За долгий путь мы всё прочитали, что было. Многие начали перечитывать книги заново. Я уже от корки до корки прочитал ту самую «Прикладную гляциологию», которую мне Свешников когда-то порекомендовал. Оказалось, стоящая книга. В ней я узнал все, что на тот момент было известно о льдах, и потом в будущем эти знания мне пригодились. Много позже, когда я плавал в богатом на льды Охотском море в качестве командира подводной лодки, я не только использовал эти знания, но и открыл практически кое-что новое.
Я убедился, что прочность льда в различных направлениях различна, что она ориентирована в зависимости от меридиана в момент замерзания, и это можно использовать. Страдания в тисках информационного голода помог нам облегчить доктор Аниканов. Он предложил нам почитать его медицинские книги. У него их было запасено много, так как он готовился поступать в академию. Я особенно зачитался психиатрией, три довольно толстых тома. Там меня поразила одна не очень приятная истина. Я узнал, что свихнуться с ума очень просто человеку, если с детства не приучить себя к преодолению жизненных невзгод и не закалять волю.
Фильмы мы тоже все пересмотрели и уже начали повторно прокручивать наиболее полюбившиеся. Это привело к тому, что все стали изъясняться между собой цитатами, репликами и просто фразами и словами из фильмов.
Следуя примеру замполита Алексея Ивановича, я, как и он, частенько захаживал в тот или иной отсек, где заводил разговоры с матросами и старшинами. Говорили, как говорится, за жизнь и вообще обо всём интересном. Бывало рассевшись на ящиках с инструментами или просто на чём попало или на палубе, собеседники рассказывали и выслушивали множество жизненных историй. И, конечно, всё свободное время по столам стучали костяшки домино.
Стоя у скал Чаунской губы, затеяли однажды рыбалку с бортов лодки самодельными удочками, но ничего не поймали. Только тюленей насмешили, которые постоянно плавали вокруг лодок, разглядывая нас чёрными любопытными глазами. Особенно тюлени любили слушать музыку, которая порой лилась из палубных динамиков судовой трансляции плавбаз. В таких случаях они собирались у их бортов, наверное, со всей губы.
У Алексея Ивановича была толстая книга с описанием всего арктического побережья страны. Там была вся хронология открытий этих земель, морей, проливов и островов. А также сведения о первооткрывателях.
Постоянно кто-нибудь из офицеров зачитывал всё относящееся к тем местам, мимо которых мы проходили, по судовой трансляции. Это было интересно для ума и сердца каждого из нас.
Издавна для обозначения очень далёкого места существует выражение – это мол там, куда Макар телят не гонял. Так вот , наш штурман Виталий Ленинцев сделал открытие, что такое место вовсе не вымысел, а существует в действительности.
На переход был получен большой атлас карт всего арктического побережья, и Ленинцев с лупой в руке долгое время разглядывал все эти карты. И когда мы стояли здесь в он с торжественным видом вошёл в кают-компанию, положил на стол одну из карт и торжественно заявил: «Вот тут находится то самое место, куда Макар телят не гонял. Вернее, то место, куда он их загнал, но дальше него уже не гонял».
Мы все, кто там был, с удивлением сгрудились у стола, разглядывая то место, куда штурман ткнул пальцем. Удивились ещё больше, когда среди труднопроизносимых чукотских названий явственно рассмотрели название: «Макаров ручей» а рядом «Озеро Телячье». После этого все долго пожимали штурману руку и поздравляли с открытием.
Только что спустившись с мостика, подошёл командир, заинтересованный, чем это мы так развеселились. Выслушав объяснения, пожевал усы и в раздумье сказал: «Что-то в этом кроется, а скорее всего – чушь собачья». И ушёл в каюту. Я тогда, конечно, ни минуты не сомневался в том, что это вовсе не тот Макар и телята не те. Обдумав сказанное командиром, с первой частью сказанного согласился полностью, то есть с тем, что в этом что-то кроется, а со второй, то есть с тем, что это чушь собачья, – нет. Потом в свободные часы я долго думал о том, что это за Макар такой? Ну, допустим, когда-то давно занесла судьба русского человека, какого-то Макара в эти дикие места. Может быть он был исследователь-первооткрыватель, может быть купец-промышленник а то и беглый каторжанин. Жил, жил он на этом ручье, да помер. А может и не помер вовсе, а просто надоело ему тут жить, он и ушёл. И кто-то потом назвал ручей его именем. А причём здесь телята? Почему озеро названо телячьим? Ну, Макара может занести куда угодно. Был бы сам Макар, и было бы место, где его ещё нет.
А вот телят в этих местах отродясь не водилось и сейчас не водится. Долго мне ещё вспоминался этот Макар и его телята.
И сейчас, вспоминая те времена я, естественно, снова вспомнил и непутёвого Макара, и его шалопутных телят. И пришёл, наконец, к окончательному выводу.
Да, там действительно был Макар, человек, который был чем-то знаменит среди здешних людей, поэтому его именем и назвали ручей. А озеро телячьим он назвал сам, потому что был он человек бывалый и по характеру ироничный. Зная эту известную поговорку, он, однажды, размышляя о своей нелёгкой судьбе, которая занесла его в эти дикие места, вспомнил её, и шутки ради, назвал так соседнее озеро.
Однако размышления о Макаре вызвали у меня раздумья вообще о тех людях, чьими именами испещрена карта всего арктического побережья.
Что это за люди, которые отдали кто часть своей жизни, а кто и всю жизнь этим неприветливым необжитым местам. Их имена запечатлены в названиях островов, проливов, мысов, бухт и скал с мелями и банками. И большинство из них уже никто не помнит. Кто они были, откуда пришли и куда подевались? А главное зачем это все? Зачем они сюда приходили, а многие и остались в этой холодной каменистой земле? Не затем же, чтобы просто дать свое имя какому-нибудь месту? И обогатиться здесь они никак не могли, потому – что если бы обогатились, то тогда бы их уж точно знали и помнили бы. Нет, вряд ли они искали богатства или славы.
Я думаю, это были просто люди, которые или не знали, или не верили, что произошли от обезьяны. Они или верили в то, что действительно являют собой образ и подобие бога и поэтому обязаны свершить достойное этому, или же не сомневались, что человек есть венец творения природы, её хозяин, хранитель и преобразователь. Они не могли мириться с тем, что чего-то ещё не видели, чего-то ещё не знают. И шли, чтобы всё узнать, всё увидеть своими глазами и рассказать об этом другим, заинтересовать их и позвать за собой. Чтобы они оторвали глаза свои и руки от привычных кормушек, очнулись и заинтересовались тоже, что же это вокруг нас. Вот это да! А мы и не знали. Ведь не хлебом единым жив человек. Настоящий, конечно. Ведь сказал же кто-то давным-давно: «Человек есть жемчужина в раковине бытия и лучшая часть всего сущего».
7.
Выйдя из Чаунской губы мы, к своему огорчению увидели, что льды нас уже поджидают. Но мы всё равно заторопились в пролив Лонга. Во время переговоров по нашей внутриэскадренной связи комбриг оповестил всех, что к нашему счастью закрытие этого пролива приостановлено юго-восточными штормовыми ветрами, поэтому есть надежда прорваться. И мы шли опять сквозь льды, временами останавливаясь, затёртые ими, временами делали скоростные рывки, выходя на чистую воду.
Полярная ночь увеличивала свою продолжительность с каждым днём, и в пролив мы втягивались уже в кромешной тьме, иногда озаряемой северным сиянием. Я, стоя на мостике, при его свете пытался рассмотреть который должен быть в носовом секторе по левому борту, но он был далеко, и это мне не удалось.
Когда в 4 часа перед рассветом на мостик поднялся Свешников, чтобы сменить меня, мы уже миновали мыс Биллингса и оставили его позади. А это значит, что прошли уже половину пролива. Командир был в приподнятом настроении и даже продекламировал – « и какой же русский не любит быстрой езды», увидев, что мы идём отнюдь не черепашьей походкой, как обычно во льдах. А когда я лучше присмотрелся к нему, то убедился, что он немного пригубил чего-то. Но я его сейчас прекрасно понимал и вовсе не осуждал, потому что в последнее время он был в подавленном состоянии, видимо, опасаясь, что и на этот раз придётся возвращаться назад или зазимовать в Певеке. Ведь в прошлом году как раз на этом месте льды не пустили лодки дальше на восток. Но сейчас это, похоже, не предвиделось.
Командир отпустил меня вниз поспать, а там меня поджидал ещё один сюрприз.
Когда в своей каюте-шкафчике я уже разделся для сна, то есть скинул канадку и снял сапоги, в дверь постучали. Открыв её, я увидел перед собой механика Ивановского, который загадочно улыбаясь, держал в одной руке стакан с чем-то подозрительно знакомым и по виду и по запаху, а в другой – ржаной сухарь. На мой недоумённый взгляд он вполголоса сказал: «Владимир Павлович, с победой! Прорвались мы, наконец, это уже точно. Поздравляю вас с победой над Арктикой, вы с честью прошли этот экзамен!».
Признаюсь, меня очень тронули эти слова, но что-то мешало мне до конца расслабиться, даже какая-то дурацкая мысль невнятно промелькнула, уж не провокация ли это. Дело в том, что хоть механик и нравился мне, как хороший моряк и добросовестный офицер, но очень уж он был по поступкам официален, а по характеру интеллигентен. Я от него даже ни разу ни одного матерного слова не слышал, не говоря уже о словосочетании. А потом на этой лодке ко всякого рода фуршетам бытовала большая опаска. Штурман Ленинцев потому и носит погоны младшего лейтенанта, что год назад по причине того, что таится сейчас в стакане у механика, ему, вместо очередного звания «старший лейтенант», присвоили «младшего лейтенанта»
Но Ивановский смотрел на меня так непритворно искренне, что я поблагодарил его, высказав только предложение, а не лучше ли нам вдвоём по братски разделить это. Но механик извинился и сказал, что рад бы, но не имеет права, так как находится на вахте.
Механик вежливо затворил дверь, я опять растроганно посмотрел на призывно колышущуюся в стакане жидкость и отправил её внутрь своего организма, после чего мои мозги, как и положено, просветлели и я, наконец, понял что это сделано с ведома командира. Конечно же, он оценил мою службу, обрадован нашим общим успехом, но как ответственный старший начальник, не мог предложить мне это сам, так как понимал, что такие вещи не всегда понимаются правильно.
Наконец, прошли мы пролив Лонга, устав сопротивляться, льды расступились и мы вырвались на просторы Чукотского моря. По этому случаю в ближайший обед всему личному составу было налито по целому стакану вина. И менее, чем через полмесяца, мы подошли к Тут мы распрощались с отважными ледоколами, которые , наверное, облегчённо вздохнув, повернули назад за новым караваном каких-то судов, который вошёл в Чаунскую губу, когда мы оттуда выходили.
Наш вояж по арктическим морям благополучно закончился. Во время него мы так ни разу и не пустили в дело ни топоры, ни пилы, ни подрывные заряды. Вот шесты мы применяли не раз, особенно в проливе Вилькицкого. Ими мы отталкивали льдины, которые пытались навалиться на корму.
А ещё, чтобы оградить гребные винты от повреждения, мы в таких случаях заглубляли корму, создавая дифферент в её сторону. Для отталкивания льдин шестами на кормовую надстройку из подвахтенной смены направлялась команда из шести человек.
На такую работу все шли с удовольствием, так как получали возможность побывать на свежем воздухе и отдохнуть от грохота в отсеках, создаваемого трением и ударами льдин о корпус.
А потом на лодке всегда ощущается недостаток движения. Когда лодка возвращается из автономки, то сойдя на берег и сделав всего сотню шагов, подводник уже начинает ощущать усталость в ногах, а иногда и одышку А тут мы все уже три месяца без нормальных движений, в основном по трапам как обезьяны карабкаемся, да, согнувшись в три погибели, через переборочные люки из отсека в отсек ныряем. Так что размяться на свежем воздухе на относительно просторной кормовой надстройке – одно удовольствие.
Но всё теперь позади. До свидания, Арктика! Здравствуй Тихий океан, будь к нам таким же милостивым, каким было Баренцево море.
Были мы североморцами, потом стали полярниками; теперь мы – тихоокеанцы.
Берингов пролив прошли и обогнули мыс Дежнева без помех. И тут расстались с крейсером и эсминцами. Помигав нам на прощание прожекторами, они во всю мощь своих турбин устремились вперёд и менее, чем через час уже пропали за горизонтом. Когда мы, оставшиеся, проходили безымянный пролив между мысом Чукотским и островом Святого Лаврентия, принадлежащим США, над нами несколько раз пролетали их
Через сутки мы повернули вправо и вошли в Анадырский залив. Транспорт, шедший до этого с нами, тоже попрощался и пошёл прямо в Анадырь, а мы ещё свернули вправо и вошли в большую бухту Проведения. Было уже начали октября, поэтому эта бухта встретила нас небольшим снежным бураном. Но он скоро кончился, засияло солнце, и мы встали на якоря у чукотского поселка Урэлык. Простояли там трое суток, и за это время произошло два события.
Первое. Это запуск первого искусственного спутника земли, о чём мы узнали однажды утром, а второе, это прибытие адмирала Щедрина на эскадренном миноносце, который побывал на всех наших лодках и плавбазах. Он поздравил нас с прибытием на Тихоокеанский флот, осведомился о нашем всестороннем состоянии, сказал, что нас ждет торжественная встреча на Камчатке и убыл.
Немного погодя и мы, убрав якоря в клюзы, снова вышли на морской простор и направились теперь уже на Камчатку, до которой предстояло пройти ещё более тысячи миль. Так что долго мы ещё раскачивались на крутой тихоокеанской зыби, миновали Командорские острова, покрасовавшись перед стадами тюленей, и, наконец, вошли в просторный Авачинский залив, в котором справа раскинулся город Петропавловск-Камчатский, а слева нас ожидала бухта Крашенинникова, где базировалось соединение подводных лодок.
Когда мы входили в базу, а это было раннее утро, там на всех лодках стоящих у пирсов и причалов был построен личный состав и играл оркестр. После постановки на швартовы наши командиры убыли в штаб, а мы все остальные занялись обустройством. В течение дня все экипажи перемылись в банях и привели себя в полный порядок. А вечером, когда местные экипажи уже поужинали, мы в полном составе, строями во главе со своими командирами в парадной форме под звуки оркестра прибыли в большую-пребольшую столовую на торжественный ужин.
Там всё было как в сказке. Море света и цветов. Столы, накрытые белыми как снег скатертями, уставлены закусками и напитками. Там и салаты и холодцы и лимонад. И даже бутылки с водкой, правда, в умеренном количестве. Но главное, от чего мы не могли оторвать своих глаз, это На больших блюдах возвышались пирамиды из ломтей белого и чёрного свежего, ароматного, сразу видно, что с хрустящими корочками, хлеба. Как же давно мы его не видели.
Все мы расселись на свои места. Всем было налито по четверти стакана и начались торжественные выступления. Выступил командир соединения, выступил начальник политотдела. Потом выступил наш комбриг Тёмин, и, наконец, командир соединения провозгласил главный тост, мы заглотнули то, что было в стаканах, и начали закусывать, конечно же, сначала хлебом, и насели в основном на него.
Не прошло и десяти минут, как хлебницы опустели. Притворяясь невозмутимыми, официантки поставили новые хлебницы, наполненные этими божественными ломтями, но через десять минут и они опустели И в третий раз, уже с трудом притворяясь невозмутимыми, официантки накрыли столы хлебом. После этого всем налили ещё по четверти стакана и стали разносить и наваристый борщ, и отбивные. Водку мы, конечно, выпили, и опять с удовольствием закусили хлебом, а вот ни к борщу, ни к отбивным у большинства у нас ни симпатии никакой, ни сил уже не проявилось. Все наелись хлеба. До чего же он был вкусный!
Потом начали разносить чай с пирожными, начались опять выступления, а половина народа за столами начала клевать носами.
Потом все разошлись по своим кораблям, и скоро вся наша бригада спала мертвецким сном, потому что ничего больше не стучало, не шуршало и не качалось На другой день с утра началось переселение на отведённую для нас плавказарму, в качестве которой был большой дореволюционный грузопассажирский пароход «Чукотка». Там мы прожили три недели, за которые привели свои лодки в полный порядок, и перенесли эпидемию гриппа. Потом нашей лодке и ещё двум была поставлена задача: следовать на Дальзавод в город Владивосток, там провести средний ремонт, после чего следовать, куда потом скажут, чтобы стать в консервацию.
Итак, снова в плавание, правда на этот раз небольшое, всего-то какие-то две с небольшим тысячи миль. Моя дорога, которая меня однажды выбрала, продолжается.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
.jpg)
