Как-то прошли праздники 23--8, поток коммерческой дешёвки и различных концертов "ко дню...." со всеми этим осточертевшими одними и теми же лицами попсовых бездарностей и так захотелось поверить, что не умерла ещё настоящая музыка в России. Не умерла и всегда была--в андеграунде, для людей которые знают и любят и всегда знали и любили. Вот где бъется сердце русского модерна.
Гениальный мультиинструменталист Дима Лукьяненко и его Aviva Omnibus--прогрессивный рок, играемый с виртуозностью и такми остервенением, что дух захватывает.
Блестящая русская фолковая психоделия в лучших традициях King Crimson. Рада И Терновник.
И наконец мой любимейший русский композитор и музыкант Андрюша Мисин, работающий на стыке прогрессивного рока и русской музыкальной традиции.
Вот кому дОлжно быть на ТВ, да знает ли Расея своих Паганини и нужны ли они ей??
Для тех кто интересутеся--ссылка на потрясающую Курскую прогрессив-арт-рок группу Маленькие Трагедии. Там же можно скачать большинство их альбомов. Для тех кто впервые знакомится с их творчеством--лучше всего начать с альбома Шестое Чувство.
Это на любителя, Надя, безусловно. Да и те же Маленькие Трагедии слушать--нужно вспомнить великий и виртуозный Британский арт-рок 1970-х, а конкретно Emerson, Lake and Palmer. Трагедии--это русский, причём безумно русский (куда уж дальше, когда тоже Шестое Чувство всё на стихи Гумилёва написано) и осовремененный вариант этого без малейшего намёка на плагиат--так как всё равно очень русская музыка. А в более широком смысле--Европейская.
Народ нынче слушает "Нестрой бэнд". " Хоп, мусорок". Поищите. А то я хотел ссылку дать, да меня на порно сбросило. Где то время, когда деньги с магазина, сдача, копилась на пластинки "Битлов" или "Роллингов"? Прослушал ролики. Не впечатлило. "Гребень" мне нравится больше. "Моя смерть едет в черной машине С голубым огоньком..."
Андрей, Гребенщиков и Аквариум, чья музыка в целом это уровень художественной самодеятельности, вылезли на протестной молодёжной войне и "поэзии" Гребенщикова. Муть в чистом виде этот Аквариум с претензией на некий скрытый смысл, которая скрывала неумение писать (и играть) нормальную музыку. А по остальному--да знаю, к сожалению. Шансоном весь этот мусор нонче зовётся.
Простите, Андрей--я уж лучше с теми кому Вивальди--музыка. Стандарты существуют и всегда существовали--о вкусах спорят, особенно музыкальных (и в целом художественных), не спорят только о вкусах в еде, ну и о вкусах в сексе по согласию. Остальное--есть предмет для критики и анализа.
Вот, Андрей, после поисков нашёл замечательную заметку (помню, что читал относительно недавно--но потребовалось время найти). Я считаю не в бровь а в глаз:
Я сижу, ты сидишь, он (она) сидит, мы сидим... Нам на каждом шагу дают понять: наш дом – тюрьма 2009-11-17 / Екатерина Барабаш
Несколько дней назад поймала в электронной почте письмо. Одно пиар-агентство извещало: «Уважаемые коллеги! Показ фильма Алексея Пиманова «Мужчина в моей голове» состоится в Можайской женской колонии... Журналистам предлагают посмотреть фильм вместе с осужденными, принять участие в его обсуждении, совершить экскурсию по зоне, пообедать на зоне...» Дальше в письме, правда, говорилось о том, что данная акция имеет благотворительную цель – строительство в колонии родильного дома.
Так уж сложилось: на зоне побывать не довелось. Пока. Ни в каком качестве. Но от сумы да от тюрьмы, как всякий нормальный человек, не зарекаюсь, а потому представила себя на минуту по ту сторону колючей проволоки. И вот шагаю я со товарищи куда-нибудь из столовой в мастерские, а тут перед воротами останавливается автобус. Из него вываливаются робкие, но любопытные журналисты. А нас уже предупредили, что экскурсия из Москвы прибудет и чтобы матом не разговаривать, головы вымыть, легкий макияж приветствуется... Тех, кто заслужил, – пустят в зал смотреть кино Пиманова. Там же журналистов посадят (в зал, я имею в виду, только в зал!), и они примутся смотреть, как мы смотрим кино. Потом им покажут, где и как мы живем, а потом покормят экзотической пищей. Может, нас даже будут кормить вместе, и журналисты увидят, что мы практически ручные и наши повадки совсем почти человечьи.
Словом, на один день превратимся в зоопарк, в зверинец, в короткое незабываемое приключение-впечатление для столичных благополучных вольных писак.
Вся страна сошла с ума с этой тюремной тематикой. В Москве страшно заходить в магазины – в каждом втором закрепленная повыше к потолку магнитола гоняет так называемый русский шансон, по сути – тюремный. И пока ходишь, выбираешь продукты, над головой несется что-нибудь вроде:
Посмотри на это небо
Взглядом, бля, тверезым,
Посмотри на это море –
Видишь это все в последний
раз.
Глупо жаловаться, если страна от этого кайфует. Тюрьма – наш второй дом, привычный и родной. Настолько родной, что не замечаем. «Прекратите базар!» – говорит интеллигентная учительница, не зная, что выражение это совсем свежак в обиходной лексике, только-только из блатняка пришло. Такие обычно-привычные «амба», «брать на понт», «грохнуть», «фуфло», «тащиться», «перетереть», «беспредел», «опустить», «разборка» – все это ничтоже сумняшеся приняли мы в язык с распростертыми объятиями.
Язык – он не дурак, он будет отбирать, вбирать и столбить только то, без чего уже не может обойтись большая часть его «клиентуры». Тюряге в России – раздолье. Она диктует свои правила воле, естественным образом осуществляя стирание границ между волей и неволей. «Здравствуйте. Заходите, присаживайтесь, чувствуйте себя как дома» – это отвратительное «присаживайтесь» вместо нормального «садитесь» теперь уже навеки. Страна, проявившая такую недюжинную, завидно неразрывную спайку политики и криминала, элиты и криминала, телевидения и криминала, жизни и криминала, не может позволить себе говорить «садитесь». От греха подальше. А недавно появившаяся и тоже, вероятно, уже навсегда укоренившаяся манера отгораживаться от живых людей неживым их наречением во множественном числе: «проходим быстренько, не задерживаемся!», «проезд оплачиваем!», «билетики показываем!» – это ведь тоже оттуда, из мест, где нет людей, а есть организованное безликое скопление элементов, к которым «западло» даже обращаться хоть как-то. Быдло и есть быдло. Выйдет с зоны – все равно быдлом останется.
Михаил Круг – певец, романтик и просто золотой души человек. Страна рыдала, когда его не стало. «Мааагаадан – значит, опять домой,/ В этот волшебный сон». Телепередачи, фильмы, «Как уходили кумиры»... Александр Розенбаум – тот вообще для интеллигентов со своим псевдоэстетским «Вальсом-бостоном» или «Заходите к нам на огонек» пример. А потом – та же вонючая тюремщина, что и во всяком низкопробном шансоне. «Эй, начальничек, не томи,/ А скажи, где маманя ждет».
«Вы нам тут свои вкусы не навязывайте», – потребовала продавщица, увидев, что я пытаюсь утихомирить очередного Розенбаума или иже с ним, плюющегося из динамика блатной слизью. Я не стала ругаться – что толку? Страна, оплакивавшая Япончика так, что на время забылись все радости и невзгоды мира, видимо, этого заслуживает. Она заслуживает того, чтобы на похороны «самого известного вора в законе» съезжалась культурная и прочая элита страны, по всем каналам показывали «последнее интервью Япончика» – спешите видеть! – который, оказывается, вызывал даже уважение у некоторых представителей правоохранительных органов. «Он действовал и по понятиям, и соблюдал в какой-то мере наши законы. Он не занимался беспределом, потому и заслужил уважение даже в нашей среде, среди профессиональных сыщиков... есть уважение профессионала, кем бы он ни был» – это из интервью генерал-майора милиции Александра Гурова одному из российских СМИ.
Потому что наш дом – тюрьма. Нам это дают понять на каждом шагу – у нас ведь даже по газонам не ходить не просят, а запрещают. «Машины ставить запрещено!» «Вход запрещен!» «За ограждения не заходить!»
Да вы не обижайтесь – все по понятиям. Быдлу – быдлово.
А с Пимановым на зону я не поехала. Я и в обычный-то зоопарк не люблю ходить.
Господин Наум--у вас что, проблемы с семантикой и пониманием прочитанного?? Или много на грудь принимаете?? Вы вообще понимаете что Deep Purple музыкально, технически и, в целом, как монстры рока находятся на другой планете и сравнивать Аквариум и гребня с мастодонтами жанра (это не считая Пёрпловский сумасшедший коммерческий успех, что им часто ставилось в вину) может только больной человек. Аквариум--это шансон и мусор. И "По вашему "Deep Purple"-шансон и мусор?" (с) Это не по-моему, это именно ПО-ВАШЕМУ, видимо в силу вашего неумения читать по-русски. Если вы собираетесь здесь постить всякую ахинею--я к чёртовой матери вас отсюда выгоню. Если есть, что говорить по-существу--говорите.
Где то время, когда деньги с магазина, сдача, копилась на пластинки "Битлов" или "Роллингов"?
Прослушал ролики. Не впечатлило. "Гребень" мне нравится больше.
"Моя смерть едет в черной машине
С голубым огоньком..."
Я сижу, ты сидишь, он (она) сидит, мы сидим...
Нам на каждом шагу дают понять: наш дом – тюрьма
2009-11-17 / Екатерина Барабаш
Несколько дней назад поймала в электронной почте письмо. Одно пиар-агентство извещало: «Уважаемые коллеги! Показ фильма Алексея Пиманова «Мужчина в моей голове» состоится в Можайской женской колонии... Журналистам предлагают посмотреть фильм вместе с осужденными, принять участие в его обсуждении, совершить экскурсию по зоне, пообедать на зоне...» Дальше в письме, правда, говорилось о том, что данная акция имеет благотворительную цель – строительство в колонии родильного дома.
Так уж сложилось: на зоне побывать не довелось. Пока. Ни в каком качестве. Но от сумы да от тюрьмы, как всякий нормальный человек, не зарекаюсь, а потому представила себя на минуту по ту сторону колючей проволоки. И вот шагаю я со товарищи куда-нибудь из столовой в мастерские, а тут перед воротами останавливается автобус. Из него вываливаются робкие, но любопытные журналисты. А нас уже предупредили, что экскурсия из Москвы прибудет и чтобы матом не разговаривать, головы вымыть, легкий макияж приветствуется... Тех, кто заслужил, – пустят в зал смотреть кино Пиманова. Там же журналистов посадят (в зал, я имею в виду, только в зал!), и они примутся смотреть, как мы смотрим кино. Потом им покажут, где и как мы живем, а потом покормят экзотической пищей. Может, нас даже будут кормить вместе, и журналисты увидят, что мы практически ручные и наши повадки совсем почти человечьи.
Словом, на один день превратимся в зоопарк, в зверинец, в короткое незабываемое приключение-впечатление для столичных благополучных вольных писак.
Вся страна сошла с ума с этой тюремной тематикой. В Москве страшно заходить в магазины – в каждом втором закрепленная повыше к потолку магнитола гоняет так называемый русский шансон, по сути – тюремный. И пока ходишь, выбираешь продукты, над головой несется что-нибудь вроде:
Посмотри на это небо
Взглядом, бля, тверезым,
Посмотри на это море –
Видишь это все в последний
раз.
Глупо жаловаться, если страна от этого кайфует. Тюрьма – наш второй дом, привычный и родной. Настолько родной, что не замечаем. «Прекратите базар!» – говорит интеллигентная учительница, не зная, что выражение это совсем свежак в обиходной лексике, только-только из блатняка пришло. Такие обычно-привычные «амба», «брать на понт», «грохнуть», «фуфло», «тащиться», «перетереть», «беспредел», «опустить», «разборка» – все это ничтоже сумняшеся приняли мы в язык с распростертыми объятиями.
Язык – он не дурак, он будет отбирать, вбирать и столбить только то, без чего уже не может обойтись большая часть его «клиентуры». Тюряге в России – раздолье. Она диктует свои правила воле, естественным образом осуществляя стирание границ между волей и неволей. «Здравствуйте. Заходите, присаживайтесь, чувствуйте себя как дома» – это отвратительное «присаживайтесь» вместо нормального «садитесь» теперь уже навеки. Страна, проявившая такую недюжинную, завидно неразрывную спайку политики и криминала, элиты и криминала, телевидения и криминала, жизни и криминала, не может позволить себе говорить «садитесь». От греха подальше. А недавно появившаяся и тоже, вероятно, уже навсегда укоренившаяся манера отгораживаться от живых людей неживым их наречением во множественном числе: «проходим быстренько, не задерживаемся!», «проезд оплачиваем!», «билетики показываем!» – это ведь тоже оттуда, из мест, где нет людей, а есть организованное безликое скопление элементов, к которым «западло» даже обращаться хоть как-то. Быдло и есть быдло. Выйдет с зоны – все равно быдлом останется.
Михаил Круг – певец, романтик и просто золотой души человек. Страна рыдала, когда его не стало. «Мааагаадан – значит, опять домой,/ В этот волшебный сон». Телепередачи, фильмы, «Как уходили кумиры»... Александр Розенбаум – тот вообще для интеллигентов со своим псевдоэстетским «Вальсом-бостоном» или «Заходите к нам на огонек» пример. А потом – та же вонючая тюремщина, что и во всяком низкопробном шансоне. «Эй, начальничек, не томи,/ А скажи, где маманя ждет».
«Вы нам тут свои вкусы не навязывайте», – потребовала продавщица, увидев, что я пытаюсь утихомирить очередного Розенбаума или иже с ним, плюющегося из динамика блатной слизью. Я не стала ругаться – что толку? Страна, оплакивавшая Япончика так, что на время забылись все радости и невзгоды мира, видимо, этого заслуживает. Она заслуживает того, чтобы на похороны «самого известного вора в законе» съезжалась культурная и прочая элита страны, по всем каналам показывали «последнее интервью Япончика» – спешите видеть! – который, оказывается, вызывал даже уважение у некоторых представителей правоохранительных органов. «Он действовал и по понятиям, и соблюдал в какой-то мере наши законы. Он не занимался беспределом, потому и заслужил уважение даже в нашей среде, среди профессиональных сыщиков... есть уважение профессионала, кем бы он ни был» – это из интервью генерал-майора милиции Александра Гурова одному из российских СМИ.
Потому что наш дом – тюрьма. Нам это дают понять на каждом шагу – у нас ведь даже по газонам не ходить не просят, а запрещают. «Машины ставить запрещено!» «Вход запрещен!» «За ограждения не заходить!»
Да вы не обижайтесь – все по понятиям. Быдлу – быдлово.
А с Пимановым на зону я не поехала. Я и в обычный-то зоопарк не люблю ходить.