Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Импортозамещение теплообменного оборудования

Найдено решение
для замены импортных
теплообменников

Поиск на сайте

Владимир Щербавских. Дороги, которые нас выбирают. Часть 23.

Владимир Щербавских. Дороги, которые нас выбирают. Часть 23.

Часть V. У Курильского меридиана.

2.

Служба моя на Тихоокеанском флоте началась со среднего ремонта на Дальзаводе в городе Владивостоке.
После этой фразы я должен внести некоторую ясность. Дело в том, что из прибывшего ЭОНа две лодки, в число которых входила моя «С-222», будучи уже в составе ТОФ, на самом деле были пока в неопределённом положении, так как ещё не были включены в состав конкретного соединения. Пока они готовились встать в консервацию, а вот в каком именно соединении они будут после этого плавать, экипажи лодок ещё не знали. И в данный момент в период ремонта для последующей консервации они находились на временном базировании в городе Владивостоке в бригаде ремонтирующихся лодок.
Кому-то может показаться, что это лёгкий период службы для морского офицера, в том числе и подводника. Не надо выходить в море, ежедневно по окончании рабочего времени есть возможность побыть дома с своей семьёй. Да, кому-то может показаться. Именно кому-то, кто судит об этом по слухам, или собственному предположению.
И именно показаться. На самом деле, это очень не так.
Во-первых, окончание рабочего времени бывает у рабочих и служащих. У военно-морского офицера СССР, особенно в период развитого социализма, рабочее время практически никогда не оканчивалось Да и у рядовых тоже. Рабочие завода на ремонтирующемся корабле выполняли квалифицированную работу согласно своим специальностям, вся же грязная, неквалифицированная работа ложилась на плечи матросов и старшин, а офицеры этой работой руководили. Все эти вытаскивания и затаскивания тяжёлых железяк, обдирание ржавчины и старой краски, все эти протирания и подметания, а также покраски выполнял экипаж.



Погрузка торпед на ПЛ пр.613. - "Советский моряк" из архива Доктора.

Кроме того, знания и практические навыки должны поддерживаться на необходимом уровне. Поэтому также проводились и занятия, и учения, и тренировки. И офицеры, и старшины, и матросы привлекались к выходам в море на плавающих кораблях. Для этих целей в составе бригад ремонтирующихся кораблей всегда находилось 2-3 плавающих учебных корабля, которые не просто обеспечивали практику для личного состава ремонтирующихся кораблей, а делали это попутно, участвуя, как и все боевые корабли, в автономных походах, учениях, выходах на сдачу курсовых задач И поскольку ремонт лодок производился в больших городах-портах, то экипажи находящихся в них ремонтирующихся кораблей, обычно в вечернее и ночное время привлекались к разным погрузочно-разгрузочным работам в этих портах. Мы во Владивостоке разгружали, то суда с хлебом из Аргентины, то с мясом из Австралии.
Я уже не говорю о несении нарядов гарнизонной службы, таких, как патрули и караулы. Так что на берегу военному моряку никак не легче, чем в море. В море он хоть выполняет свою работу, привычную, которой он обучен, а на берегу он, как говорится, и повар, и плотник, и прочий работник.
И в семью свою офицеры после рабочего дня не придут, потому что нет у них там семей, за редким исключением. Семьи остались в тех базах, откуда корабли на ремонт приходят, или же их жены с детками уехали на этот период далеко вглубь страны к родителям, или не уехали, а так там всё время и живут, поскольку квартирный вопрос у военнослужащих флота всегда был только на стадии разрешения. И, кроме того, немало жён офицеров не могли мириться с участью просто домохозяек. Ведь в тех медвежьих углах на краю света, где базировались лодки их мужей, никакой работы для них, опять же за редким исключением, не было. Так что офицеры-подводники, как бы они этого не хотели, не могли отвыкнуть от холостяцкой жизни. Порой казалось, что это и к лучшему. Так меньше мучиться и офицеру и его семье, уж больно часты расставания.
Недаром в чёрном юморе, отражающем флотский быт, существовала такая присказка: «Все живут по закону Ома – восемнадцать часов и дома. А мы живем по закону Бернулли – в 22 пришёл домой, а в 23 нас опять на службу вернули».
Так что служба для нас никогда сахаром не была, ни в море, ни на берегу.. Правда, в море даже вроде легче было. Потому что там некогда скучать и некому завидовать. Бывало в ночную темень по тревоге бежим на корабль, а мыслями все ещё дома. Все думаешь, вот опять жена с дочкой одни остаются. Как они там?
И вот прибежал на лодку, спустился в её стальное чрево, и сразу команды, доклады, звонки, мигание лампочек на приборах, стук и грохот механизмов и двигателей. Запах соляра. Кругом все свои, привычные голоса и лица.



Забурлила вода за кормой., закачалась палуба.  
И ты углубился, и с головой ушёл в свое привычное дело; и всё остальное постепенно отдалилось; и становится вскоре уже каким-то далёким и не совсем реальным, как в увиденном когда-то кинофильме, или в прочитанной когда-то книге. И так мы жили в постоянном преодолении обычных и естественных, человеческих слабостей и эмоций. Сначала с трудом, потом привыкали. Ведь на службу в те времена призывали только здоровых и телом и духом. И выучку и закалку давали на совесть. Поэтому советский военный человек любого ранга не только все эти физические и моральные передряги переживал и преодолевал стойко, но и уйдя потом на гражданку, и там демонстрировал трудолюбие, сообразительность и хорошие организаторские качества. Можно сказать: военная служба в те доперестроечные времена была настоящей школой жизни.
Заканчивая расписывания неприкаянностей и неудобиц, присущих тем временам, должен сказать, что всё это нас не угнетало, не пугало и не опечаливало. Несмотря ни на что, жизнь наша протекала в обычном деловом бодром тоне, будь то на пирсах, или в разрезанных и озаряемых сварочными вспышками корпусах, в кубриках, в учебных кабинетах и в спартански скромных каютах. Те, у кого не было семей, коротали свободное время в части в своем дружном, никогда не унывающем коллективе или шли в многочисленные Владивостокские гостеприимные кабаки. Между прочим в этих учреждениях морских офицеров всегда уважали и понимали, верили и никогда не ошибались в их исключительной порядочности. Буквально в двухстах шагах от КПП нашей части был ресторан «Уссури», где любого офицера или группу их, то есть компанию, могли обслужить в долг, для чего у заведующего рестораном велась толстая тетрадь. И не было ни одного случая, чтобы кто-то не рассчитался.
Конечно же, физическая нагрузка на берегу была всё же меньше, чем в море, но о моральной я бы так не сказал. По крайней мере, я в тот период успокоенности не ощущал. Моя ответственность за организацию службы и порядка возросла. Убыли на плавающие лодки такие проверенные офицеры как Козлов и Ивановский. На их место пришли другие, ещё не проверенные. Много старшин и матросов до выхода с Камчатки были там демобилизованы, как закончившие службу, а для их замещения нас доукомплектовали там другими, в большинстве своем не лучшего качества, если не сказать большего. Это естественно, в таких случаях всегда стремятся избавиться от худших.



Такая же тенденция продолжалась и здесь. Флагманские специалисты постоянно выискивали наиболее грамотных и дисциплинированных старшин и матросов на прибывших в ремонт лодках и они приказами переводились на постоянный состав лодок бригады, а с них взамен спихивали всех, кого не жалко.
Потом убыл командир Свешников, и до прибытия другого командира, его дела принял я. И теперь на наши с Алексеем Ивановичем плечи легли и вся тяжесть и весь почёт. Помнится, когда вышел руководящий документ ПСПЛ (Правила службы на подводных лодках), то там самая первая статья гласила: «Служба на подводных лодках тяжела, но почётна». Наторевшие же в ирониях подводники сразу же её несколько переиначили и говорили так: «Служба на подводных лодках не так тяжела, как почётна». Вот мы и начали почёт огребать, так как на лодке начали падать и дисциплина и организация службы. Что ни неделя, а то и день, то кто-то или напьётся, или на вахте заснёт, или в самоволку сбегает. И этим как раз выделялся недавно прибывший контингент. Вот мы с замполитом и начали почет огребать, он от начпо, а я от комбрига. А меня они оба не возлюбили, так как на одном из партийных собраний я слишком прямо высказался в адрес кадровой работы на соединении. Я сказал, что в традициях партии всегда было принято на трудные участки работы направлять лучших, а тут наоборот, лучших забирают с трудных участков, и вообще это похоже на мародёрство. Реакция была оперативно скорая, буквально за две недели я схлопотал два выговора от комбрига. Конечно, обидно было, но надо было работать, а не нюни распускать.

3.

И вот настал день, когда прибыл, наконец новый командир. Это был Кандалинцев Виталий Александрович.  Забегая вперед, должен сказать, что это был последний из моих командиров, который оставил в моей памяти глубокий след. И Горбунов, и Китаев, и Свешников, и Кандалинцев были именно те, у кого я многому научился. Они все были разные, друг на друга не похожие. Объединяло их в единую плеяду только одно: они были настоящие, до мозга костей командиры подводных лодок.
Это на их примере, под их руководством, благодаря им я сам стал командиром подводной лодки. Я, как губка, впитал в себя их навыки и многие черты их характеров и стал тем, кем был потом, будучи сам командиром. На них у меня и тени нет какой-либо обиды.. Одна только глубокая благодарность.
Помню, пришёл я с лодки, а дежурный по команде мне сообщает, что прибыл новый командир, и сейчас он в своей каюте. Я, конечно, пошёл сразу к нему, постучал, получил в ответ: «Войдите» и вошел. У окна стоял высокого роста капитан 3 ранга и курил. Я представился. Он подошёл ко мне, протянул руку, мы поздоровались и он пригласил меня сесть. Наша беседа длилась около получаса. Я ответил на все вопросы, которые касались состояния и хода ремонтных работ, общего положения на лодке, укомплектованности её, состояния дисциплины, организации службы и боевой подготовки.
Пришла команда с завода. После того, как она умылась, переоделась и приготовилась к переходу в столовую на обед, я построил в казарме весь экипаж. Вышел командир, я встретил его, отдал рапорт. Командир поздоровался с экипажем, представился, коротко поговорил по делу, разрешил строевому старшине вести команду на обед, а офицеров попросил задержаться. Команда ушла, командир персонально поздоровался с каждым офицером и дал указание им прибыть к нему в 18 часов с рапортами о состоянии дел в боевых частях. На другой день командир полностью вступил в должность, и с моих плеч свалилась тяжёлая ноша.



Контр-адмирал Кандалинцев В.А. в центре. Начало 1980-х гг. Баку.

С самых первых шагов, сделанных на нашей лодке, Кандалинцев приобрел высокое доверие к себе и уважение всего экипажа. Высокий, статный, подтянутый с курчавыми слегка тёмными волосами и резкими чертами лица, будучи немногословным и не улыбчивым, он вовсе не казался угрюмым. Наоборот, он выглядел внимательным и приветливым. Речь простая с окающим выговором, как у настоящего ярославского мужика.
У нас с ним сразу сложились деловые доверительные отношения. Он внимательно выслушивал все мои соображения и доводы, касающиеся всего круга службы. Со многими соглашался и одобрял, иногда отвергал, объясняя причины, поправлял, давал советы. Короче говоря, учил уму разуму. Был он для меня и командиром и наставником и, до какой то степени, старшим другом.
Он был исключительно корректен со всеми, невзирая на звания и возраст. Никогда никого не разносил на все корки, как это обычно водится, но и не выпускал из поля зрения ни малейшего нарушения порядка службы или дисциплины. В этом направлении мне запомнился один эпизод.
Как-то сижу я в каюте, работаю с разными бумагами. Заходит командир что-то сумрачный.
– Старпом, – говорит, – подойдите-ка сюда, послушайте, кто это там так эмоционально выступает? И открывает дверь в кубрик Я подошёл, слышу из умывальника доносится голос минёра Горленко. Кого-то он там матом кроет. Потом выходит этот Горленко, раскрасневшийся от возмущения, а командир ему: ну-ка, зайди сюда, дорогой, доложи кто это вас так рассердил? Тот подходит, полный смущения. Докладывает, что торпедист 7-го отсека работал с торпедным аппаратом, ушёл на перекур, а заднюю крышку аппарата оставил открытой, да и переноску включённой оставил. Вот он его и разносил за это сейчас.
– Ну, это большое нарушение, – говорит командир. – За такое нужно строго наказывать. Вы его будете наказывать?
– Так точно, товарищ командир, – Горленко отвечает, – конечно накажу.
– А как вы его думаете наказать?
– Три наряда вне очереди объявлю.
– Ну, за такой проступок это мягкое наказание, – продолжает командир. – Только вы его теперь вообще никак наказывать не должны. Вы его уже наказали. Одна порция мата  соответствует выговору, а вы его там не меньше десяти раз обматерили, то есть не менее десяти выговоров сразу объявили.



Вот я вас сейчас ни разу не обматерил, так что имею полное право объявить вам взыскание за злостное искажение дисциплинарной практики. Но пока воздержусь. Будем считать, что вы поняли и осознали свой проступок и больше так распускаться не будете. Но если ещё раз замечу подобное, вот тогда накажу по всей строгости.
Вообще, разнёс он минера так, что тот стоял красный как рак; казалось, что вот-вот уши задымятся. Причём ни разу не повысил голоса. И в довершение посоветовал извиниться перед матросом, мол, погорячился. И объяснить ему, к чему может привести оставление торпедного аппарата с открытой крышкой и включенного электроприбора без присмотра.
А ещё Кандалинцев был большой дипломат. Во время ремонта лодок, да и других кораблей, ведущие строители всегда стремятся диктовать свою волю командованию кораблей. Им выгодно затягивать ремонт и завышать показатели выполнения плана.
Они стремятся всеми способами заполучить подпись в ремонтной ведомости под каким-нибудь пунктом до завершения работы по нему, обещая потом наверстать отставание или сделать что-нибудь сверх плана, и, как правило, добившись своего, об обещанном забывают. Потом всякий раз им или спирт нужен, или выделение матросов на какую-нибудь не предусмотренную планом работу.
Ругаться же командиру корабля с заводом было всегда не с руки, так как завод всегда оказывался хозяином положения. Так вот, Кандалинцев без всякого обострения обстановки, поддерживая с строителем дружеские отношения, ухитрился всего этого избежать и поддерживать ход работ в нужном русле. Организовано это было довольно просто. Однажды он мне сказал: «Старпом, я буду обещать строителю всё, что он попросит, а выполнение этих обещаний переадресовывать на тебя. А ты ничего из обещанного старайся не выполнять, тяни время, находи всякие причины, выдвигай дополнительные условия. В общем проявляй находчивость».



И началась игра в кошки-мышки.  Командир обещает, строитель обращается ко мне, я же всячески уклоняюсь, проявляю дерзкую неисполнительность, и строитель оставшись с носом идёт жаловаться на меня командиру. Командир мечет громы и молнии в мой адрес и заверяет строителя, что круто со мной разберётся. И так продолжается эта театральная постановка, похожая на сказку про белого бычка. Только через пару месяцев строитель сообразил, что его нагло водят за нос. Сначала он страшно осерчал, даже разгневался, а вернее – пришел в ярость. А потом проникся к нам уважением, увидев, что его первый раз в жизни так провели. А когда инцидент был завершён за столом дружбы в ресторане «Уссури», у нас с ним сложились весьма хорошие отношения, и впредь работа шла на принципах порядочности.
Ещё Кандалинцев не был сторонником плодить много взысканий на корабле. Он говорил: взыскания тоже имеют критическую массу, превысив которую, теряют смысл и действенность. К ним привыкают и не замечают, как тиканье часов. И вообще количество поощрений должно превышать количество взысканий. Служба на лодке уже сама по себе подлежит поощрению. Если подводник ступил на трап лодки и не повернул назад, не убежал без оглядки, а смело спустился в её отсеки, то этим уже заработал один процент благодарности. А когда он сходил на лодку сто раз, то уже достоин стопроцентного поощрения.
Он говорил, что наказать человека проще, чем добиться от него не делать того, за что наказывают. Он тоже наказывал, но редко, и это было тогда, когда он был убеждён, что проступок совершен не по незнанию или непониманию, а вопреки им. Следуя общеизвестному принципу – доводить практическую отработку каждого члена экипажа до автоматизма, он так же требовал, чтобы при этом каждый понимал смысл своих действий.
Вот такой был мой новый командир Кандалинцев Виталий Александрович. Я был рад, что судьба в моей дальней дороге дала мне такого попутчика и наставника, и с новыми силами двинулся по ней дальше в неведомое, но, как я нисколько не сомневаясь, думал, в светлое, правильное и интересное будущее.



Кандалинцев Виталий Александрович. Служба в КВВМКУ.

Продолжение следует.

Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.

Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.



Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru


Главное за неделю