И вот однажды, незадолго до выхода в море на боевое задание, наш корабль стоял в Ваенге у причала, а на другой стороне причала стоял эсминец «Деятельный». И буквально за несколько часов до выхода я увидел Сашу на «Деятельном», когда он проверял антенное хозяйство. Я вихрем взлетел на палубу «Деятельного» и мы обнялись с Сашей как старые добрые друзья. Он мне рассказал, как ему удалось вырваться и попасть на боевой корабль, и буквально светился от счастья, что его мечта наконец осуществилась — он на боевом корабле и намечавшийся выход в море был его первым боевым походом. И вот мы в море. Вскоре соединились с транспортами для их конвоирования. Идем с погашенными огнями. Глубокая темная ночь. Сильный мороз. Море штормит и корабль постепенно обледеневает. Покрылись сплошным льдом леерные ограждения, обледенели и отяжелели, грозя оборваться, провода антенн. Все свободные от вахт на верхней палубе обкалывают лед. Я на вахте, на внутриэскадренной связи, при которой работаю на УКВ радиотелефоном. Прошло более 8 часов, как мы в море. В радиорубке мягкий свет, тепло и уютно. Ничего не напоминает о том, что творится за бортом. В наушниках радиостанции негромкий шумок. И вдруг в этой, казалось, мирной, спокойной обстановке раздался как бы сильный металлический удар по нашему корпусу. Мы уже знаем — значит, где-то недалеко произведен подводный взрыв, ударная волна от которого ударила по нашему корпусу. Через короткое время в наушниках раздался, я его сразу же узнал, взволнованный голос Саши: «Внимание. Корабль торпедирован, торпеда попала в район второй турбины, пытаемся укрепить водонепроницаемые переборки и завести пластырь, чтобы закрыть пробоину». Я тут же обо всем этом доложил на мостик командиру. Посыпались указания запросить информацию о положении дел на корабле. Я постоянно вызываю но никто мне не отвечает. Я понял, что Саша побежал сам посмотреть, какие меры принимаются по обеспечению живучести корабля. Продолжаю вызывать. Прошло почти двадцать долгих минут. Рация «Деятельного» молчит. И вдруг снова голос Саши в эфире: «Внимание, водонепроницаемая переборка не выдерживает напора воды, пластырь завести не удалось, вода поступает очень интенсивно, корабль потерял ход и погружается. Начинаем спускать спасательные плавсредства. Прощайте, товарищи». Это были последние слова Саши, больше в эфир он не выходил. Потом мы увидели, как на одном из спущенных катеров зажгли огонь, чтобы их было видно, но корабли, не обнаружив подводной лодки, продолжали ходить противолодочными курсами. Остановиться для спасения было смерти подобно, корабль сразу же становился мишенью для необнаруженной и находящейся где-то рядом и, возможно, не одной немецкой подводной лодки. Через некоторое время этот огонь погас и все погрузилось в сплошную темноту. На всех кораблях работают радиолокационные и акустические установки, но лодку обнаружить не можем. В чем дело, почему ее не слышно? Возможно, она легла на грунт и ждет, пока какой-нибудь из кораблей не остановится и не приступит к спасательным работам. Но боевым корабельным уставом кораблям запрещена остановка, пока не обнаружена и не уничтожена вражеская лодка, иначе может быть поражен любой остановившийся корабль. Радиолокатором наблюдаются только корабли конвоя. Через 50 минут после торпедного поражения локатор прекратил показывать «Деятельный». Все ясно, это конец, корабль пошел ко дну. И все же одному из наших кораблей удалось спасти 7 человек, всего семерых из двухсот членов экипажа.
Это были сигнальщики, рулевые и старший помощник командира корабля, то есть те, кто ушел с корабля самыми последними. Они были на мостике до тех пор, пока корабль не стал погружаться почти вертикально, и тогда они сбросили спасательный понтон, сели в него и отошли от борта погружавшегося корабля. Командир с мостика не ушел и утонул вместе с кораблем. Сесть на понтон он отказался, считая это бесполезной мерой, но оказалось, что, когда они на понтоне немного отошли от тонущего корабля, мимо, выполняя противолодочный зигзаг, проходил один из наших эсминцев, который услышал крики находящихся на понтоне моряков, рискнул остановиться и поднять их на борт. Так, в первом же походе погиб Саша Иваненко, который так рвался на боевые корабли, так хотел защищать свою Родину, сделал все, что мог в той обстановке, и остался в нашей памяти навсегда. А жизнь продолжалась, до конца войны было еще далеко и еще много боевых эпизодов отложилось в памяти об этих грозных годах. Однажды в составе экипажей эсминцев «Разумного» и «Дерзкого» мне довелось участвовать в интереснейшей и уникальной операции, которая называлась свободным поиском вражеских подводных лодок. Представьте себе глубокую темную ночь. Идем с погашенными огнями, наш «Разумный» — ближе к берегу, а «Дерзкий» — чуть мористее. В чем суть операции? Почему решили ночью проводить поиск? Дело в том, что в это время суток вражеские подлодки обычно всплывали на поверхность для подзарядки своих аккумуляторов. Боевая задача состояла в том, чтобы имеющимися средствами радиолокации и акустики обнаружить их и уничтожить. Первым фашистскую лодку обнаружил «Дерзкий». В это время я находился на вахте и принял от «Дерзкого» сообщение по внутриэскадренной связи: «Вижу подлодку визуально на очень близком расстоянии. Выхожу на таран».
Оказывается, случилось, что он обнаружил лодку перед самым своим носом и у него не было другого выхода для атаки, кроме тарана. И командир повел корабль на таран. Перед этим он дал команду повесить над лодкой осветительные ракеты и было хорошо видно, как корабль своим носом врезался в подводную лодку, сбавил ход и даже застрял в ней, хорошо были слышны автоматные очереди. Там шел настоящий ближний бой. Потом было видно, как «Дерзкий» дал задний ход и отошел от лодки, она сразу же скрылась под водой, а он снова пошел в атаку и теперь уже сбросил на протараненную лодку серию глубинных бомб, после чего на поверхности появились обломки этой лодки. В эту же ночь и нашему экипажу улыбнулось счастье. Запеленговали лодку локатором, она сразу же погрузилась под воду, тут же обнаружили ее акустической установкой, после чего вышли в атаку и сбросили несколько серий глубинных бомб. Вскоре увидели большое соляровое пятно и всплывшие обломки, что подтвердило, что наши бомбы достигли цели. Через некоторое время потопление лодок подтвердила и наша разведка. А чуть позже газета «Правда» сообщила, что «корабли Северного флота уничтожили две подводные лодки противника».
Потом было много еще других эпизодов, других ратных дней и память цепко держит события тех лет. День Победы я встретил в Мурманске, когда служил на американских тральщиках, которые мы привели на Северный флот из США в начале 1945 г. Для меня война в тот день не кончилась.
С наступлением мирного времени началась боевая работа для тральщиков. Во время войны и нами, и нашими союзниками, и нашим противником на морских коммуникациях были установлены многочисленные минные заграждения. Причем все минные поля были строжайшим образом засекречены. И вот, после войны, все карты с минными постановками легли на стол победителей, районы минных заграждений были во всех международных лоциях объявлены запрещенными для мореплавания и каждая сторона победительница в своих территориальных водах должна была ликвидировать минные поля и открыть эти районы для мореплавания. Эту колоссальную работу должны были осуществить боевые тральщики, или, как их называли моряки, «пахари» моря. До самой моей демобилизации в 1950 г. долгих пять лет продолжалась эта напряженная работа. И после того, как я ушел на гражданку, эта работа продолжалась несколько лет. Очень много минных полей было на главных морских путях в Арктике. Это проливы Югорский Шар, Карские Ворота, Маточкин Шар, горло Белого моря, мыс Челюскина и т. д. Обычно мы уходили на траление в конце апреля и приходили на базу в конце ноября. Моряки называли наши тральщики «амиками» за оснащение их специальными тралами для акустических и электромагнитных мин. Вообще мины тех лет разделялись на обычные контактные, которые взрывались от чисто механического контакта боевого ударника с корпусом корабля, акустические, которые всплывали и взрывались от звуковых колебаний винта корабля, и электромагнитные мины, которые всплывали под воздействием магнитного поля корабля и взрывались у его корпуса. Самые сложные это, пожалуй, были многоимпульсные электромагнитные мины, то есть их устройство срабатывало только после определенного количества воздействий магнитного поля, после определенного количества проходов корабля над электромагнитной миной. Соответственно и методы траления были разные. Очень впечатляющее зрелище представляло собой траление группой кораблей минного поля с обычными контактными минами, когда группа кораблей с парованными тралами шла строем уступа. После их прохода то в одном, то в другом месте всплывали обрезанные от якорного каната мины. За тральщиками шли большие катерные охотники, которые расстреливали всплывшие мины. Совсем по-другому шло траление электромагнитных мин. В качестве трала использовался кабель, по которому пропускался ток, который создавал магнитное поле намного выше, чем магнитное поле самого корабля, и мины всплывали не под корабль, а под этот кабель. А так как мины были многоимпульсными, то тральщик с электромагнитным тралом должен был пройти одним и тем же курсом столько раз над миной, на сколько импульсов настроено минное устройство. И поэтому недаром моряки называли тральщики «пахарями» моря. Они действительно по много дней буквально круглосуточно «пахали» на море.
И это была не просто будничная мирная работа. Все пять лет для меня и моих товарищей после войны были ее продолжением, так как мы вели боевое траление, которое для нас, его исполнителей, несло смертельную опасность, создавая фронтовые будни, а для наших мирных, гражданских людей — это было упрочение мира на нашей многострадальной земле.
Помню, поздней осенью в составе трех тральщиков мы заканчивали траление у острова Вайгач. Вот-вот должен был пойти лед и мы торопились выполнить свое боевое задание. Обычно на ночь мы уходили к небольшому причалу, а с утра начинали траление. Оставались считанные дни до конца работы и, чтобы сэкономить время на переходах от причала к району траления, командир группы принял решение на ночь становиться на якорь прямо в районе нашей работы. В полночь я заступил на вахту. И вдруг минут через двадцать прозвучала команда вахтенного начальника: «По местам стоять, с якоря сниматься», — и вскоре я услышал звук лебедки, поднимавшей якорь-цепь. Не успел подумать, в чем дело, куда мы уходим, как почувствовал, что корабль сел на мель, или, как моряки говорят, сел на банку. Тут же прозвенел звонок боевой тревоги, а затем через 15 минут и пожарной тревоги. Прибежавшие по тревоге в радиорубку мои товарищи радисты рассказали, что за бортом очень сильный ветер со снежным зарядом. Корабль вместе с якорем начал дрейфовать. Тогда вахтенный помощник решил выбрать якорь и перейти на другое место, но как только немного подобрали цепь, держащая сила уменьшилась и корабль из-за его большой парусности понесло и посадило на мель. При этом был пробит борт в районе второй машины. Началось интенсивное поступление забортной воды. Чтобы уменьшить поступление воды, завели в район пробоины в борту парусиновый пластырь и начали мотопомпой откачивать воду и заделывать пробоину с внутренней стороны борта. В это время загорелась мотопомпа, но ее очень быстро потушили и продолжали откачку воды. В общем, пока заделали пробоину, вода затопила все помещение второй машины. Вот сразу сколько событий произошло за короткое время моей вахты.
Остальные два корабля обрубили якорь-цепи, оставили якоря и отошли далеко от нашей стоянки. Я поднялся в ходовую рубку, чтобы проверить работу радиостанции УКВ и услышал переговоры командиров других тральщиков с нашим командиром: «Как дела, Серега». —«Как видите, стою с пробоиной. С банки сняло волной. Для того чтобы усилить держащую силу, спустил тральные решетки. Пока не дрейфуем. Сзади по ветру подводная гряда. Если мы не удержимся на якоре, нас потащит на нее и расколотит корабль на мелкие части. Я прошу вас, зайдите и держитесь за этой грядой. Возможно, на самый крайний случай, придется подбирать людей». Они, конечно, его подбадривали как могли, но были бессильны, так как при первой же попытке спустить катер, он был разбит в щепки.
В таком сложном положении мы простояли до утра. Утром ветер стих. Мы спустили водолаза, он осмотрел днище и доложил, что один винт полностью исковеркан, а кронштейн, поддерживающий вал, на котором сидел этот винт, вообще был оторван и висел на валу. В общем, одна машина была полностью выведена из строя. Поэтому, когда мы пошли на базу, наш корабль взяли на буксир.
До горла Белого моря все было спокойно, волна била в корму. Мы шли нормально, почти без качки, но, когда вошли в ветер изменился и усилился, переходя в штормовой, буксиры оборвались и мы остались с одной ходовой машиной наедине с 15—20-метровыми волнами. Два других корабля нашей группы повернули на север, чтобы идти на волну, а мы с одной машиной этот маневр выполнить не могли, и волна била нам в борт, укладывая корабль до 54°. Это была страшная ночь. Все, свободные от вахты, собрались в столовой и лежали на полу. Положение было критическим. Корабль клало на борт почти горизонтально, иногда казалось, что он не поднимется, но постепенно, дрожа мелкой дрожью, он поднимался, и все облегченно вздыхали, а он, перевалившись на другой борт, повторял все сначала. Мне за время моей службы пришлось, особенно во время воины, попадать в разные ситуации, но никогда я, даже в мыслях, не думал, что погибну. А в эту ночь эта мысль не покидала, и все это продолжалось довольно длительный период времени и, самое главное, что я был бессилен что-либо изменить. Эта ночь была длинная, как жизнь, и я много передумал о своем месте в этой жизни и, наверное, впервые подумал о том, каким я должен быть, если мне суждено будет жить дальше.
28 июля 1972 г., во время памятной встречи на Соловках, в один из счастливейших дней моей жизни, глядя на такие же счастливые лица моих товарищей - бывших юнгов, я понял, как вся эта флотская жизнь и закалила, и воспитала меня, сделала намного богаче, щедрее, добрее. И еще, тогда я подумал, и это чувство не покидало меня потом никогда, о том, что если бы мне пришлось выбирать свою судьбу заново, я выбрал бы только этот путь и никакой другой. А годы идут. Морская служба давно позади и, возможно, я что-то упустил, что-то забыл, но все это второстепенное. Главное же — события и люди, открывшие так много для меня как для человека, не забыты и навсегда останутся в моем сердце. На Соловках, в те памятные дни 1972 г., я встретился со своим прошлым, со своей юностью, увидел многих своих товарищей, услышал их рассказы о себе. Передо мной за короткое время пронеслись судьбы многих моих друзей и, может, только тогда, впервые я понял, что от самого человека зависит, насколько насыщенной будет его жизнь, какой курс изберет он для долгого жизненного плавания, как воплотит он все то, что было заложено в него флотом, морем, будет ли до конца он предан морю. А море — море не обманет. Оно должно сделать тебя Настоящим человеком.
Соловецкие юнги выполнили свой воинский долг перед Родиной. Всюду, где бы не сражались юнги, они показывали образцы мужества и воинской доблести, в огне боев закаляли свои характеры, готовясь к новым подвигам в мирном труде.
По-разному сложились житейские судьбы моих юных друзей. Одни из них погибли, отдав свою жизнь «не ради славы», ради жизни на земле. Другие по окончании службы разъехались, кто домой на свою родину, кто на большие стройки страны, а кто и подался учиться уму-разуму в вузы и техникумы.
Последняя наша встреча произошла в Мурманске, в Доме офицеров, куда со всех частей и кораблей привезли воспитанников школы юнг, отслуживших по 7—8 лет на флоте. Мы подлежали демобилизации и мурманский Дом офицеров был пунктом сбора для погрузки в эшелон для демобилизованных моряков. Многие из нас увидели друг друга впервые после окончания школы на Соловках. Почти сутки перед погрузкой провели мы вместе и это было прекрасное время для воспоминаний, подведения итогов всей нашей флотской жизни. И вот мы, как восемь лет назад, снова в теплушке с нарами и печкой посредине вагона, но мы уже не те, которые ехали сюда в далеких 1942-1943 гг. В эшелоне ехали домой бывалые матросы, знающие себе цену, ехали в незнакомое, но влекущее к себе будущее. Вот уже позади осталась Мурманская земля — земля великого мужества и героизма, героическая земля, земля работящих и думающих людей.
Мне сейчас уже много лет, но, как прекрасно сказал о нас бывший юнга Валентин Пикуль: «До сих пор я иногда думаю о себе как о юнге. Это высокое и почетное звание дает мне право быть вечно молодым. Юнгам флота не угрожает старость».
Несколько дней пути, и вот я сошел с поезда на станции Бузулук. Здесь живет моя мать и здесь мне суждено начать новую незнакомую мне гражданскую жизнь.
Но на этом не окончились мои встречи с морем. Их было две и обе оставили в моем сердце свой след. Об одной мне хотелось рассказать в этой части моего повествования. Как хорошо, что у людей есть память сердца, которая делает нас чище, богаче и сильней. Июль 1992 г. Я весь в радостном ожидании. Мне предстоит новая встреча с юностью. Я приглашен на празднование 50-летнего юбилея школы юнгов. Наконец, подошел этот день. 24 июля 1992 года. Короткий перелет и я в Архангельске, городе моей юности. Процедура оформления и я, наконец, на где нам предстоит прожить эти три радостных дня.
У трапа нас встречают бывший комиссар школы юнгов капитан 1 ранга Сергей Сергеевич Шахов и сын нашего начальника школы юнгов вице-адмирал Ю. Н. Авраамов. Погода как по заказу — теплая, солнечная. Утром нарядно одетые юнги готовятся к праздничному построению. Наконец, колонна юнгов выстроилась на причале. Звучит команда и мы рассаживаемся по автобусам. Мы едем туда, где впервые столкнулись с флотской жизнью. Архангельский учебный отряд связи, бывший полуэкипаж. Здесь мы участвуем в торжественном открытии мемориальной доски, на которой золотистыми буквами высечены слова: «Здесь в 1942 г. была открыта школа юнгов ВМФ». Затем торжественное собрание в архангельском Доме моряков. В зал внесено боевое знамя школы юнгов. Никто не забыт и ничто не забыто. На призыв Сергея Сергеевича Шахова почтить минутой молчания павших героев-юнг зал отозвался звоном серебра и бронзы медалей — это встали те, кто носил высокое звание юнги флота. Вечером мы на судне идем на Соловки. Ночь в радостном волнении. Никто не спит. Разговорам и воспоминаниям нет конца. Утром торжественное построение на корме судна. Команда: «Матросам, старшинам, офицерам действительной службы и находящимся в запасе колени преклонить, флаг приспустить!» Все преклоняют колени, звучит траурная мелодия, под которую в море опускают два венка памяти. А потом на берегу, у каменной стены Соловецкого монастыря, там, где уже несколько лет стоял памятник погибшим юнгам, нам, бывшим морякам, бывшим флотским юнгам, воспитанникам единственной в нашей стране Соловецкой школы юнгов от имени российского правительства и президента России Б. Н. Ельцина были вручены боевые награды — медали Ушакова.
И всякий раз, когда я беру в руки эту самую дорогую для меня флотскую боевую награду и смотрю на якорь с цепью на лицевой стороне медали, я вспоминаю свои корабли, как будто вижу их наяву. Сегодня бороздят моря старые мои знакомые: «Разумный», «Гремящий», «Грозный», «Громкий», правда, это не те корабли, что были кораблями моей юности. Теперь это совершенно другие ракетные и противолодочные корабли, но и сегодня, когда я их вижу наяву, мне вновь хочется сказать словами Валентина Пикуля: «Как мальчишка, я снова хочу кричать от восторга: Это они... это они! Я люблю их, эти корабли. Любовь моя к ним неизбывна, как и все, что любишь по-человечески — чистым сердцем».
Вторая встреча с морем была много позже, и о ней еще расскажу, мой дорогой читатель.
А тогда, в далеком 1950 г., я стоял у дома моей матери в г. Бузулуке, а впереди передо мной был длинный жизненный путь с его извилистыми дорогами.
* * *
На этом обрываются воспоминания Ф. Г. Аржанова. В связи с преждевременной кончиной в начале 1994 г. рукопись его осталась неоконченной.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
