1.
То ли в конце ноября, то ли в начале декабря 1962 года, не упомнить уже, прибыл я в город и вступил в командование ПЛ «С-288». И тут, на этой фразе, казалось бы, нужно ставить точку и, не теряя времени, начать писать дальше о том, что из этого получилось.
Но я так не сделаю. Я же пишу не очерк о деятельности подводных лодок и не жизнеописание одного конкретного подводника.
Я пишу о подводниках, почему они такие, какие есть, и что способствовало тому, чтобы они такими стали. И не случайно, что здесь упоминается много конкретных лиц, и при этом я стараюсь, насколько возможно, правдиво описать их характеры и поступки. Конечно же, настолько, насколько смог проникнуть в их души.
О себе же я пишу намного больше не потому, что я лучше всех, а потому, что уж себя-то я знаю намного лучше, и ещё уверен, что то, что случалось со мной, случалось и с другими, и какие мысли приходили мне в голову, и какие сомнения мучили меня, то же было и с другими, подобными мне. Я понимаю, что взялся за практически непосильное дело, уверен, что не смогу на все сто процентов внятно изложить то, что задумал вначале. Но сделаю, сколько смогу. А то, что задача, которую я себе поставил сходу, хорошо не подумав, действительно в моем случае трудновыполнима, поясню на следующем примере.
Как-то, будучи в Москве, зашел я в букинистический магазин на Кузнецком проезде и внимание мое привлёк толстенный фолиант в очень красивой обложке.. Я взял его и, полистав, узнал, что он посвящён бразильским попугаям, и в нём 823 страницы, не считая иллюстраций. Тогда я, конечно, удивившись, просто положил его на прилавок, а вот теперь, вспомнив этот случай, подумал. Если столько написано о бразильских попугаях, которые, кроме поглощения пищи, загаживания леса, изготовления гнёзд, удирания от опасностей и попугайского секса, больше ничем не занимаются, то сколько же страниц нужно исписать о подводниках, причём не обо всех, а хотя бы об одних трюмных машинистах.
Ответить на этот вопрос можно словами выдающегося юмориста Райкина – «сумасшедшая цифра».
Во многих русских народных сказках основополагающей строкой является следующая: «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается». Вот и мне, чтобы вступить тогда в новую должность, пришлось несколько часов лететь самолетом из Хабаровска в Магадан, и все это время меня одолевали совсем не лёгкие раздумья. И так и этак примеривая себя к новой ответственной должности, я не находил в себе многих качеств, дающих право занять её.
Да, за прошедшие годы я изучил лодку и теоретически и практически, как говорится, от и до. С полным основанием могу сказать, что управляю ей не хуже многих опытных командиров, благо для этого у меня были очень хорошие учителя, а я всегда был способным учеником.
С людьми работать тоже научился. Могу с любого потребовать и никому не позволю сесть себе на шею. И этому меня научили те же мои учителя. Но разве этого достаточно? Ведь тогда я был старпомом, у меня был единственный начальник, мой командир, с которым мы были в одной упряжке. У нас с ним единые интересы, только он голова, а я его руки.
Теперь же на лодке старше меня никого не будет, и вся ответственность за лодку и каждого человека на ней – на мне. Раньше я имел право на ошибку, так как на ошибках учатся. Тем более, моя ошибка в большинстве своем не могла привести к беде. Был человек, который ошибку мою заметит и примет меры, чтобы с моей стороны такого больше не случалось. Теперь я, будучи командиром, не буду иметь права на ошибку, так как ошибка командира может быть непоправимой.
Во всех звеньях власти существует ответственность, но в разных звеньях она разная. Чем выше звено, тем и ответственность выше. И не только в этом разница. В одном случае ответственность грозит дисциплинарным взысканием, в другом материальными издержками. А высшая степень командирской ответственности есть ответственность за жизнь вверенных ему людей. Она перед этими людьми и их близкими и только потом перед старшим командованием и государством, и во всех случаях ещё и перед собственной совестью. И здесь не бывает ни смягчающих обстоятельств, ни, тем более, прощения.
Но, по правде говоря, не это больше всего меня смущало. До какой-то степени я всё-таки был уверен, что не способен на подобную ошибку, а смущало меня больше всего неуверенность в своей способности налаживать взаимоотношения со старшими начальниками, так как по натуре я был строптив и излишне инициативен.
В общем, о многом я думал, разглядывая в иллюминатор проплывающие мимо и, в конце концов, мысли мои приняли то направление, по которому получалось, что и старпомом дальше оставаться я тем более не могу. Вырос я уже из прежних штанов и больше просто не могу мириться с положением, когда лишён права принимать решение, хотя уверен в его правильности. Много таких случаев в последнее время мне приходилось переживать и наблюдать, но остановлюсь я на двух, наиболее характерных, оставивших во мне глубокий след.
Ещё когда ПЛ «С-222» находилась в ремонте во Владивостоке, откомандировали меня на одну из лодок Улиссовской дивизии на учение какое-то. Командира той лодки я тоже не помню. Помню только, что он был в звании капитан 2 ранга и считался довольно опытным. В ходе того учения нам надлежало с использованием РДП пройти значительный участок условного противолодочного рубежа, притом в ночное время. Должен сказать, что я всегда относился скептически к использованию этой системы. И не я один. Высказывания сомнений в её полезности я слышал и от многих высших начальников. Некоторые из них считали плавание под РДП, особенно в ночное время и в плохих погодных условиях, даже опасным, так как в этих случаях лодку видно далеко, и не только с самолётов, но и с надводных кораблей, а лодка зачастую никого не видит. Ещё на Севере я не раз в этом убеждался. Там из-за разности температуры моря и воздуха, особенно в зимнее время, образовавшийся туман низко стелется над водной поверхностью, и в перископ ничего не видно, даже в хорошую погоду. А когда ветер дует в корму лодки, выхлопные газы и водяные брызги опять же мешают перископному наблюдению.
Теперь возвращаюсь к тому учению. Идём под РДП. Наступила ночь, и море разгулялось. От вахтенного гидроакустика поступает доклад об обнаружении шума надводного корабля, сближающегося с нами на нашем курсовом угле 105 градусов правого борта. И я и командир поочерёдно вглядываемся через перископ в ненастную тьму, но ничего не видим, кроме белых барашков на гребнях волн да водяных брызг. А акустик всё докладывает, что судно приближается. Тогда командир приказал осмотреть горизонт с помощью радиолокационной станции «Флаг».
Осмотрели и никаких судов не обнаружили, а акустик знай себе докладывает об уменьшении дистанции до судна и, будучи довольно опытным специалистом даже классифицировал цель как крупный транспорт. По своему опыту я уже знал, что во время качки, да ещё на перископной глубине, РЛС берет только высокие цели, когда корпус наблюдаемого судна бывает выше высоты волны. Кроме того антенна РЛС раскачиваясь делает посылки излучения то в воду, то в небо, что не дает возможности им достигнуть судна.
Я доложил об этом командиру и предложил не сбрасывать со счета данные гидроакустики, которой ничто не мешает при данном состоянии гидрологии обнаруживать надводный корабль. Но он поморщился в ответ и снова приказал мне ещё раз осмотреть горизонт радиолокатором. И опять РЛС ничего не обнаружила, а акустик докладывает, что транспорт уже на нашем курсовом менее ста градусов правого борта и быстро приближается. Я советую командиру сделать срочное погружение, но его все мучают сомнения, так как он верит больше радиолокатору. И когда уже с третьего раза радиолокатор ухватил всё-таки цель, до которой осталось уже меньше кабельтова, командир скомандовал срочное погружение.
Мы еле успели уйти на глубину 15 метров, как над нашими головами так прогрохотало, что слышно было без всякой акустики. Стоило нам задержаться ещё хоть на минуту, и я не писал бы сейчас эти строки.
Второй случай из времён моей службы на ПЛ «С-334» у Фищева. Отрабатывали мы какую-то задачу в районе что в 30-35 милях юго-западнее залива Америка, где расположена наша бухта Находка. Днём мы плавали в море, а к ночи становились на якорь в заливе Восток. Окончив отработку, мы, согласно плана, отправились в свою базу. Ещё на переходе начали усиливаться ветер и волнение, а когда мы подошли уже к входу в залив Америка, получили радио от ОД флота в свой адрес: «Штормовое предупреждение. Стать на якорь в заливе Восток». Фищев был в растерянности и долго колебался. Я надеялся, что он продолжит движение в базу, до которой ходу было не больше одного часа и доложит оперативному фактическую обстановку. А он развернулся на обратный курс и направил лодку на залив Восток, до которого в такую погоду идти больше трёх часов.
Шли мы против ветра и волн. Море разыгралось, и Фищев начал колебаться, но переборол себя и продолжал двигаться, куда велено.
У нас волна сорвала трап с палубы и вырвала дверь в ограждение рубки. Когда мы вошли в залив Восток и начали становиться на якорь, ветер уже стих, а через час и штормовое предупреждение отменили. В тот раз я не выдержал и наедине высказал Фищеву свое крайнее недоумение. К моему удивлению он на меня не осерчал и осознал, что вначале не мог ослушаться оперативного, хотя и мог доложить о том, что мы уже на подходе в базу, а когда увидел, что стало хуже не мог отменить своего решения идти в залив Восток. Мол принятое решение отменять несолидно. Я же остался при своем мнении, что если командир принял решение, а потом понял, что оно неправильное, он вовсе не потеряет своего авторитета, если это решение отменит и примет другое, более правильное.
А по поводу первого случая в наставлении по предупреждению столкновения судов в море в те времена была соответствующая статья, которая гласила: «Решение, принятое на основании неполной информации, может привести к тяжёлым последствиям». А тот командир решение принимал только на основании данных радиолокатора и не принял в расчёт данных гидроакустики, не поверил им. А зря. Ведь мы на волоске оказались тогда от этих самых тяжёлых последствий.
Приведя эти два примера, я хотел донести до читающих всё это представление о том, как может быть тяжело, что ты видишь чью-то ошибку, знаешь, как её избежать или нейтрализовать, но лишён права поступать так, как считаешь правильным. И я в тот раз, вспомнив эти и другие, имевшие место случаи, пришёл к выводу: всё, старпомом больше быть не хочу, и начальству, назначившему меня командиром, виднее.
Однако душевная зыбь ещё не совсем улеглась, так как я вспомнил, что на ПЛ «С-288», куда я назначен командиром, старпомом служит мой друг Вася Клюшкин. Правда он по выпуску младше меня на год, зато на год старше по возрасту. А тамошний замполит капитан 3 ранга Светик старше меня аж на семь лет. Как не крути, а я родом из крестьянского сословия, в котором возрастная субординация с молоком матери впитывается в каждого.
Но дальше заниматься самокопанием времени уже не было, так как самолёт пошел на посадку. Сначала в иллюминаторе замелькали бурые, частично покрытые снегом сопки, потом строения и низкорослые лиственницы и карликовые берёзы, и вот самолёт бежит уже по поверхности колымской земли и вскоре останавливается у
Когда я вышел наружу, то без переводчика сразу усёк, где нахожусь, так как вдохнул крепко морозный воздух и без привычки защипало и уши и нос. Это и есть Колыма, на которой уже давно наступила зима, а часа через полтора такси доставило меня на КПП судоремонтного завода в предместье Магадана, которое называется Марчекан.
Здесь на территории этого завода и располагается моя новая бригада подводных лодок. Когда я проходил через КПП, то был удивлен, что вахтенное сугубо гражданское лицо, вскочило с табуретки и вытянулось при виде меня в струнку. Потом-то мне разъяснили, что охрана завода скомплектована из бывших власовцев, а уж дисциплине они обучены.
Было уже поздно, пятница к концу подходила, но комбриг капитан 1 ранга Кириенко был ещё на службе. Когда я представлялся ему о своем прибытии, там же в его каюте на плавбазе «Север» присутствовал и давно знакомый мне начпо Воронцов. Оказалось, что и с комбригом, хоть и мельком, мы уже знакомы, встречались на бригаде ремонтирующихся подводных лодок во Владивостоке, где он был тогда командиром одной из тамошних лодок. После короткого разговора комбриг вызвал по телефону командира плавбазы капитана 3 ранга Князева, знакомого мне но Находке, и дал ему команду предоставить мне каюту, что и было немедленно выполнено.
А ещё через полчаса, когда я уже в своей каюте полностью устроился, в дверь постучали. Я сказал «войдите», дверь открылась и в неё вошли старпом Клюшкин, замполит Светик и механик капитан-лейтенант Грабовский, который в данный момент был дежурным по живучести. Здороваясь с ними после их представления, я к некоторому удивлению увидел в их глазах искреннюю радость моему прибытию. Держась в рамках уставных правил, они не могли скрыть, что видят во мне не только лишь командира, но и старшего по должности товарища, которому всецело доверяются. А я, летя сюда, ещё чего-то там опасался.
Примерно около часа мы сидели. Клюшкин и Светик обстоятельно обрисовали мне всю обстановку на лодке, не только ничего не скрывая, но даже внося свои соображения по дальнейшей службе.
Внимательно их слушая, я ловил себя на мысли, уж не сплю ли я и вижу сон, похожий на фильм о приукрашенной флотской действительности, в котором идёт совещание наисознательнейших военных большевиков, для которых как в песне: «..жила бы страна родная, и нету других забот…» Я же вроде бы хорошо знал Васю Клюшкина, с которым мы вместе учились на командирских классах и в Находке служили старпомами на соседних лодках. И не раз сиживали за доброй чаркой в известных местах, а однажды доугощались настолько, что стали друг другу задавать традиционный в таких случаях вопрос: «Ты меня уважаешь?».
Знал я его как примерного служаку, но уж не настолько, каким он выглядел сейчас. И со Светиком я встречался на разных совещаниях. Считал его порядочным, умным и мягким, но несколько суховатым. И уж никак не подозревал в нем мечтательности о светлом. Видно, всем нам свойственно прятать истинное свое лицо под присущей обстоятельствам личиной, которую мы снимаем только в каком-то особом случае. Только в чём сейчас-то этот случай?
Может быть бывший на этой лодке командир держал всех в жестких рукавицах и не шибко либеральничал? Как знать.
В завершение нашего откровенного разговора я сказал им, своим неожиданным соратникам, что мы четверо – есть единое руководящее ядро. Я всегда готов выслушать соображения и предложения каждого из них по всему спектру их деятельности.
Даже пошутил, напомнив слова «…ты приходи ко мне в полночь-заполночь. Я чай пью, и ты садись закуривай…» И особо подчеркнул, что между нами не должно быть никаких недомолвок. При таких условиях нам всегда будет сопутствовать успех. И, следуя примеру Кандалинцева, я распорядился, чтобы завтра к вечернему докладу ко мне прибыли командиры боевых частей с рапортами о состоянии дел в их подразделениях.
Наконец, друзья-соратники ушли, я открыл большой квадратный иллюминатор, чтобы выпустить наружу густую тучу табачного дыма, умылся, разделся и без всякого вступления не то чтобы погрузился, а форменным образом нырнул в крепкий сон.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Иногда на "вскормленных с копья " просто скучно, а иногда ждешь, как очередную серию понравившегося фильма. Я- жду.