Помнится, служил там мичман Фирсов, о котором услышал я рассказанную кем-то следующую историю. В 1943 году он в звании лейтенанта плавал на подводной лодке. Возвращаясь однажды из госпиталя, он в Мурманске зашёл то ли в Дом офицеров, то ли в какой-то ресторан, где оказался за столиком с двумя английскими офицерами. Те оживлённо беседовали между собой, а он пил молча, хотя неплохо понимал по-английски. Не хотел с ними общаться, так как уловил их высокомерно-презрительное отношение к русским. Они говорили о том, что русские всегда были дикарями и остаются ими до сих пор и если бы их не вооружали союзники, то они воевали бы дубинами. И если бы не их звериная плодовитость, то они давно бы уже вымерли. Что русские женщины чуть ли не дважды в год рожают детей.
Слушать такое, да ещё на пьяную голову стало невыносимо, поэтому он встал, опрокинул столик и по разу ударил каждого в челюсть. Поскольку он обладал незаурядной силой, оба англичанина сразу отключились и их с сильным сотрясением мозга увезли в госпиталь.
Лейтенанта же разжаловали в рядовые, учтя большие заслуги перед Родиной, не расстреляли, а отправили в штрафной батальон.
В 1945 году после победы он вернулся на подводный флот в звании старшины 1 статьи на должность старшины команды трюмных-машинистов. Потом по состоянию здоровья дослуживал на береговой базе.
Много разных историй о подводниках и их подвигах я тогда услышал. Нередко мы: то есть я, Олег Линде и Игорь Сосков, и Постников в свободные вечера после возвращения с моря сиживали в «Ягодке» в хорошей компании, а то и в какой-нибудь каюте. Нашими постоянными собутыльниками были: флагарт Горкунов, начальник строевой части бригады Сафронов, командиры боевых частей других лодок Конышев, Конюшков, Леонов, Слюсарев и лодочные доктора Карасёв и Ярыгин. И других много было, но я их не запомнил. Там служили и однокашники мои: Кузнецов, Ларионов. Храповицкий, но я с ними редко встречался, так как в одно время мы на берегу оказывались редко, а потом у них сложились свои компании.
Затрагивая застольную, то есть не совсем приличную тему, должен заметить следующее. Да, выпивали мы, от других не отставая, но меру всегда знали, потому что напряжённая серьёзная служба требовала постоянного наличия здравого рассудка и работоспособности. А потом, перед нами всегда был пример старших, которые пуще всего не любили хлипкости и раздолбайства.
Очень уж не скучная тогда была служба. Помимо частых торпедных стрельб, причём практическими торпедами, а не пузырями, как в 1970-х годах, были ещё и артиллерийские стрельбы. Тогда на лодках 613 проекта были по две артустановки. Кормовая 57-мм спаренная пушка и носовой спаренный 25-мм пулемёт. Лодка всплывала в позиционное положение, по артиллерийской тревоге наверх выскакивал артиллерийский расчёт, открывался огонь по плавучей или воздушной мишени, отстрелявшись расчёт быстро убегал вниз и лодка уходила на глубину. Срочные погружения выполнялись часто, причём всегда с заполнением цистерны быстрого погружения. И при всплытии в любую погоду главный балласт продувался всегда с ходом. В 1970-х годах, когда я заканчивал службу уже на Балтийском море, срочные погружения выполнялись намного реже, а подводники уже стали забывать, для чего у них цистерна быстрого погружения.
А потом и балласт при всплытии продувать стали только без хода.
Но самое смешное мне довелось наблюдать, ещё будучи на ТОФе, не помню уже, в каком году, в конце шестидесятых годов. После случая на Северном флоте, когда при погрузке торпед на одной лодке произошёл взрыв, который вывел её из строя и были жертвы, на ТОФе по многим лодкам испуганным галопом пробежала комиссия, настроенная на то, чтобы у нас такой беды не случилось. К своему ужасу эта комиссия увидела, что 1-й и 7-й отсеки, где хранятся боевые торпеды, опутаны электрокабелями, по которым идёт ток высокого напряжения. И сделала комиссия следующее заключение: «Подводные лодки не приспособлены для хранения боезапаса». Ну, подумал я тогда, заставят нас выгрузить торпеды, а взамен вооружат арбалетами и алебардами. Но, к счастью, этого не произошло.
В те годы, о которых я сейчас вспоминаю с большим уважением, подводники любили побаловаться не только торпедами и артснарядами. Не менее захватывающим зрелищем была ещё противохимическая и противоатомная подготовка. Периодически, в запланированное время являлся на лодку флагманский химик, иногда со своим помощником мичманом, и брызгал там и сям разными ядовитыми снадобьями. И как непутёвая скотина, которая всегда в ненастье телится, так и он затевал это шоу или в дождь, или в снегопад.
Объявлялась химическая тревога, и группы ОДО и ДДО (основное дегазационное отделение и дополнительное дегазационное отделение), с ног до головы одетые во всё резиновое, отчего похожие на инопланетян, прилетевших с планеты «Тау кита», обливаясь потом, всё это выскребывали, поливали из пожарных шлангов и протирали ветошью. А потом из последних сил бежали на пункт санитарной обработки, то есть в баню, и мылись. После этого флагхим скрупулезно проверял полноту дегазации и дезактивации, а личный состав лодки с замиранием сердца ждал, какой он вынесет вердикт. И нередко бывало так, что химик обнаруживал остатки отравы, и всё повторялось сначала.
Противоатомная подготовка тогда входила в моду. Все наизусть заучивали И поскольку подводники всегда были хохмообильны и остроумны на любые темы, начали появляться анекдотообразные шутки. Кто-то придумал потешное правило защиты от атомной бомбы: «Увидел вспышку или гриб из облаков на горизонте – падай ничком вверх очком, пятками к эпицентру».
Или такой анекдот: ушёл человек в воскресенье в лес погулять, а вернулся только в пятницу, потому что перед каждым мухомором падал на землю и по часу не шевелился.
Хотя анекдотических случаев и без выдумок было больше, чем достаточно. Чтобы не уклоняться слишком далеко от темы, изложу только два, бывших на нашей «С-142».
Вышли мы однажды на артиллерийскую стрельбу в район Кильдина. По щиту должны были стрелять из кормового орудия. И у самого выхода из Екатерининской гавани вынуждены были застопорить ход, так как против нашей лодки два буксира медленно тащили большой транспорт вглубь и перегородили нам дорогу. Времени для занятия заданного полигона было в обрез, и командир занервничал, связался с оперативным дежурным дивизии через ближайший пост СНиС (служба наблюдения и связи) и доложил обстановку. Оперативный успокоил: мол оперативному флота это известно, так что к вам претензий не будет.
Как только обозначился свободный проход в четверть кабельтова, командир сразу дал ход, мы вышли в Кольский залив, развернулись влево и на оба средним помчались из залива в море. И тут сигнальщик доложил, что на посту за нашей кормой поднят сигнал о закрытии рейда. Командир отмахнулся, сказав: «Сигнал сзади нас, мы его не видели, всё равно через пятнадцать минут будем уже в море».
Вышли мы из залива, сбавили ход до оба малым и идём в свой полигон. Вошли. А вот и щит плавучий из-за острова буксир тащит. Объявили артиллерийскую тревогу. Командир шифровальщику надиктовал соответствующее радио в адрес оперативного флота, а артрасчёт уже у орудия суетится. И тут сразу и справа и слева у нас по носу выросли два всплеска. Это чьи-то снаряды откуда-то прилетели. Командир приник к биноклю и сразу как заорёт: «Лево на борт! Оба полный вперёд!» И мы с Постниковым, будучи в это время на мостике, уже невооружённым глазом увидели на горизонте за щитом силуэт эскадренного миноносца, который идёт под курсовым 60˚ левого борта к нам, и его носовая орудийная башня своими 130-мм стволами грозно смотрит на нас. Мы вовремя удрали на безопасное расстояние и легли в дрейф. А через некоторое время пришло радио от ОД флота и всё разъяснилось.
Оказывается там, в связи с закрытием рейда, решили, что мы опоздаем с занятием полигона минимум на два часа Они же думали, что мы всё ещё стоим на выходе из Екатерининской гавани и, чтобы время зря не пропадало, разрешили стрелять эсминцу, который должен был после нас стрелять и давно уже за Кильдином ждал своей очереди. В общем, всё обошлось. Эсминец отстрелялся, а потом и мы выполнили свою задачу.
Следующая история связана с торпедной стрельбой, которую мы должны были выполнить одной практической торпедой по эскадренному миноносцу. Пришли в полигон и начали прочёсывать его на перископной глубине. Весь расчёт на местах: командир крутит зенитный перископ, старпом с таблицами сидит на комингсе люка во 2-ой отсек, Постников готовит планшет, я у автомата торпедной стрельбы заполняю навигационный журнал, торпедный электрик старший матрос Лупик в готовности включить автомат.
Акустик доложил, что слышит шум винтов, но из-за парения моря в перископ ничего ещё не видно. Акустик начал докладывать пеленга, штурман заработал на планшете, торпедный электрик запустил ТАС (торпедный автомат стрельбы), атака началась. От того, что цель в перископ всё ещё не видна, командир начал нервничать, потом, приказав торпедному электрику выключит свою шарманку, как он величал ТАС, выхватил у старпома старые привычные таблицы и включился сам в определение данных для стрельбы. Горбунов так и не освоил ещё новую технику и новые методики, не доверял им, и в этом была его беда.
На основании акустического пеленгования у Постникова на планшете получилось, что цель идёт скоростью 6 узлов, о чём он доложил командиру и выразил сомнение, мол тут что-то не так, чтобы это эсминец так медленно шёл. Командир сначала тоже засомневался, но заметив, наконец, какой-то силуэт, повеселел и даже пошутил, сказав, что это он специально сбивает нас с толку.
И вот уже определён и курс и скорость цели. Время на раздумье кончилось, определив угол упреждения, командир скомандовал: «аппарат номер три «Товсь!». И через полминуты – «Пли!». И торпеда вышла, что подтвердил толчок корпуса лодки. И вдруг командир начал приседать, не отрывая глаза от окуляра перископа, махать рукой, будто пытаясь взлететь и кричать: «Не пли, не пли. не пли!»
Поскольку он немного картавил, у него получалось «Не пьи!».
Все мы остолбенели, думая, что командир свихнулся, а он перестав подпрыгивать, горестно махнул рукой и промолвил потерянным голосом: «Ну пьи, хрен с ней!»
Мы всплыли, командир выскочил на мостик и увидел, как от нас на полном ходу, отчаянно дымя удирает а эскадренный миноносец идёт совсем в другой стороне. Через пару дней мы снова пришли в этот полигон, повторили стрельбу на этот раз удачно.
В те времена практических торпед не жалели; стрельба считалась выполненной только когда торпеда прошла под целью. Это потом уже, в шестидесятых и более годах всё больше стрельбу имитировали стреляя воздушным пузырём из торпедного аппарата, а в отчёте сделать так, чтобы условная торпеда попала в цель, дело несложное, и главное искусство командира стало деградировать. И не только стрельба, упрощалась и отработка борьбы за живучесть.
Последний раз я участвовал в учении по борьбе за живучесть с использованием в отсеках огня и воды в 1957 году на ПЛ «С-291».
Много позже, весной 1975 года, будучи командиром лодки консервации в Риге, я и Николай Андреев прибыли в Лиепаю для планового выполнения торпедных стрельб по эсминцу, на котором был начальник штаба Лиепайской дивизии ПЛ капитан 1 ранга Архипов. Это был последний год нашей службы. Первым стрелял Андреев и его торпеда прошла под носовым срезом ходового мостика эсминца. Я стрелял вторым, и моя торпеда прошла под кормовым срезом мостика эсминца. Когда все мы встретились, Архипов готов был нас расцеловать, потому что, как он сказал, давно уже не видел, как торпеда проходит под серединой цели при чисто акустической атаке, то есть без использования перископа.
2.
Как и было запланировано, в начале ноября 1953 года я уехал в отпуск к своим родителям, где меня ждала молодая жена, и мы с ней в начале декабря прибыли в Мурманск. Там в тот же день я договорился с капитаном рыболовного сейнера, и он по пути доставил нас в бухту Грязную, что находится в полукилометре от старого
Через южное КПП мы прошли беспрепятственно и вскоре оказались в нашей офицерской каюте.
Здесь я должен кое-что пояснить. В Полярном был обычай. Привозить туда жён можно было только при наличии там квартиры, в которой эта жена прописана, а квартиру получали только те, у кого жёны уже находятся в Полярном. Поэтому своих жён подводники привозили туда тайком. Начальство об этом, конечно, сразу узнавало, но никаким репрессиям нарушителей не подвергало.
По прибытии я сразу узнал, что мне присвоено очередное воинское звание «старший лейтенант», и я назначен командиром БЧ I-IV вместо Постникова, которого повысили в должности до помощника командира. Так что вроде всё получилось прекрасно, однако это не решало моё благополучие в личной жизни. Пока семейная обстановка не наладится, нужно было как-то выкручиваться.
Вначале жену я поселил в каюте, где был отгорожен и занавешен для неё угол. Ну, конечно, как положено, я написал на имя командира соответствующий рапорт, тот обратился к комбригу, комбриг к комдиву, и дело остановилось на стадии обещания. В каюте мы прожили трое суток, потом трое суток у механика, который имел жилье. Потом приехала ещё жена доктора, и мы с ним временно заполучили однокомнатную квартиру его знакомого, тоже доктора, который убыл в отпуск.
Потом приехала жена Олега Линде, и вскоре население Полярного увеличилось аж на тридцать с лишним семей. И вот, по истечении месяца бродячей жизни, наши жёны, у которых лопнуло терпение, двинулись крестовым походом на штаб дивизии. Возглавили этот поход жена моего однокашника Валентина Кузнецова и моя жена. И лёд тронулся. Комдив дал им всем твёрдое комдивское слово, что он вот прямо сейчас даёт команду начать строительство жилья сразу нескольких восьмиквартирных двухэтажных деревянных домов своими силами. А пока в течение пары дней будет подготовлен большой кубрик торпедного сектора на береговой базе, который в настоящее время пустует в связи с подготовкой к ремонту. В этом кубрике будут размещены все бездомные, и будут они обеспечены постельным бельём и необходимой мебелью.
Так и стало. Через двое суток в приведённом в порядок кубрике мы расставили тридцать с лишним армейских коек, тумбочки и табуретки возле каждой и отгородили их друг от друга простынями, развешенными на натянутых между стойками верёвках. На свободной части кубрика поставили длинный артельный стол с двумя длинными скамьями, пару шифоньеров и шкаф. И началась у нас более чем полугодовая артельная жизнь. Жёны наши свободно ходили через южное КПП в город и возвращались обратно по утверждённому списку. Тем, которые были беременными и у кого грудные дети, доставлялось молоко. Все мы тридцать с лишним семей жили, как одна семья, часто устраивались общие ужины, коллективные походы в Ежедневное дежурство несли по три женщины. Жизнь пошла размеренным темпом в твёрдой надежде на окончательное благоустроенное будущее. Все мы – которые мужья – продолжали напряжённо служить Отечеству, как и до этого, часто и порой надолго уходили в море, а наши подруги терпеливо ждали нашего возвращения в наш кубрик, ставший для нас временным родным домом.
Тем временем строительство жилья шло ударными темпами. На улицах Североморской и Ведяева было заложено несколько домов, работа велась круглосуточно силами личного состава дивизии и специалистов-строителей.
В середине июня 1954 года наша лодка в составе всей третьей бригады ушла в месячный сбор-поход в район Иоканьги, где отрабатывались курсовые задачи и выполнялись торпедные стрельбы. Вернулись в середине июля. Я, Олег и Игорь пошли в свой кубрик, но нашего табора там не оказалось, и пошли мы по городу в поисках своих жён. Но Полярный далеко не Рио-де-Жанейро, так что наши поиски были недолги. Вскоре моя Марийка встретила меня на пороге первой в моей жизни квартиры с маленькой дочкой на руках.
Помню, что в начале всей этой эпопеи не только некоторыми начальниками, но и не заинтересованными лицами высказывались опасения, что нахождение на территории воинской части большого количества гражданских лиц, тем более молодых женщин, приведёт к ухудшению организации службы и воинской дисциплины. Но, как ни странно, этого не произошло. Самый компетентный в этой области начальник и одновременно заинтересованное в высшей степени лицо – начальник политотдела дивизии, по прошествии длительного времени, на каком-то совещании отметил, что, вопреки опасениям, организация службы нисколько не ухудшилась, а дисциплина даже улучшилась и повысилась культура поведения личного состава всех категорий.
Я же прихожу к выводу, что случись такое в теперешнее время, опасения оправдались бы с лихвой. Тогда ведь было другое время, другие люди и до звериного оскала капитализма было далеко.
Теперешним молодым людям очень трудно понять, насколько глубоко изменилась суть и отдельного человека и всего общества.
Тогда господствовала дружба – теперь партнёрство, тогда была любовь – теперь секс. Так же, как тогдашнее лечение и обучение сменились теперешним предоставлением медицинских и школьных услуг. Во всех делах тогда главным был конечный результат, теперь же только сам процесс. Учились тогда для того, чтобы знать и уметь, теперь же для того, чтобы согласно полученным документам считаться обученным. В общении людей проблемы были общие, теперь принято говорить: это твоя проблема, а это моя проблема. Если выразиться грубо, то тогда били по конкретной морде, теперь же по паспорту, будь он хоть краденый.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
