Вот уже все ближе тот далекий берег, на который тридцать лет назад мы высадились впервые, чтобы изучить морскую и ратную науку. Тогда мы были 14—15-летними мальчишками, сейчас буксир подходит к пирсу бухты Благополучия с седовласыми ветеранами. Тогда мы ушли отсюда в море, в тяжелый ураган военных лет, сейчас для встречи с юностью с борта буксира сходили люди, умудренные большим жизненным багажом. И вот мы на Соловецкой земле. Объятия, поцелуи, слезы. Наверное, за всю историю Соловков здесь не было еще таких радостных встреч. Заснуть невозможно. До утра бы бродим по знакомым местам, а утром все стоим в праздничном строю. Все бывшие юнги словно сбросили десятки лет. Гостей видно по сверкающим на груди орденам и медалям. Наконец, звучит команда: «Поднять военно-морской флаг». Не раз слышали эту команду стоящие в строю, но сегодня они ее слушают с глубоким волнением, у многих на глазах слезы. Ведь именно под этим флагом прошли наши юные годы, под этим флагом юнги шли в бой за свою Родину. Много наших ровесников приняли смерть на боевых кораблях. Теперь об этом будет напоминать высокий серый камень с якорем у его основания. На камне надпись: «Воспитанникам Соловецкого учебного отряда Северного флота и школы юнгов Военно-Морского Флота, погибшим в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 годов». Это памятник героизму и мужеству.
Много радостных минут пережили все мы от этой чудесной встречи на Соловках. А сколько было воспоминаний. Но самым волнующим событием был выход бывших юнг в море. Запомнилось все до мельчайших деталей. Морской тральщик с юнгами-ветеранами на борту покидал бухту Благополучия. Все дальше уходит от нас земля Соловков. Вот она уже совсем пропала за горизонтом. С кормы корабля в духе старинных морских традиций ветераны опускают в море венок из сосновых веток и цветов. На венке бескозырка с ленточкой «Северный флот». Это память. Память о тех, кто никогда не вернется из боевого похода. Выстрелы салюта звучат в абсолютной тишине. Минута молчания. Глаза мокрые от слез. Ну, а потом был товарищеский ужин с воспоминаниями и песнями, которые исполнял бывший юнга народный артист СССР Борис Штоколов. И вот там, глядя на счастливые лица моих боевых товарищей, я вспоминал, как все это начиналось.
Начало Великой Отечественной войны я встретил в Харькове. В первые дни воины мой отец добровольцем ушел в армию и вскоре погиб, защищая Киев. Мать с нами не жила, и я остался один, и было мне в ту пору 13 лет. Когда немецкие войска подошли к Харькову, меня забрали к себе друзья моего отца, работающие на крупном оборонном заводе, и с ними я приехал в г. Нижний Тагил, куда был эвакуирован завод. Там я поступил работать и с головой окунулся в трудовые будни того времени. Рабочий день был 12 часов, часто приходилось задерживаться на круглые сутки. Работал я электрослесарем на окончательной сборке танков Т-34. Практически весь рабочий день проводил в танке, все время общаясь с экипажами, которые принимали эти машины и с ними на железнодорожных платформах уезжали на разные участки Великой Отечественной войны. Слушая их фронтовые рассказы, видя, как они каждый день уезжали на фронт, я все время искал пути, как в один прекрасный день и мне уехать вместе с ними. К тому времени я уже понимал, что никогда не увижу своего отца. Мне страстно хотелось отомстить за своих родных и близких, погибших на фронте, отомстить за свою порабощенную землю, свой родной город, который топтали фашистские сапоги, и, читая про подвиги наших фронтовиков, особенно своих сверстников, которые к тому времени воевали и в составе воинских частей, и особенно в партизанских соединениях, я ждал своего часа.
И он пришел. От своих друзей я узнал, что идет набор в школу юнг, которая находится где-то в районе Архангельска, и вот оттуда можно быстро попасть на фронт. Я очень мало представлял, что за город Архангельск и где он находится. Мне казалось в то время, что это где-то на краю света. Я не знал, что такое юнга. Все это меня мало интересовало, у меня была цель попасть на фронт и я видел пути ее достижения через эту школу. Поэтому я подал заявление в Нижнетагильский военком, через неделю, даже не уволившись с завода, уехал в Свердловск, где прошел очень тщательную медкомиссию. Еще через неделю я ехал в теплушке в этот далекий Архангельск. Весь наш эшелон был целиком сформирован из подростков Свердловской области. В нашем вагоне все ребята были из Нижнего Тагила. Дорога была длинная. Ехали мы почти месяц. Теплушка была оборудована нарами, а в середине ее была установлена печка. Питались в основном всухомятку, иногда на крупных станциях нас водили в столовую.
И вот, наконец, мы в Архангельске. Война почти не затронула город. В летний период в Архангельск приходили караваны иностранных судов из Англии, США и Канады с военными грузами для нашей страны. В порту докеры выгружали танки, самолеты, пушки, машины, трактора, продукты питания. Все это создавало атмосферу фронтового города. На вокзале нас встретила обычная вокзальная толчея. Все куда-то торопились, все знали, куда они едут и что их ждет, только у нас, будущих: юнгов, была полнейшая неясность. Мы уже были включены в военную машину и полностью подчинялись военным приказам, которые в своем большинстве не объясняли их исполнителям всего, того, что они хотели бы знать. Город, в основном, был расположен на другом берегу Северной Двины, и с вокзала до города нам пришлось добираться на тихоходном речном трамвайчике, которые местные жители по старинке называли по имени их бывшего владельца-коммерсанта Макарова — «макарками». Еще полтора часа пути по Северной Двине и мы ошвартовались у Красной пристани. Уже немного позже я узнал, что от Красной пристани уходил «Георгий Седов» к Северному полюсу, отсюда в начале тридцатых годов уходил «Челюскин» и другие известные полярные экспедиции. Сюда они и приходили. Красная пристань находилась в Соломбале, пригороде Архангельска.
Здесь все напоминало о море. Здесь в мае 1694 г. Петр Первый лично подрубил подпоры у первого построенного русского корабля «Святой Павел» во время спуска на воду. В те времена Архангельск с его Соломбальской судостроительной верфью был единственным морским портом России. Отсюда начинали свой путь известные русские моряки: Лазарев, Литке, Гичалов, Русанов, Седов и Воронин. Именно здесь рождались, росли и уходили в море закоренелые скитальцы-непоседы, моряки, которым хорошо было только в море. Над многочисленными речками Соломбалы были перекинуты горбатые мостики, будто в Венеции, а их берега сплошь заставлены лодками, катерами и моторками. Уже много позже, неоднократно бывая в Соломбале, я любил бродить в лабиринтах лесобиржи, среди штабелей леса, маленьких мастерских по ремонту небольших судов, блуждать по улицам Соломбалы, на которых дома стояли на многовековых отложениях щепок и опилок — отходов от строительства кораблей, постепенно погружаясь в зыбкую землю, словно в пучину моря. Бывало, идешь по скрипучим деревянным мосткам-тротуарам, а вровень с ними — форточки окон первых этажей, которые давно ушли в землю.
Во флотском экипаже, который находился в Соломбале, нас встретили с любопытством и жалостью. Уж больно не подходили мы в представлении встречавших нас людей к образу воина, защитника нашей Родины, слишком были малы аники-воины.
В полуэкипаже нам предстояло пройти еще более строгую медицинскую и непонятную нам мандатную комиссию. И вот началось. Отбор в школу проходил безостановочно, разделяя нас на годных и негодных, на счастливых и несчастных. Врачи заняли гимнастический зал и нас гоняли от стола к столу. Голые, мы стыдливо прикрывались обходными листками, на которые заносились данные о состоянии нашего здоровья. Особенно страшно было садиться в кресло-вертушку, где проверяли состояние вестибулярного аппарата. Некоторых так уводило в сторону, что они, полностью потеряв равновесие, натыкались на все, что попадало на их пути. Наконец, эта проверка кончилась и нас привели в кабинет, где заседала комиссия, которую все называли чужим и непонятным для нас словом «мандатная». В ее состав, в основном, входили политработники и представители особого отдела, которые проверяли, нет ли среди нас врагов народа, так как в то время бытовало мнение, что врагов надо искать везде и даже среди малолетних, которые добровольно пошли защищать свою Родину.
Наконец, пройдены все проверки, мы получили флотское обмундирование и стали флотскими юнгами. Среди нас были разные ребята. В основном это были дети города, и как это ни странно, но очень мало выходцев из семей моряков. Больше всего было ребят из провинции, где они никогда не видели моря. Были и такие, которые прибыли из воинских частей, где они были сынами полков, и из партизанских отрядов, были и такие, которые перешли линию фронта, чтобы не жить в оккупации, были и детдомовцы, не знавшие своих родителей, были и беспризорники, занимавшиеся до этого и воровством, и попрошайничеством, и даже бандитизмом, и были просто ребята, у которых родители были на фронте, и они остались совсем одни. В дни комиссования мы много узнали о том, кто же такой — юнга.
Если заглянуть в словарь и поинтересоваться этим вопросом, то можно прочитать, что юнга — это подросток, проходящий на морском судне подготовку к службе в качестве матроса, или, иначе, младший матрос на корабле. Юнга — самое первое звание на флоте. Известный полярный капитан Владимир Иванович Воронин пошел в море тринадцатилетним юнгой. С юнги начинали свою флотскую службу и советские флотоводцы И. С. Юмашев, Г. И. Левченко, Н. Е. Басистый. Юнгой начинал и прославленный советский подводник Н. А. Лунин, под командованием которого подводная лодка К-21 торпедировала немецкий линкор «Тирпиц». В русском военном флоте юнга служил наравне с бывалыми матросами. Известно, что в начале войны на самые опасные участки фронта бросали матросов, или, как их называли фашисты, «черную смерть». Не сдаваясь в плен, оставляя последний патрон для себя, многие моряки не вернулись на свои корабли.
И вот этих, павших, должны были заменить другие, и в том числе юнги. В приказе Наркома Военно-Морского Флота адмирала Н. Г. Кузнецова о создании школы юнг на Соловках было сказано: «Школу укомплектовать юношами в возрасте 15-16 лет исключительно добровольцами».
Наконец, настал день, когда нас привели на причал для посадки на судно «Комсомолец», которое должно было идти на Соловки. И вот мы впервые вышли в море на корабле. Море дышало, ощетинившись седыми волнами, ветер свистел в снастях и берега постепенно скрывались за туманной полосой горизонта. На следующий день, рано утром, в сероватой дымке показались Соловецкие острова. В это время года на Белом море стоят белые ночи, поэтому хорошо было видно, как вначале прямо из воды появились белые церкви за темными валунными стенами Соловецкого Кремля, а потом только показалась земля самого острова. И вот стены монастыря наплывают все ближе и ближе, и наше судно вошло в бухту Благополучия и ошвартовалось у соловецкого причала. Здесь предстояло нам жить и учиться долгих 10 месяцев.
ВЫПИСКА из приказа Командующего Северным флотом № 0366 от 11 июля 1942 г. определила место и статус школы юнгов:
1. Сформировать школу юнгов Военно-Морского Флота при учебном отряде с дислокацией на Соловецких островах.
2. Школу юнгов ВМФ подчинить командиру учебного отряда. Плановые занятия начать с 1 сентября 1942 г.
Командующий Северным флотом Головко, Член Военного Совета вице-адмирал Северного флота дивизионный комиссар Николаев, Начальник штаба Северного флота контр-адмирал Кучеров
О жизни и учебе юнг написано много замечательных книг. Поэтому я продолжу свой рассказ о том, как после окончания школы мы служили на действующем Северном флоте.
Итак, Ваенга. Причал, с которого я поднимаюсь на борт моего первого боевого корабля, эскадронного миноносца «Разумный». Боже мой, какой же красивый корабль! Он еще очень молод, построен в 1941 г. В тяжелом фронтовом 1942 г. для усиления действующего Северного флота с Тихого океана, из Владивостока, Северным морским путем были направлены три боевых корабля: два эсминца «Разумный» и «Разъяренный» и лидер «Баку».
Это были современные корабли своего класса с хорошим ходом и боевым оснащением. Переход в тяжелых арктических условиях для того времени и особенно для неприспособленных военных кораблей был уникальным событием и его осуществить могли только мужественные люди, русские моряки. Руководил этим переходом знаменитый русский капитан Владимир Иванович Воронин. И вот я поднимаюсь на борт одного из них —эскадронного миноносца типа 7, или, как их в то время называли, «семерки» с красивым названием «Разумный».
Уже на следующий день группа эсминцев, и в числе их «Разумный», ушла на выполнение боевой операции. Это был первый мой боевой поход. Я окончил школу юнгов по специальности радист, окончил се с отличием, имел очень высокую подготовку и поэтому был сразу включен в штат радистов корабля, и в этой боевой операции моя задача была особая. Боевая операция заключалась в артиллерийском обстреле норвежских портов Варде и Киркинес, где было сосредоточено большое количество фашистских войск.
Моя задача заключалась в связи по радио с корректировщиками — нашими разведчиками, которые корректировали огонь наших кораблей, находясь непосредственно в обстреливаемом районе. Несколько часов три эсминца, «Разумный», «Разъяренный», «Гремящий» и лидер «Баку» обстреливали скопления фашистских войск, и когда операция была завершена и мы повернули на базу, еще очень долго было видно зарево пожара, возникшего в порту. Это горели склады топлива, боеприпасов и военного снаряжения. Так начались мои боевые будни. Обжился я очень быстро. Сказалась моя довольно высокая профессиональная подготовка радиста. Мне было все знакомо. Я как бы продолжал совершенствовать те навыки, которые получил в школе юнгов. Жили мы, радисты, в первом носовом кубрике. Там, как тогда говорили, жила морская интеллигенция: радисты, рулевые, сигнальщики. Спать мы, молодые, или, как нас называли, «салажата», должны были в подвесных койках на пробковых матрасах. Вначале это было даже романтично, спишь, как в гамаке, но после нескольких ночей эта романтика надоела и я в основном спал на полу одной из радиорубок эсминца.
В основном наши эсминцы конвоировали караваны транспортов с военными грузами, которые шли в Мурманск или Архангельск, осуществляли набеговые операции на порты противника, вели свободный поиск немецких подводных лодок, высаживали десанты. Корабль редко заходил на базу — все время находился в море. Со мной на «Разумный» был направлен еще один юнга — радист Толя Болотов. Наша дружба с ним началась еще во время учебы в школе юнгов, да и жили мы на Соловках в одной землянке. Эту дружбу мы с ним пронесли через все долгие 7 лет нашей службы на флоте. И хотя служба потом разбросала нас по разным кораблям, мы с ним встретились, как родные, уже в эшелоне, в котором ехали домой после демобилизации. Толя тоже очень быстро освоился на корабле и мы вместе с ним буквально с первых дней службы на «Разумном» стали полноправными членами его боевого экипажа. Война не обошла никого из моих товарищей по школе юнгов. У каждого впереди был свой флот, свой боевой корабль, своя боевая судьба. Они ушли в море, в жестокую войну, и им так и не пришлось поплавать учениками «салажатами». С первых же дней появления на кораблях они становились воинами. И все-таки мы счастливы именно тем, что наша юность пронеслась в разгуле волн, на шатких корабельных палубах. С тех пор прошло уже немало лет, но в памяти остались многие события тех грозных дней. Хорошо помню эпизод, который потряс меня своей несправедливостью к человеку, к его судьбе, но это была война и такие потрясения встречались на каждом шагу. Еще когда мы учились в школе юнгов, я подружился с лаборантом кабинета радиотехнической аппаратуры Сашей Иваненко. Он был старше меня на четыре года, начал служить срочную службу еще до войны и волею судьбы попал в школу юнгов в обслуживающий персонал и очень этим тяготился. Он никак не мог смириться с тем, что его сверстники воюют на боевых кораблях, что юнги, проучившись в школе, тоже уйдут воевать, а он так и будет здесь помогать им осваивать радиооборудование, сидеть в этом относительно спокойном тылу и никогда потом себе не простит, что смирился со своим положением. Я хорошо помню, как он в минуты откровения рассказывал мне, сколько он подал докладных записок командованию, чтобы попасть на боевые корабли. Мы окончили школу и уехали воевать, а он остался, и мне было очень жаль, что он никак не может добиться понимания у командования.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
