-морское училище им.Дзержинского, он отказался от предложенной ему должности в конструкторском бюро и выбрал подводный флот. На первом выходе в море он сумел не только устранить заводской брак, который чуть не привёл к аварии, но и доказать комиссии, расследовавшей причины предпосылки аварийной ситуации, что это был заводской дефект. После этого Савельев стал незаменимым специалистом дивизии и как следствие не вылазил из моря. С борта возвращающейся с моря лодки его катером пересаживали на борт выходящей в море. И если Савельев был на борту, все были уверен, что в боевой части 5 будет полный порядок. Толя оправдывал свои уникальные способности - по звуку работающего дизеля или другого механизма он мог рассказать о нём всё. Мой командир любил Толю и старался оберегать его от всех возможных неприятностей, но уберечь его от самого себя никто не мог. Толя был тихим алкоголиком, причём таким, когда алкоголь стимулирует работоспособность мозга. Алкогольный допинг держал Толю на плаву. В его жизни были только две страсти - дизеля и алкоголь, и две ненависти - политработники и отпуска. С первых дней службы Савельева беспрестанно воспитывали, а поскольку он был беспартийный и начисто лишён каких-либо карьерных устремлений, то воспитание сводилось к задушевным беседам. Но беседы на всех уровнях от замполита дивизии до командира эскадры не приносили никаких результатов, и от него потихоньку отстали. Это был своеобразный юродивый дивизии. За всё время службы я мог бы по пальцам пересчитать случаи Толиной трезвости. Главное для него была мера, которую он старался не переходить. И если воспитательный момент как то исчерпал себя, то с отпусками была проблема - отменить их не мог никто! Командир рассказывал о первом отпуске Толи с каким-то суеверным страхом, а когда его спрашивали, был ли второй отпуск, то он с видимым облегчением отвечал: "Да, при части". Родом капитан-лейтенант Савельев был из рязанской глубинки, и настоящую цивилизацию узнал, когда служил срочную. На вопрос: "Каким образом угораздило его поступить в прославленную Дзержинку?" он отвечал: "Хотел быть чекистом, думал, что имя Дзержинского не может носить инженерное военно-морское училище, да у нас всё возможно. Вот вместо чекиста и стал паропроизводителем". Первый отпуск Савельев получил летом после полугодовой автономки. Через две недели в адрес командующего Северным флотом пришла телеграмма: "Прошу немедленно отозвать из отпуска лейтенанта Савельева по причине срыва уборки урожая. Председатель колхоза, секретарь партбюро". Была послана телеграмма за подписью командира эскадры: "Лейтенанту Савельеву немедленно прибыть в часть". Прошла неделя и уже из политуправления военно-морского флота командиру лодки было приказано доставить лейтенанта Савельева в часть. Срочно за лейтенантом был командирован его подчинённый мичман - с приказом о немедленном прекращении отпуска. Через неделю лейтенант с мичманом вернулись в часть. Командир наряду со всевозможными вливаниями от различных инстанций до командующего флота включительно получил копию письма, в котором районное партийное руководство требовало о недопущении лейтенанта Савельева в родной посёлок по причине поголовного спаивания населения района. Причём в письме на имя руководства Северного флота просилось, чтобы лейтенанта не направляли в отпуск в любое время года, особенно весной на сев и летом на уборку урожая. Мичман, посланный за Анатолием, докладывал командиру: "На центральной площади был натянут лозунг: Подводнику Савельеву слава!" Посередине площади под брезентовым тентом стояли столы, за ними уже вторую неделю шла пьянка. И если первый день был днём, когда прославленного подводника района угощала сельская администрация, то последующие дни руководил загулом района Толя. На третий день гульбы председатель колхоза начал приходить в себя, убеждая мужичков приступить к работе. Но дармовое угощение было столь обильное, что не только мужики, но и бабы села не могли и не хотели возвращаться в мир повседневной серости и постоянных забот. Музыка, хороводы, вытащенные из сундуков праздничные наряды создали иллюзию какого-то бесконечного праздника, прекращать который никто не хотел. Толя сидел во главе стола в белой парадной форме, при кортике рассказывая о героических буднях подводного флота. Тосты были разные - от здравицы партии до самой лучшей фановой системы мира, которую довелось обслуживать их земляку. Причём никто не понимал, что это такое - фановая система, и не спрашивал, поскольку вся служба земляка была сплошным секретом. Но если нужно выпить за фановую систему, значит, она достойна, чтобы за неё выпить. К столу, который ломился от самогона и нехитрой деревенской еды, народ собирался с утра как на работу. И если домашняя часть сельских дел кое-как выполнялась, то общественные дела были забыты напрочь. Председатель колхоза, поняв, что народ просто так за красивые слова от источника не отлучить, решил с помощью участкового арестовать лейтенанта. Но народ не дал в обиду героя. Загул получил новый импульс - за справедливость. Неизвестно, чем бы закончилась вся эта история, но прибывший мичман убедил героя вернуться в часть. Настоящим бедствием для Толи были поездки в посёлок. Как правило, накануне такого выхода командир просил кого-либо сопроводить его. Собирали Толю в такие экспедиции мы всем экипажем - кто шинель, кто ботинки, кто шапку... Толино обмундирование составляло разовое бельё, что было на нём, тапочки, до одурения замызганные брюки и такой же китель. Шинель и шапка, если это было необходимо, доставались из тайников дизельного отсека. Моё первое посещение его квартиры, куда он меня любезно пригласил отметить выход в посёлок, вызвало желание немедленного бегства. Вся обстановка состояла из разбитого стола и стула на трёх ножках, в углу были расстелены газеты - это была кровать, в качестве подушки присутствовала свёрнутая пополам шинель. На столе стояло два грязных стакана и тарелка с какими-то остатками зацветшей и воняющей пищи. Быт совсем не трогал жизнь Толи Савельева, и все попытки привести этот быт в элементарные рамки приличия кончались ничем. Анатолий Иванович только как-то немного удивлённо смотрел и не переставая то ли пел, то ли бубнил себе под нос в ответ свою любимую песню: "Ну что, мой друг, молчишь. Мешает жить Париж..." Вместе с тем в вопросах постоянной лодочной жизни Толя был большой педант, требующий неукоснительного соблюдения буквы и духа правил. Наставление по борьбе за живучесть подводной лодки он знал наизусть. Любимым занятием Толи была отработка мероприятий и навыков борьбы за живучесть. Толя в дивизии был священной коровой, гарантирующей безотказную работу дизелей лодок, в связи с чем был негласно освобождён от всех видов нарядов. Но однажды случилось так, что старпому пришлось назначить капитан-лейтента Савельева в гарнизонный наряд помощником дежурного по гарнизону. Все обязанности Толи были заключены в сиденье у телефона и ответах на телефонные звонки. Старпом был уверен, что Толя справится, и, взяв с него слово трезвости, приведя форму одежды в надлежащий вид, отправил Савельева в посёлок. Заступив в дежурство, капитан-лейтенант начал изучать свои обязанности и, найдя пункт проверки готовности пожарной команды гарнизона, уточнил у коменданта, каким образом проверяется готовность к борьбе с пожаром. Комендант, не зная Толиного пунктика, ответил, что два раза - один в дневное время и один в ночное - вызывается пожарная команда, норматив прибытия в инструкции, но, как правило, достаточно звонка в пожарную часть. Ночное дежурство Толи было с 2 часов до 6 часов утра. Приняв дежурство, Толя в три ноль ноль объявил пожарной части тревогу - горит дом дежурной части. Включив секундомер, чтобы снять норматив прибытия пожарников, капитан-лейтенант, поднявшись к себе в комнату, собрал старые газеты в тазик и, подпалив их для имитации пожара, открыл окно. Густой дым повалил из окна, а Толя, спустившись вниз, стоял с секундомером, ожидая пожарную машину. Команда прибыла с опозданием на пять минут и без положенного в таких случаях согласно инструкции сигнала. Савельев сделал замечание старшему расчёта, тот немедленно включил аварийный сигнал. На часах Толи было три часа тридцать минут ночи. Увидев валивший из окна Толиной квартиры дым пожарники выдвинули стрелу и дали из брандсбойда воду. Дом, разбуженный звуками пожарной сирены, беготней расчёта и запахом дыма, мгновенно ожил. По лестнице побежали первые жильцы. Увидев дым, пожарную машину и бьющую из брандсбойдов воду, поняли - горим. Из распахнувшихся окон на связанных простынях стали спускать домашнюю утварь. Улица наполнилась полуодетыми людьми, и на все крики помощника дежурного по гарнизону капитан-лейтенанта Савельева о том, что тревога учебная, никто не обращал внимание. Паника охватила людей. Толю сняли с дежурства и посадили на гарнизонную гауптвахту. В течение суток тщательнейшим образом была проведена проверка действий капитан-лейтенанта Савельева и пожарной команды гарнизона. Единственной причиной наказания была имитация пожара в комнате и строжайшее приказание - все назначения в наряд капитан-лейтенанта Савельева визировать у начальника штаба дивизии и впредь не назначать оного в любой гарнизонный наряд. Я прочитал мною написанное и мне стало немного грустно. Я ничего не сочинил - взял то, что было со мной из жизни. Но моя жизнь и жизнь моих друзей, рассказанная вам, как-то не совпадает с той правильной жизнью, о которой я читаю в многочисленных воспоминаниях, особенно на сайтах бывших нахимовцев и всевозможных покорителей глубин. Один мой знакомый, прочитав мною написанное, даже сказал о том, что слишком много озлобленности в этих воспоминаниях. Рассказывая вам о себе, я просто пытаюсь понять себя того и сравнить себя нынешнего. Для чего? Не знаю, но вот вспомнился глуховатый голос Анатолия Ивановича Савельева среди пугающей нищеты одиночества: "Ну что, мой друг, молчишь, мешает жить Париж..." И ещё его похвала, когда я первый раз самостоятельно удифферентовал подводную лодку: "Нормально, Михалыч". Потом было много всякого, но вот его похвала запомнилась навсегда, потому что это самое большое признание твоего умения человеком, на котором и держится земля русская. Автор: Михаил Богачев
|
