«29 января в 5 часов вечера вошли между островами Кандия и Самос, острова турецкого владения, жители на них православные Греки. 30 января идём по Средиземному морю, с правой стороны открылись греческие острова. 31 января в 8 1/2 часа пришли в г. Парос...»
Из дневника унтер-офицера Василия Афоничева, 1891 г.
Вот ведь коллизия-то какая: море Средиземное, а харч - скверный... По совести сказать, просто отвратительный. Какой-то липкий и неприятно пахучий. И так изо дня в день, из недели в неделю - флотский борщ из квашеной капусты, бигус из, в принципе, того же самого да макароны по-флотски. Консервов много. Преимущественно в томате. Ну, ещё компот.
Окочуриться можно.
Но главная беда, конечно, не в этом. Проблема вовсе не в том, что какой уж месяц кряду вместо масла - рыхлый разламывающийся маргарин, а в том, что командира гидроакустической группы сторожевого корабля капитан-лейтенанта Фомина угораздила в своё время нелёгкая загреметь на эту эскадру. Точно бес попутал. И главное, когда предложили, у Фомина глаза зажглись: ещё бы! В море! В Средиземное! В суровый и дальний поход! На стражу морских рубежей! Боевая напряжённая служба! Лицом к лицу с агрессором! С врагом! Не об этом ли мечтает всякий молодой, грезящий о перспективах офицер?!
Врага Фомин и в самом деле здесь мог видеть каждый день -причём сколько угодно: как в лице вышестоящего командования, так и нижележащего подчинённого личного состава. Моря тоже кругом было вдоволь. Что же касается всего остального...
Оказалось, что весь столь долгожданный дальний поход - это преимущественно стоять месяцами в одной точке. Вот просто так -стоять себе недвижно, не вынимая якоря. И место стоянки так и называлось: «точка». Таких точек, где мариновались корабли эскадры, в Средиземке было несколько, но все как можно ближе к берегам так называемых дружественных стран, правители которых с переменным успехом вели свои народы по некапиталистическому пути. И лишь точка, где который уж месяц безвылазно ржавел сторожевой корабль Фомина, находилась, почитай, в самой что ни на есть пасти врага: под греческим островом Патмос, близ Пелопоннеса. Причём, «ржавел» - это не гипербола, не изящный риторический оборот, всё обстояло именно так: корабли в «точках» от киля до клотика в бездействии быстро покрывались плотной рыжей ржавчиной. Но номер именно этой, где доходил Фомин, точки словно нарочно был - пятый; и в самом деле: большей дыры на всей карте Средиземного моря отыскать было невозможно.
И делать - ну абсолютно нечего. Хоть на переборку карабкайся. Письма из дому привозят как оказия случится, но, в общем, редко. Телевидения здесь, понятное дело, не имелось (впрочем, его и в Севастополе на кораблях бригады отродясь не видывали). Одна бы отрада - кинофильмы. Да тут такие забойные шедевры крутят, что сил не достаёт: самый свежий - десятилетней давности. От одних названий с души воротит. А однажды «Новости дня» показали, так ещё с Кагановичем. Где-то в трюме ребята отковыряли. Киношные диалоги выучены назубок, личный состав целыми кусками наизусть так и шпарит. Единственно, на бис просят поставить старую «Свадьбу», там одна фраза имеется, от неё народ каждый раз впокатку: «В Греции всё есть»!
Понял? Зато рядом с Грецией - ноль целых, ноль десятых, прозрачно намекая на самих себя, шуткуют морячки. Правда, рыбу ловим, хоть это и запрещено корабельным уставом. Но старпом не возражает, махнул рукой. А что? Дело полезное: и для развлечения, и для разнообразия меню. Особенно вечером улов хорош: как стемнеет, свободные от вахт на юте соберутся, переноску - лампу мощную электрическую, к самой воде на проводе спустят, врубят, леску закинут где световое пятно. Клёв... А иногда и гарпуном самодельным. Метнёшь, можно что-нибудь и зацепить. Корабельный доктор особенно замечательно в этом деле наловчился. Можно сказать, основной наш рыбак, поставщик на камбуз.
И ещё одна здешняя достопримечательность - страшнейшая духота. Просто одуряющая и выматывающая жара. Корпуса железные субтропического солнца в себя за день наберут, накопят, в низы спустишься: парилка, хоть веником маши. Правда, веников тоже нет. Спать внутри, в кубриках и каютах, совершенно невозможно, до того всё прокалено. В распахнутые иллюминаторы вставили кто что смог: куски фанеры, картона, листы жести, только чтоб заманить ветерок, чтоб хоть лёгкое дуновение Эола. Наконец, добились от Москвы разрешения на палубе ночевать.
И что же? Наверху, конечно, намного легче дышится, зато мошкара кусачая одолевает. А недавно целая туча богомолов прилетела, говорят, из самой Африки. Они хоть и крупные насекомые, эти богомолы, но, по крайней мере, не жалят, хотя по телу ползают и не дают спать. Да и щекотно.
И ещё напасть - поролоновые матрацы, дрянь такая, посмотреть бы внимательно в глаза тому, кто изобрёл. На них лежать вообще невозможно, сразу же вспотеваешь, упреваешь, под телом становится жидко и как-то нехорошо зудит... К тому же эти матрацы, впечатление такое, и сами потеют: не лежишь, а будто всю дорогу плаваешь в чём-то. В чём-то таком... Рассказывают, в старые времена на кораблях пробковые матрацы были. Вот это, должно быть, вещь! Да что и говорить, с умом всё в старину люди делали, с сердечной заботой о ближнем. Но что ночёвка на палубе, что жалкие фанерки в иллюминаторах, это всё мёртвому припарки. Главное, кондиции холодного воздуха на наших кораблях не имеется и даже в проекте не предусмотрено. Видать, по общему стратегическому замыслу в Арктике собирались воевать, оттуда, из приполярных широт, планировали поражать противника. А пришлось - вон, где торчать.
Подле легендарной Эллады.
Зато и море же здесь!.. Такой необыкновенно красивой воды, словно специально подкрашенной синевы, точно нигде нет.
Запомнилось также, и очень ярко, как, направляясь из Севастополя к Патмосу, проходили черноморскими проливами. Фомину выпало тогда стоять вахтенным офицером («вах-цером», как любит выражаться командир). Ещё на дальних подступах к Босфору на кораблях отряда сыграли, конечно, боевую тревогу. Личный состав, кто не на вахте, рассовали скоренько по постам, заведованиям и кубрикам, и, чтоб никто ничего турецкого краем глаза не увидел, приказали покрепче завинтить над собою люки, горловины, опустить броняжки и накрепко задраить иллюминаторы. Почти как по противоатомной готовности. Или как Одиссей, который где-то здесь же привязывал личный состав к мачтам. В ходовой рубке - деловое напряжение: команды, доклады, репе-тования на руль, на машинный телеграф.
Ещё до гигантского моста, соединяющего Европу с Азией, не дошли, как справа по борту появился быстроходный элегантный чёрно-белый катер, а на нём народу-у... А ещё больше всякого рода фотоаппаратов и камер. Вот с такенными объективами!
Известное дело, шпионы. Подробнейшим образом всё с одного борта отсняли, зафиксировали, запечатлели, перешли на другой, стали снимать оттуда. Что фотографировали? - сами корабли, оружие, антенно-фидерные устройства, лица наших офицеров, кто в объектив угодил...
А по берегам-то тем временем - поистине красота! Крепость старинная, с зубцами, на крутых зелёных склонах европейского берега. Вдруг на одном из мощных круглых фортов красный флаг! Наш, что ли? Окуляры к зрачкам... - точно, кажись, наш... Да нет, не наш, конечно, турецкий... А так почти что один к одному, красный. Да у нас у самих развевается на ноке в точности такой же, со звездой и полумесяцем, подняли при входе в территориальные воды. Под мостом прошли, а тут уже и Стамбул, огромный город, с небоскрёбами, мечети, островерхие, с балкончиками, минареты сплошь, а дома некоторые - и причём, очень красивые дома - возле самой воды стоят, вот, кажется, рукой подать.
Рассказывают, наш гвардейский противолодочный корабль один такой дом форштевнем протаранил. Получите-ка нашу мирную инициативу! Въехал гюйсштоком какому-то турку прямо в спальню. В сераль! Скандалище, говорят, был!.. Международного масштаба. И вот ещё какая в здешних водах навигационная опасность: пароходишки довольно-таки допотопного вида, ярко-жёлтые надстройки, из Ускюдара и Кадыкёя в Стамбул так и шныряют, прямо под носом шастают. Из Азии - в Европу, из Европы - в Азию. Ну, а дальше картины классические: Золотой Рог, гигантский купол Ая-Софьи. Даже жалко, что никто из матросов наших этого великолепия не видит. И какой адмиралиссимус столь мудрое указание выдал - всех под замок?
Ночевали всем отрядом в Мраморном море, в непосредственной близости от острова под названием Мармара, изредка подрабатывая машинами, лежали в дрейфе в готовности к отражению внезапной атаки, быть может, даже и с воздуха. На следующий день -Дарданеллы. Тут уже личному составу разрешили находиться на верхней палубе: и пролив шире, если что, трудно до берега допрыгнуть, и места попустыннее. Сами Дарданеллы заметно протяжённее Босфора, а в мореходном отношении несравненно более просты: там всего лишь одна узкость, на изгибе возле Чанак-Кале...
Потом красивейшее Эгейское море, со своими островами. И тут уже и наш Патмос, где по сей день и загораем, редко куда из своей «пятой точки» отлучаясь.
Американцев действительно видели. Один раз. Издалека. Авианосное ударное соединение. Всполошились, напряглись, взревели машинами, задрожали, завизжали, нагрелись, стали на дыбы и бросились в погоню. Но, пока бросались, вражеское соединение растаяло за горизонтом. Да и да разве догонишь? К тому же после столкновения с английским «Арк Ройялом» вблизи вражеского ордера маневрировать не дозволяется.
И вот ещё что здесь интересное: ты в точке стоишь, от жары фонареешь, а мимо тебя курсируют симпатичные теплоходы, маршрутом на Крит, на Кипр. Главное, как можно ближе к нашим кораблям подходят, чтоб поразить туристов диковинкой, ржавыми экспонатами страны советов. В качестве местной достопримечательности, наглядного образца холодной войны. Отдыхающие на палубах кричат что-то, смеются, веселятся, фотографируют, приветственно машут руками. Наши не отвечают. Запрещено: враги. Да и захотели бы крикнуть, ничего б из себя не выдавили: уровень владения языками зачаточный, практически нулевой.
Ещё, помимо преющих по точкам, рыщут по Средиземке наши поисковые корабельные ударные группировки. Там интересней, они действительно трудятся, воюют: гидроакустикой засекут вражескую подлодку, сядут ей на хвост и, знай, гоняют себе в назначенном полигоне. И лодка от них не очень-то убегает, не пытается ловким манёвром уклониться. Да наши ж её и не топят.
Пока.
Так и служим.
Супостатам, тем хорошо. Базируются на Неаполь, на Чивитавеккью, на Специю. Крупные базы в Кадисе, в Роте имеют. Как белые люди. Не то что мы, грешные - торчим в наиболее диких уголках северной и западной Африки. Вот взять, для примера, наши «точки» в Хаммамете или в Саллуме. Общий вид: пустыня да море.
И всё.
А задача-то, между тем, у нас вполне здесь нешуточная: с началом войны достичь на «театре» безраздельного военного господства, попросту уничтожить, перетопить всех американцев и иных участников агрессивного блока.
И ещё задача: при необходимости высадиться морским десантом, поддержать национально-освободительную борьбу братьев-арабов. Но, похоже, насчёт этой нашей миссии в курсе и некоторая специфическая держава из здешних же, ближневосточных. И если с американцами ещё можно слегка пошутить, походить на параллельных курсах, понаводить стволы грозно, то с израильскими кораблями - ни за что. Только у нас орудия завращались -глядь, израильтяне буквально тут же, без малейшего промедления огонь открывают вперёд курса следования. И в свои территориальные воды никаких голубей мира, вроде нас, не допускают. Совсем уже у людей чувство юмора отшибло.
Эти самые десанты мы прямо тут, на месте и репетируем. С завидной регулярностью. Где? Да вон, в дружественной Сирии, между Тартусом и Латакией. Там такое удачное местечко отыскалось, где высаживаться очень удобно: во-первых, не слишком глубоко - наши плавающие танки в случае чего можно со дна достать, а во-вторых, берег пологий, удобный и... Да-да!.. Войдите!
- Товарищ капитан-лейтенант! Разрешите обратиться?!
- Ну, что там у тебя?
- Товарищ капитан-лейтенант! Матрос Губин!
- Давай, Губин, не тяни кота!.. Что там у тебя?
- Товарищ капитан-лейтенант! Не могу я больше, - для пущей убедительности матрос Губин не по-матросски деликатно прижал к груди пальцы. - Ничего не понимаю в заведовании!
- Почему не понимаешь? Ты, Губин, у нас тупой, что ли? Дебил, да? Тупой - так завострим, заточим. Знаешь, как у нас, на флоте? Не можешь - научим, не хочешь - заставим!
- Никак нет, вроде не тупой. У меня высшее образование. К тому же я кандидат наук. Был.
- Так, кандидат... Ты мне надоел. Ты вообще у нас - кто?
- Я? Матрос Губин! Акустик.
- А кандидат ты по чему?
- По акустике. Но...
- Вот. И свободен!
- Товарищ капитан-лейтенант! Так ведь я же всем объяснял. И вам тоже. Я строитель. Понимаете? Строитель. Специалист по акустике зданий и сооружений. Как жилых, так и промышленных. А здесь гидроакустика, совсем другая физика, другие закономерности поведения акустического луча в термически неоднородной жидкой среде...
- Чего-чего?..
- ... и я не могу... Не мой профиль...
- Слушай, Губин. Ты что здесь, вообще говоря, кочевряжишься? А? Под трибунал захотел? Смотри... Устрою. Тебе, дураку, с твоим высшим дипломом всего лишь год какой-то паршивый отслужить. Сколько ещё осталось?
- Да вот... по приходу...
- Ну и не ной. Физика ему... Не отсвечивай. Понял? Проваливай, и чтоб я больше тебя вообще не видел. Ни в профиль, ни в фас. Всё!
Вот, поди, послужи с такими.
Одни политзанятия запаришься проводить. Тут, между прочим, такая у нас, на эскадре, боевитая политработа... В основном, нацеленная против американцев. Насчёт ихнего, большей частью, империализма и гегемонизма. А матроузеры, как вот этот только что дуб Губин, сплошь одноклеточные. Матрос-идиот по фамилии Орманчджи - то ли молдаванин, то ли гагауз - вообще знает одну лишь союзную советскую республику, да и та Москва. Даже своей Молдавии назвать не в состоянии, до такой степени кретин. А старшина второй статьи Дрочун?.. А прочие деморализованные воины?.. Ну, бойцы! Ну, отличники всех видов подготовки! Нет, всё-таки тронуться с ними можно. Вот, на тральщиках хорошо! На тральцах - там и впрямь милое дело: без всяких разговоров врезал по забралу, для прояснения сознания, и вся тебе на том боевая и политическая... А здесь, на сторожевике, по-другому нужно, аккуратнее... Учишь их, болванов, воспитываешь... А им - что Джимми Картер, что Хафез Асад... Ведь прямо иногда по складам разучиваешь: полковник товарищ Муамар Каддафи. Кад-да-фи... Пол-ков-ник... То-ва-рищ... Му-а-мар... Ни в зуб тебе ногой. Ливийская, разжёвываешь, Народная Социалистическая Джамахирия. Какая-какая, мать её пятежды, «хирия»?..
Тьфу ты!..
А с другой стороны, что от затурканных морячков требовать, если сам замполит до того остолоп, что бакинских комиссаров и героев-панфиловцев меж собою путает. Тех двадцать шесть, этих двадцать восемь, а наш зам если до трёх под настроение досчитает, то уже на борту народное гулянье затевай. А потому так и лепит горбатого: у разъезда, говорит, Дубосеково... Фиолетов, Джапаридзе... за нами Москва и прочая фурнитура.
Пришли в Тартус, как раз вскоре после высадки, стоим третьи сутки - и вдруг из посольства привозят советские газеты. В подобной ситуации, чтоб потрафить замполичьему сердцу, чтоб он, по его собственному выражению «дивом дался», положено изобразить радость, нужно оживиться, загореться взором, тесно сгрудиться, сделать, в общем, вид, что обрадовались весточке с далёкой родины, взяться расхватывать «Правду» трясущимися от нетерпения руками. А в газете, между прочим, опровержение буржуазной клеветы насчёт того, что, дескать, отряд советских кораблей, совершив учебно-боевую высадку морского десанта, осуществил деловой заход в сирийский порт Тартус. Это бессовестная ложь, заявляет «Правда», советские корабли в данном районе средиземноморской акватории отсутствуют! И мы, стоя в Тартусе, с негодованием читаем про то, как на самом деле нас здесь, в Тартусе, нет.
И верим.
И заодно со всем советским народом гневно возмущаемся гнусными измышлениями и злобными выпадами врага. И вовсю обличаем, и клеймим их...
Клеймим!
Когда в западноафриканский порт нас внезапно направили -радости было!.. Хоть какое развлечение. После Гибралтара шли вдоль берегов Марокко, Мавритании, весь корабль в мелком жёлтом песке, и на зубах хрустело. Это так несёт с Сахары, в данное время года дуют восточные ветра, вот и выносит далеко в океан. Весьма своеобразная, следовало бы признать, картина: словно желтоватая дымка над идущими крупной зыбью атлантическими водами. И вдруг средь этого пустынного марева по правому борту -киты! Да, самые настоящие чудо-юдо-рыбы в количестве двух особей, выстреливают, понимаешь ли, фонтанами. Сугубо, казалось бы, тропические широты, тёплые воды, не их среда. И тем не менее.
Вдруг сообщение по циркулярной трансляции: «Товарищи! Наш корабль только что пересёк северный тропик. Желающие могут выйти, посмотреть». Это - не обращать внимания, солёная флотская шутка. Род юмора. А что, собственно, нам Атлантика? что тропики? что экваториальная Африка? - ничего уж такого особенного. На коробке-то всё по-прежнему. Налаженный распорядок, тревоги, звонки, команды - очередной боевой смене заступить! Вечером на экране всё тот же «Коммунист» и про какого-нибудь передового председателя. На верхней палубе, правда, заметно свежее, но в низах та же духота. Разве что вот новое: к обеденному компоту ежедневно стали выдавать по две таблетки против малярии. От этих пилюль у многих к вечеру температура и всё тело в какой-то непривычной вялой расслабленности. Но если учесть, что и без всяких таблеток как офицерский, так рядовой состав повышенной активностью не отличается, то ничего. А у кого-то от этого снадобья даже и понос.
Вечерами, кто не на вахте, соберёмся у кого-нибудь из офицеров в каюте. Разведём на братию казённого шила - это спирт по-нашенски, по-флотски - и не абы как, не на выпуклый военно-морской глаз разбавим, а по науке, крепостью в сорок пять градусов, по широте Севастополя. Минёр наш, Володя, он к нам с северов перевёлся, всё не может привыкнуть к черноморским условиям, всякий раз требует для себя шестидесяти девяти, чтоб, мол, как в родном Мурманске. Ну, что... Какого ни на есть закусона раздобудем, пошинкуем, разложимся, сядем... Жизнь! Штурманец Сашка, старший лейтенант, командир электронавигационной группы- вот нормальный парень! Весёлый такой, заводной, компанейский. Присядет, бывало, к столу, возьмёт гитару да как шваркнет по струнам, белогвардейскую: «И кресты вышивает последняя осень... по истёртому золоту наших погон!» Отличный мужик! У него фирменный конёк после первой стопки шильца вставить себе в широко распахнутый рот нераспечатанную пачку «Беломора», в вертикальном, между прочим, положении.
Многие пробовали, ни у кого не получалось.
Неплохое ещё, рассказывают, место Латакия. Рядышком тут, миль, наверное, тридцать пять от Тартуса, часа три ходу будет, не больше. Приличный, почти что западный город. Даже жвачка продаётся. Туда как-то раз один из наших кораблей совершил официальный визит. Положено было в ходе того визита выступить с концертом самодеятельности и провести с сирийскими моряками товарищескую встречу по футболу.
Чтобы не ударить в грязь лицом, начальство как всегда подстраховалось и для показухи выписало из Севастополя профессиональный флотский ансамбль песни и пляски (в нём оказалось целых два народных артиста Украинской ССР), а также посадило на борт полный состав футбольного клуба «Альбатрос». Облачённые в матросское платье сорока-пятидесятилетние пропойцы «Калинку-малинку» спели и сплясали прекрасно, с полным успехом, а вот «Альбатрос», за всю историю бесславного своего существования не выигравший ни единой встречи, даже не сведший вничью, решил почему-то отыграться на ни в чём не повинных сирийцах (в этой Сирии весь военно-морской флот, вместе с адмиралами, человек пятьдесят, если не меньше) и выиграл матч с сокрушительным счётом: двадцать три - ноль. Победа... По окончании игры оскорблённые и попранные арабские мореманы валялись на поле, грызли в отчаянии жухлую травку, рыдали и всхлипывали - словом, атмосфера братской дружбы флотов была нарушена непоправимо. По такому случаю вусмерть разобиженные хозяева под благовидным предлогом отменили официальный приём для наших офицеров, с предполагавшимся торжественным ужином и балом. В общем-то, и пусть, нисколечко не жалко - с кем на том балу вальсировать? С замотанными в чадру сирийками? Да хоть бы и с ними, до глаз закутанными, всё равно из наших никто толком танцевать не умеет: так, несколько развязных движений, разученных ещё на танцульках в ленинградских клубах.
Вот так... Отдесантировались без замечаний, постояли в Тартусе деньков пять, дух перевели - и назад, в Грецию, под бочок к родимому своему Патмосу. Дальше ржаветь... И, в общем-то, не столько жара и духота здесь, в родной «пятой точке», досаждают - всё ж таки и в самом деле не Баренцево, а Средиземное море-то, а отсутствие воды. Не то чтоб полное её отсутствие, но дефицит. Ни попить, ни помыться, ни сполостнуться. Сначала наладили было купания, морские ванны, причём, всё сделали чин по чину, организовали согласно корабельному уставу: и ограждение тебе тут, и сетка, и вахта... И всё равно не доглядели, утонул один матросик. Утоп. На дне сетки, выбирая, обнаружили. Потом с трупом возились, не знали, куда девать (уж, было, собрались вязать колосник) и каким порядком отправлять на родину. Нет, нет, на полном серьёзе: хотели уже в мешок совать да за борт май-нать, чтоб как в матросской песне. Крику было... Суеты... После происшествия все купания, понятное дело, прекратили, запретили строжайшим образом - и народ вообще закис.
В доску...
Корабль старый, древний, как сама Эллада, опреснители тоже дышат на ладан, работают из рук вон скверно. Ничего, по правде сказать, не опресняют. С натугой хватает на охлаждение двигателей. А уж на бытовые нужды... В связи с этим обязательно заливаемся под завязку водой на стоянках. Правда, в тех портах, которые мы посещаем, водица такая, что опрокинешь стакан -и тут же, не сходя с места, околеешь. Отбросишь, в смысле, кегли. Бациллы так и кишат. Очень, кто бывал, хвалили воду в Алжире - свежая, говорят, такая и на вкус изумительная, один лишь недостаток: заражена вибрионом то ли холеры, то ли вообще чумы.
Один остаётся выход: забункероваться от нашего танкера. И в самом деле, выпало разок везение, отправились на запад, в море Альборан, на рандеву с танкером: проходили Тунисским проливом, качало и валяло, помнится, нещадно... Но видимость держалась поразительно хорошая. Когда по левому траверзу открылась Мальта, все как один на палубу вывалили, посмотреть. Подходили к пелорусной стойке репитера, по очереди заглядывали в окуляр пеленгатора.
А что там смотреть? - ни города, ни острова не видно, один лишь маяк Валетта вспыхивает лучом ярко-ярко.
СП6, 2001 г.
В заключение конспективно - о круге литературных занятий В.А. Колодяжного.
Для начала, о первой книге в цикле "Частные русские архивы" «Вонифатиева тетрадь» и истории ее создания.
"Забрёл я как-то в Питере на наш Сенной рынок и там на развале, среди всякой всячины, наткнулся на ветхую тетрадь. Осторожно перевёртывая набухшие от влаги листы (в этот день шёл мокрый снег), увидел почерк старинного типа. И – купил тетрадку. По профессии военный моряк, офицер, я никогда не имел дела со старыми рукописями. А тут смотрю – у меня в руках дневник некоего жителя села Спас-Мякса, что под Череповцом. А писан он с ноября 1884 по март 1891 года.
Стал вчитываться, буквально расшифровывая трудные места. И выяснилось: автор дневника – ярославский мужик Вонифатий Иванович Ловков. Со страниц рукописи предстал он личностью поистине незаурядной. Ведя крестьянский образ жизни, он в то же время занимался кузнечным ремеслом, много ездил, торгуя железным товаром на ярмарках. Помимо того, был он человеком читающим. Активный и энергичный, Вонифатий явно выделялся среди односельчан. А однажды, добившись личного приёма у самого императора Александра III по давней тяжбе с соседним помещиком, укрепил свой авторитет и стал сельским старостой.
Дневник я показал нашим петербургским кинематографистам. Сам же засел за документальную повесть «Вонифатиева тетрадь», она вскоре вышла в свет.
И вот результат: в конце прошлого лета по телеканалу «Культура» прошёл снятый по моей книге режиссёром Александром Анфёровым документальный фильм «Вонифатий».
Признаюсь – я так увлёкся работой со старыми рукописями, что, приобретя некоторый опыт, стал думать, что бы предпринять ещё. А материал сам шёл в руки..."
"Вологодский официоз газета "Красный Север" в разделе в заметке "Слово о Вонифатии" в сентябре 2008 г. сообщила: "В последний день августа 2008 года на телеканале «Культура» состоялась всероссийская премьера документального фильма «Вонифатий. Семь лет, которые не потрясли мир». Лента посвящена особенностям непростой крестьянской жизни некоего Вонифатия Лыкова, в конце XIX столетия жившего в окрестностях Мяксы. Первоисточником стали дневниковые записи самого Лыкова, обнаруженные недавно в Санкт-Петербурге. И хотя некоторые исследователи оспаривали их подлинность, известный питерский писатель и сценарист Валерий Колодяжный «раскрутил» всю эту историю, заодно отыскав потомков Лыкова и проследив судьбу семейного рода за 130 последних лет."
На приёме у Высокопреосвященнейшего Владимира, митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Валерий Колодяжный, автор книги и сценария фильма, и Александр Анфёров, режиссер.
Из критической статьи В.Колодяжного на стихи поэтессы Татьяны Жмайло опубликованной в вологодской газете "Красный Север" в сентябре 2008 г.
"С поэзией у нас всегда было сложно, а поэтам на Руси - отвеку нелегко. Выпадают для поэзии времена благоприятные, лёгкие, в прямом смысле этого слова - поэтические, когда сам читатель находится в поиске свежего глотка, а наступают, глядишь, дни серые, пасмурные, тягостные, и не то что стихи - вся литература оказывается не в чести и почти что совсем не востребуется обществом.
Вот и нынче, говорят, время не романтическое, тяжёлое, тугое, эпоха бизнеса, баррелей, валютных индексов и биржевых сделок, пора быстрых решений, энергичных действий и трезвого расчёта. Пустое безвременье. Мёртвая вода... Какая уж тут лирика!
Так ли это?
Похоже, да.
Вот только причина - не та. Кроется она вовсе не в сухом практицизме той или иной эпохи. Что уж за деловая обстановка царила в нашей стране начиная с 1860-х годов - и по самые 1910-е! Куда уж прагматичнее, если именно в эти полстолетия зарождался и развивался русский капитализм, если под знаком неистового грюндерства прошли едва не все 1870-е, если невиданный доселе в нашей истории рост промышленности и капитала наблюдался вплоть до залпов Первой мировой!
А какие, вспомнить, поэты творили в то время?
Да не весь ли Серебряный век - нетленная гордость наша - родом оттуда?
Нет, не в сиюминутных чертах какой-либо эпохи кроется причина востребованности поэтического слова. Свобода! Нестеснённая свобода - вот единственный и естественный критерий, та питательная среда, в коей одной только и может всякий поэтический дар существовать и получать общественный отклик.
Что ж, выходит, с этой точки зрения, нынешнее время несвободно? Да, получается так. Таково ж оно, впрочем, и с любых других позиций. Не будем однако отчаиваться - случалось и похуже. Совсем не в этом дело. Послушна, как мы знаем, всякая Муза одному лишь веленью Божьему: что Ей начертано, тому только и быть. А потому не станем судить, рядить да сетовать на неудачное время, а раскроем вместо того книжку стихов поэтессы Татьяны Жмайло.
Это очень лёгкие стихи.
И вместе с тем это крайне трудные стихи.
Лёгкость их заключается в несомненном художественном даре автора, в высоком таланте размера и рифмы, в самом чувстве слова, столь присущем Татьяне Владимировне. И откуда, невольно ловишь себя на мысли, это всё взялось? Каким наитием?
Наконец, "Из глубин" является третьей в цикле "Частные русские архивы".
Вышедшая в СПб в 2009 г., книга включает в себя как литературно обработанные памятники эпистолярного наследия конца XIX- начала ХХ веков, так и некоторые труды писателя Колодяжного В.А., основанные на письменных документах и устных свидетельствах людей, сохранивших ценные воспоминания о старой Вологодчине и других уголках нашей Родины. Книга может стать интересной всякому, чьи сердце и разум не закрыты новым знаниям о фрагментах, подчас драматических, не столь давней истории нашей страны.
Итак, приятного вам чтения, погружения в подлинную историю, историю повседневности, отдельности, единичности, пронизанной всеобщими связями, самой богатой, пользуясь философским языком.
К 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ автора "Последнего парада". К нему присоединяемся мы, ВНА, МВВ, ОАГ, КСВ, выпускники Тбилисского, Рижского и Ленинградского Нахимовских училищ.
Тбилиси... Ленинград... Рига... Городов с такими именами уже не найти на карте нашей страны. Но живёт то, что по-прежнему объединяет и связывает их. Это - нахимовское училище, подлинное достояние Отчизны. Это - выдержавшие десятилетия братство и чувство единения, которые сплотили когда-то мальчишек, мечтавших о море и флотской службе. Поздравляем ленинградских нахимовцев с 65-летием их славного училища, а собратьев-тбилисцев и рижан - с 60-летием первых выпусков. Здоровья и счастья вам, дорогие товарищи нахимовцы! Служим Отечеству!
Шхуна "Нахимовец" ("Лавена", "Амбра") Рижского нахимовского училища на рейде Невы, вблизи Училищного дома, Ленинградского нахимовского училища. 1951 г.
Пусть же это замечательное фото станет одним из символов нашего питонского единства.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Для поиска однокашников попробуйте воспользоваться сервисами сайта
nvmu.ru.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
