В нашей жизни на всякие неудобицы бытует успокоительная поговорка: «всё проходит, пройдет и это».
Да. Таких катастроф долго потом, до поры – до времени, больше не случалось. Но эхо от неё, как осложнение после тяжёлой болезни, продолжалось долго, то, затухая, то снова возникая.
Но насовсем так и не затихло.
Начало же этого столоверчения забыть трудно. Атмосфера на флоте сразу же помрачнела. Требовательность повысилась по всем направлениям. Сама по себе она всегда необходима; тут недоумений и, тем более, возражений быть не может. Но она должна быть разумной и целенаправленной, а не суматошной. А то ведь начали лупить всех сверху вниз ожесточённо и непредсказуемо. И это вошло на дальнейшие времена в норму, в практику, как возмездие за прошлые, настоящие и будущие грехи.
Что бы и где бы не случилось: посадка ли на мель, столкновение ли двух судов, или просто касание грунта или друг друга, или какое-либо возгорание, или случайный выстрел при чистке оружия, - да мало ли чего, флот-то большой. Сразу же начиналась поголовная экзекуция.
Как круги на воде распространялась она во все края: от Финского залива до Курил по долготе и от Кольского залива до Амурского залива и Бакинской бухты по широте.
От всех поголовно начинали требовать повторные зачёты по уставам и наставлениям и бесчисленным руководящим документам. Повсюду шли строевые смотры с измерением расстояний от земли до нижних кромок шинелей. Политотделы одно за другим проводили партийные и комсомольские конференции, а в частях, сменяя одно другое, - партийные и комсомольские собрания. Всякие конкурсы и состязания на лучшего загребного или лучшего вперёдсмотрящего. Всё это изнуряло личный состав флота от матроса до офицера.
Но с другой стороны, и веселило иной раз, давая некоторую отдушину во всеобщей суматохе. Ведь находчивые флотские зубоскалы всегда могли на базе всевозможных нелепиц и бессмыслиц сотворить отменный анекдот. По этому поводу вспоминается Николай Конышев, которого я знал ещё по Полярному старшим лейтенантом, помощником командира ПЛ, а в 1959 году встретил в Совгавани, где он уже был командиром подводной лодки.
Однажды поймал его на переходе из казармы на лодку инспектор-политработник из Совгаванской ВМБ и ну задавать всякие каверзные вопросы. Мол присутствуете ли вы на политзанятиях?
– Да, – не моргнув глазом, отвечает Конышев, не менее двух раз в месяц.
– А политинформации проводите?
– А как же, конечно, провожу.
– А в смысле новых форм воспитательной и идеологической работы что-нибудь у вас имеется?
– Знамо дело, имеется, - Конышев ответствует. - Вот месяц назад у нас начала функционировать созданная нами школа нештатных очевидцев.
Услышав это, инспектор аж раскраснелся от удовольствия, записал на ходу в свой блокнот и побежал докладывать выше о проделанной проверке. Не знаю, что там было с этими инспектором, но на Конышева командованию бригады из ВМБ вскоре пришла жалоба с требованием разобраться с хулиганствующим командиром. Комбриг и начпо сначала накричали и натопали на Конышева, но потом, устав и отдышавшись, изрядно посмеялись.
Абсурдный, парадоксальный, лукавый взгляд на обыденные предметы окружающего мира.
В другой раз нагрянул из штаба флота контр-адмирал Васильев, бывший тогда командиром Совгаванской ВМБ. Был обеденный перерыв, в каюте Конышева были ещё два командира – играли в нарды. И тут открывается дверь и входит адмирал. Все, конечно, вскочили по команде «Товарищи офицеры!»
Выслушав рапорт Конышева, Васильев милостиво разрешил всем сесть и приступил к личной внезапной проверке того, как практически выполняется последний строгий приказ ГК ВМФ о хранении офицерами личного стрелкового оружия, сиречь пистолетов Макарова. И, естественно, начал с Конышева, как хозяина каюты. Вот и спрашивает его, грозно шевеля густыми рыжими усами. Ну, так где, товарищ Конышев, вы храните своё личное оружие? В чемодане, товарищ адмирал, отвечает тот как на духу. От этого ответа адмирал пришёл в шоковое состояние и некоторое время смотрел на него даже с некоторым испугом.
Потом побагровел и уже грозно повторил свой вопрос: «Товарищ Конышев, вы, наверное, меня не поняли?.. Так вот я вас спрашиваю, где вы храните свое личное оружие?» «В чемодане, товарищ адмирал», – по-прежнему спокойно отвечает он.
Тут адмирал, рассвирепев не на шутку, поднялся с табуретки и голосом, не предвещавшим ничего хорошего, сказал: «Ну что ж, давайте свой чемодан, ставьте на вот эту табуретку и показывайте, что у вас там».
Конышев проворно выволок из-под койки свой чемодан, щёлкнул замками и открыл крышку. При этом все, и адмирал, и остальные присутствующие, буквально окаменев, вперили свои очи в нутро чемодана. А там поверх сменного белья лежал кортик. Никто не засекал время по часам, чтобы отметить, сколько длилась немая сцена, но она – эта сцена - была.
Потом адмирал с облегчением сделал выдох, провел ладонью вниз по усам и спокойно сказал: И вышел из каюты.
Вот так в описываемое время понеслось сквозь годы, окончательно перемешавшись и трагическое, и драматическое, и комическое.
Я же, как уже отметил, впервые с этой тенденцией столкнулся осенью 1955 года. И теперь, чтобы не повергнуть возможного читателя в уныние и, боже упаси, не привести его к прискорбным выводам, сообщаю, что российский флот изначально силён был не только мощью и совершенством своих кораблей, а более всего стойкостью его людей и способностью их всё преодолевать. Поэтому, при всём моём осуждении того жития и бытия, вся та панорама предстаёт в моей памяти все-таки в бодрых тонах.
Всё, что тогда ни делалось, делалось в полном убеждении, что так оно и должно быть. И даже мысли мимолётной у большинства нас не было, чтобы нюни распускать, а было стремление выполнить всё, что велено, в лучшем виде. Тем более, что события те не были лишены и веселящих моментов, таких например, как инспекторская проверка той Бакинской бригады ПЛ Министерством обороны.
Руководили инспекцией начальник ВМУЗ ВМФ и какой-то генерал-лейтенант из Прикаспийского военного округа. Проверяющих было не менее тридцати человек. Причём в морской форме, кроме начальника ВМУЗ вице-адмирала (фамилии не помню) было, наверное, человека два-три.
Целую неделю мы перед ними, как говорится, на ушах ходили. И по тревогам бегали, и пожары тушили, и ныряли, и выныривали, и отвечали на любые каверзные вопросы. И вот представления закончились, и наступил судный день. Все офицеры были собраны в клубе части, а инспектора восседали за длинным-предлинным столом под красным сукном. Генерал-лейтенант называл очередного инспектирующего, который бодро вскакивал и по своей бумажке бодро и чётко докладывал всё, что усмотрело его зоркое око и услышало чуткое ухо. И постепенно душевный трепет заполнивший было наши души, начал отступать, а его место начал заполнять смех, который было мучительно трудно сдерживать. Эта мука усугублялась контрастностью выражений лиц у сидящих за длинным столом под красным сукном. У тех, кто был одет в зелёное сукно с красными просветами на погонах это выражение было укоризненно-торжественное, а у тех, кто в чёрной форме с чёрными просветами на погонах, как у подверженных щекотке. Даже вице-адмирал опускал иной раз голову, чтобы никто не увидел, как он борется со своей мимикой, подавляя смех. Сейчас я не могу воспроизвести всех прозвучавших тогда анекдотов.
Назову только два.
Худой, как щепка, подполковник доложил, что он всю неделю по утрам бывал на всех лодках и обнаружил, что всю эту неделю на них отрабатывались только ещё первичные мероприятия по борьбе за живучесть и, несмотря на то, что флагмех всякий раз давал им высокую оценку, к вторичным мероприятиям на лодках так и не приступили.
Но больше всех насмешил доклад полного круглолицего капитана, который проверял общий порядок на всей причальной линии бригады. Его очень возмутило, что когда от причала отходили шлюпки, то на них вместо команды «плыть!» или «грести веслами!» подавалась какая-то вульгарная, даже хулиганская, по его мнению, команда «Отваливай!». Однажды он даже задал вопрос по этому поводу проходящему мимо капитан-лейтенанту, и тот его заверил, что это правильная команда. А на вопрос, как тогда, по-вашему, будет команда «шагом марш!», тот на полном серьёзе ответил: «проваливай!» и ушёл своей дорогой.
А ещё он слышал команду «суши вёсла» но, вопреки этому, не высохнувшими веслами начали грести.
При этом докладе на лице капитана была такая обида, что казалось, он вот-вот скажет: «Товарищ генерал, куда мы попали? Нас тут, похоже, эти моряки просто дурачат». А по рядам слышались пыхтения. Это все слушатели изо всех сил
9.
Несмотря на вышеуказанное, Военно-морской флот СССР продолжал крепчать, наступая на пятки своему партнёру по соревнованию – американскому флоту.
Во время моей службы на Северном флоте причальная линия в Полярном всё плотнее заполнялась корпусами подводных лодок, сначала 613 проекта, потом 611, 629. На подходе был уже 641 проект, а на слуху уже были атомные лодки. Из поля зрения окончательно исчезли лодки военного времени: «Сталинцы», «Ленинцы», так называемые «Катюши». А когда, пройдя североморский путь, я оказался на Тихоокеанском флоте, там тоже стали исчезать и «Щуки» и «Малютки», а на смену им, помимо только что перечисленных, начало расти число атомных лодок. Но при нарастании интенсивности и напряжённости боевой и политической подготовки, продолжали наблюдаться и отрицательные тенденции Они шли параллельным курсом и постоянно пересекались в опасной близости.
Оглядываясь в прошлое, чтобы рассмотреть и понять, когда все это появилось и откуда, приходишь к выводу, что всё это нехорошее, мешающее дальнейшему движению вперед, началось давно – с самого начала роста нашего послевоенного флота. А вернее с того момента, когда ушёл легендарный министр ВМФ СССР Николай Герасимович Кузнецов, да и само министерство было ликвидировано. Трудно переоценить значение и заслуги этого человека. Даже грозный и беспощадный хозяин страны тов. Сталин ни разу не усомнился в нём, как он делал это по отношению к любому другому, и не опустил на него свою тяжёлую руку. Это сделали другие, и пришла эра Горшкова, совпавшая по времени с трагедией линкора «Новороссийск», когда размеренное поступательное движение флота к вершине его мощи сменилось на скачкообразное, неравномерное, с бесконечным реформированием.
В основном это сказалось на людской составляющей флота. Сколько помнится, кадровый состав его то разбухал, то сокращался до недопустимого минимума. К концу моей службы людей на кораблях чаще не хватало, и наступил такой момент, когда одновременный выход всего соединения подводных лодок в море стал невозможен. В море могла выйти от силы половина лодок, так как только в этом случае можно было обеспечить полный комплект офицеров, старшин и матросов. И всякому ясно, что когда в экипаже большая часть специалистов с других экипажей, то организация службы и слаженность работы сильно снижаются, что чревато всем чем угодно.
Помнится, как в Магадане утонула лодка, к счастью не насовсем, только потому, что на ней оказался торпедист не с того поста, к которому он привык на другой лодке. Из-за часто меняющихся организационных тенденций, зачастую непродуманных, страдает сам кадровый вопрос.
Только по Северному флоту можно привести массу примеров аварий, из которых большинство навигационного характера. И это не случайно. В то время штурманская специальность считалась почти второстепенной. Большее внимание сосредотачивалось на офицерах, имеющих непосредственное отношение к оружию: артиллерийскому, торпедному, минному. Поэтому командиры кораблей вырастали именно из этих специалистов.
Тут мысль проста. Корабль – это носитель оружия, значит, на его мостике главным должен быть тот, кто рос и воспитывался рядом с оружием. При этом забывалось, что командир корабля сам ни орудие не наводит, ни торпеду из торпедного аппарата не выпускает. Командир управляет кораблём в целом. Он должен грамотно маневрировать и уметь принимать грамотное своевременное решение, для чего должен иметь развитое пространственно-тактическое мышление. А это как раз ближе к штурманской специальности.
За время прохождения мною службы на Северном флоте от штурмана до старпома, вся группа моих ровесников не потеряла ни одного минёра и ни одного артиллериста. А вот штурманов почти треть даже до старпомов не доросла из-за допущенных на их пути навигационных аварий и прочих случаев.
Почему так получилось? Может быть, военно-морские училища штурманов готовили хуже, чем минёров и артиллеристов?
Отнюдь нет.
Просто служба штурмана, особенно на ПЛ, была значительно труднее. На лодке минёр, то есть командир БЧ-III, вахту ходовую на мостике нёс два раза по 4 часа в сутки. Оставшегося времени 16 часов у него вполне хватало на работу с подчинёнными и на личную подготовку, и на отдых. Штурман, т.е. командир БЧ-I-IV, также нёс ходовую вахту на мостике два раза по 4 часа в сутки. Но в дополнение к этому он нёс и штурманскую вахту. Ведь во время движения вблизи берегов он должен определять место через каждые 15-30 минут, а вне видимости, через каждые 1-2 часа. Потом после каждой смены с вахты на мостике ему требовалось не менее часа времени, чтобы восстановить на карте прокладку за те 4 часа, что он стоял на мостике, и заполнить навигационный журнал. Поэтому работу с подчинёнными он выполнял урывками, как и личную подготовку. На отдых же при плавании вблизи берегов ему оставалось практически 2 часа в сутки, а вдали от берегов 4-6.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
