Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Комплексные решения по теплоизоляции

Комплексные решения
по теплоизоляции
для судостроителей

Поиск на сайте

ЩЕРБАВСКИХ Владимир Павлович. СТРАНА ВМФ И ЕЁ ОБЫЧАИ. Часть 3.

ЩЕРБАВСКИХ Владимир Павлович. СТРАНА ВМФ И ЕЁ ОБЫЧАИ. Часть 3.

Но молдаванин – старший офицер – всегда строг и дотошен до въедливости.
Так вот, капитан 3 ранга Сербулов был строг и придирчив до самой высокой степени. И был он настоящий морской волк. Поэтому его и боялись и уважали и за глаза величали Покрышкин. Бывало, соберётся группа, занятая чем-нибудь не совсем законным, или не в том месте, или не в то время; и вдруг раздастся: «Полундра! Покрышкин в воздухе!» И все, аж пятками ударяя в собственные лопатки, вмиг уносятся, кто куда успел.
И вот однажды во время утренней приборки курсант-пройдоха  решил досмотреть прерванный сон, для чего укрылся в корабельной бане. Но не успел он сомкнуть свои бесстыжие очи, как услышал скрежет открываемой двери, а через секунду, словно джинн из бутылки, в её проёме вырос грозный силуэт Сербулова.



Уверен, что в подобной ситуации любой другой курсант остолбенел бы и потерял всякую способность соображать, уподобившись кролику перед взглядом удава. Но этот успел не только вскочить, но и приняв строевую стойку лихо и чётко оттораторить: «Товарищ капитан 3 ранга, курсант Стервятников дублёр дежурного по бане: за время дежурства происшествий не произошло; разрешите идти?!!
«Идите!» – так же чётко, но автоматически, не усекая суть происходящего, ответил Сербулов. Его сбила с толку и просто ошарашила лишённая привычной логики тирада, да ещё в сочетании с необычной, ранее не слыханной фамилией «Стервятников», произнесённая торжественно-восторженным громким голосом. Она его просто загипнотизировала на какое-то мгновение. И когда он пришёл в себя, необычного дублёра дежурного по бане, которого просто ни по каким обстоятельством не могло быть, уже действительно не было. Да так, что и не верилось, что он вообще только что здесь был.
Долго ещё потом опытный морской волк Зосим Григорьевич Сербулов, гроза всех разгильдяев, прозванный Покрышкиным, ходил вдоль строя в курсантских кубриках и просил, чтобы курсант, ухитрившийся надуть его как простого фраера (он так и говорил – «простого фраера») вышел из строя. Обещал, что просто хочет еще раз посмотреть на него, чтобы удостовериться в здравости своего рассудка. Но так и не вышел из строя тот курсант. И все остальные делали вид, что отродясь не знают, кто это может быть. И я тоже стоял с невинным удивленным взглядом, хотя в душе сочувствовал Сербулову и был уверен, что если бы это был я, то вышел бы из строя и извинился бы перед всеми уважаемым помощником командира. Но раз это был не я, то молчал, как все. Такова железная логика круговой поруки.
Это, конечно, отдельные несущественные штрихи, присущие беззаботной юности.



Сербулов Зосим Григорьевич - помощник командира линкора "Новороссийск", капитан 2-го ранга в отставке, остававшийся в ночь катастрофы за командира корабля. Лично ему обязаны своими жизнями десятки моряков... - Убить "Цезаря". Бывший офицер линкора "Новороссийск", капитан 1-го ранга в отставке Октябрь Бар-Бирюков. - Итоги №43 (489) 24.10.2005.

Хотя, как сказать. Они всё-таки характеризуют жизнерадостный настрой всей флотской братии. Однако в главном мы были такими, какими и должны быть те, кто добровольно, в здравом уме, без всяких колбасных интересов, с искренним желанием прибыл на флот служить Родине. И крейсер «Красный Кавказ» воистину стал нам родным домом.
До этого мы не раз слышали его голос, когда бывали в городе в увольнении, стоя на Графской пристани, откуда открывалась панорама Севастопольской бухты, разглядывали отдыхающих на бочках и якорях стальных исполинов. Или когда проходили мимо них на шлюпках под парусами или на вёслах. Время от времени раздающиеся лаконичные команды вроде: «Баковым на бак, ютовым на ют!» или: «Дежурной шлюпке к борту!», усиленные корабельной трансляцией, раздавались подобно грому с небес. А сигналы  тревог и авралов, играемые горном доносились даже до нашего училища в Стрелецкой бухте. Мы их безошибочно распознавали и знали даже слова присказок к ним.



Сигнальные инструменты: 1. фанфара, 2. рожок, 3. горн. Делают из латуни, некоторые из них никелируют.

Например, на мотив сигнала побудки играемой издевательски протяжно, были слова:

«Команде вставать, койки вязать,
А спит если кто – не сдобровать…»

Сигнал к приёму пищи, то есть к завтраку, обеду и ужину игрался весело и слова к нему были:



«Бери ложку, бери бак,
И чеши на полубак!»

Ко всякой приборке:



«Иван Кузьмич, бери кирпич,
драй, драй, драй!».

Это потому, что деревянные палубы отчищали кирпичом и песком, после чего скатывали водой из шлангов и пролопачивали деревянными лопатами с резиновой окантовкой. Эти палубы всегда были исключительной белизны и источали запах великолепной свежести.
Однажды помощник командира Сербулов остановил меня и сделал замечание по поводу недостаточно чистого форменного воротничка. Я и сейчас помню его укоризненные слова: Товарищ будущий моряк, запомните: «воротничок и палуба – близнецы и братья. Они должны быть чисты, как подвенечное платье».
К сигналу боевой тревоги, играемому в возбуждённом лихорадочном темпе, слова были не очень приличны, но, как говорится, из песни слов не выкинешь и я их, насколько можно, приведу. Это звучит так:



«..Все бегом, все бегом!
Всё задраено кругом!
Ни посрать, ни поссать!
Что за.., твою мать!»

Эти слова вовсе не возмущение означают, а исключительную важность и ответственность этого сигнала, призывающего к готовности пожертвовать самой жизнью, не говоря уже о каких-то там естественных надобностях.
И вот однажды морской буксир, не спеша, как бы робея, доставил нас к вырастающему по мере приближения грозно настороженному борту. Его верхняя кромка, вздымаясь над нашими головами, закрыла нашим взорам и орудийные башни и надстройки. И прогремело над нашими головами торжественно и грозно: «Шкафутовым принять буксир с правого борта!»
Швартовые концы были поданы и закреплены в считанные секунды, и вскоре мы, аккуратно наступая на начищенные до блеска ступени забортного трапа, с вещевыми мешками в руках поднялись на такую же празднично чистую палубу.
И началась наша сначала суматошная с непривычки корабельная жизнь. Но вскоре всё улеглось, устаканилось, пришло в соразмерную норму и стало для нас привычным корабельным бытом.
В течение практики мы и сигнальщиками-наблюдателями побывали и, будучи в составе артрасчётов, тяжеленные снаряды и орудийные банники поняньчили, и даже по два часа вахту в котельном отделении отстояли.



И до сих пор отчётливо помнится мне и раскрывающийся зев угольной топки,  дышащий адским жаром, и качающийся на цепи чайник с подсолённой тёплой водой, и лоснящиеся потом мускулистые тела котельных машинистов. Вот тогда только дошла до моего сознания пронзительная истина слов из старинной песни: «…на палубу вышел – сознанья уж нет…».
А уж приборщиками мы стали самыми, что ни на есть настоящими, это при том, что корабельная приборка – дело для непривычного далеко не простое. Сначала при драйке палубы деревянным торцом или кирпичом трудно было долго передвигаться на корточках, потому нет, да и приходилось становиться на колени. Заметив это, боцман больно стегал по пяткам нарушителя, объявляя при этом, что если так всё время делать, то штанов на флоте не хватит.
И вязать морскую койку тоже без привычки не простое дело. Эта койка представляла собой гамак, растянутый между стальными стойками, крепилась к ним беседочными узлами. Брезентовое полотно с люверсами и латунными кренгельсами на боковых шкаторинах. На брезенте тонкий матрас, на нём простыня, подушка, вторая простынь и сверху одеяло. Используя свое внешнее сходство с обезьяной, мы быстро научились ловко взбираться в эти гамаки, а при побудке так же ловко с них соскакивать. Дальше следовало снять этот гамак, уложить определённым образом на палубе, скатать в плотный рулон, зашнуровать штертом и уложить в рундук. Времени на это отводилось одна, максимум полторы минуты. Всех нас этому обучили в первый же день, и после основательной тренировки мы в этот норматив начали укладываться.



На протяжении многих столетий постелью для матросов на кораблях служила парусиновая подвесная койка в виде гамака с тонким матрацем из крошеной пробки. - Л. Н. Скрягин: Морские узлы

Всё время от подъёма до отбоя за вычетом времени на приём пищи, послеобеденный отдых, приборки и редкие политбеседы было максимально заполнено психофизическими нагрузками. Передвигаться по палубам и многочисленным коридорам приходилось сноровистым шагом, а по тревогам бегом, постоянно сосредотачиваясь на том, чтобы чего-нибудь не сшибить собственной башкой, отдраивая всевозможные двери и люки, ныряя в них и задраивая за собой.
По трапам вверх – взбегать, вниз – сбегать, карабкаться по скоб-трапам, преодолевая естественный страх высоты…
Сначала я был расписан сигнальщиком-наблюдателем на марсе фок-мачты. Это была высоченная стальная решетчатая ферма высотой в шесть этажей жилого дома со стальной коробкой у самого топа размером 1,5 х 1,5 метра. Скоб-трап проходил туда только в верхней части, на протяжении трёх метров, в стальной трубе, остальное пространство было открытым. Первые несколько дней при вскарабкивании на свой боевой пост вся моя жизненная энергия и воля сосредотачивались только на руках и ногах, сердце же не прощупывалось даже в пятках. А, находясь в своём скворечнике, было непреодолимо трудно заставить себя смотреть вниз, так как казалось, что могут глаза выпасть. Но потом, хочешь – не хочешь, я привык. Надо, потому что. Это понятие «надо» постоянно внедрялось в сознание моего поколения.
До конца дней моих будет помниться мне учение Черноморского флота, в котором крейсер «Красный Кавказ» осуществлял поддержку десантной операции в районе Туапсе. Была тёмная штормовая ночь. Крейсер шёл полным ходом без огней, так что, кроме всполохов от орудийных залпов, на восточном горизонте ничего не было видно. Где-то над головой проносился рёв пикирующих самолётов, а снизу в это время раздавались частые резкие хлопки выстрелов корабельных зениток. Когда же раздавался залп носовой башни главного калибра, меня оглушало и ослепляло, и в горле першило. В том учении наш крейсер, которым командовал капитан 1 ранга Уваров, получил высокую оценку.
По иронии судьбы, в тот период мой объект приборки был в гиропосту, который располагался на втором дне в средней части корабля, то есть в глубине его чрева. Туда мне приходилось спускаться в узкой бронированной трубе по скоб-трапу, и всякий раз мне казалось, что я спускаюсь куда-то в преисподнюю.



Вторую половину практики я провёл в составе артиллерийского расчёта универсального 100-миллиметрового орудия  в носовой части правого борта. Тогда я неожиданно попал в коллектив земляков. Всех я не помню сейчас. Запомнил только командира орудия старшину 1 статьи Чилигина родом из Тоцкого района Оренбургской области и горизонтального наводчика старшего матроса Курунова из самого Оренбурга. Прибыл я к ним в понедельник после политзанятий и, узнав во мне земляка, они искренне мне порадовались. У нас был долгий тёплый разговор и обмен воспоминаниями о родных местах. Обязанности мои заключались в том, чтобы прибывать на этот пост по тревогам и во время ухода за механизмами.
К концу стажировки я должен был изучить и освоить обязанности каждого номера орудийного расчёта. Правда, самостоятельно ковыряться в действующих механизмах мне не разрешалось. Для этого в кормовой части корабля рядом с дежурной рубкой стояло учебное орудие, где мы – курсанты в составе своих расчётов тренировались в качестве и наводчиков, и заряжающих, и командиров орудия. А после того, как старшина 1 статьи Чилигин проверил меня теоретически и практически в моих знаниях и умениях, он стал допускать меня во время тренировок к исполнению обязанностей то одного, то другого номера расчёта на своём орудии. И это у меня получалось неплохо.

Продолжение следует.

Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.

Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.



Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru


Главное за неделю