– Привести турбогенератор в рабочее состояние, об увиденном никому ни слова!
Передо мной стояла непростая задача. Сомнений не было – проволока не могла попасть на электроды щеток случайно. Кто же это сделал? Офицер КГБ ответа на этот вопрос не знал, старшина отсека был вне подозрений. Выход отменить невозможно – в мире тлела «холодная» война и при любых обстоятельствах советские субмарины в назначенный день и час должны были занимать свое место в районах патрулирования.
Я решил дожидаться утра следующего дня. И, судя по всему, не зря. Сразу после поднятия флага в мою каюту постучался мичман-рулевой, прикомандированный к нам с другой субмарины на время похода. Он был явно взволнован, на его лице блестели мелкие капельки пота.
– Товарищ командир, у меня разболелся желудок, в плавание идти не могу, прошу разрешения сойти на берег.
Это было более чем странно – буквально несколько дней назад экипаж прошел тщательное медицинское обследование и флотские медики были довольны его результатами. Тем не менее, мичман стоял на своем. Он прекрасно знал, что любой командир в таком случае старался поскорее избавиться от больного, и решение всегда было однозначным – немедленное списание на берег.
Мои действия в этой ситуации были диаметрально противоположными:
– Болеть будете на подлодке, если нужно, положим вас в отдельную каюту. Идите, доложите о моем решении доктору.
– Но я…
– Выполняйте.
Через час раздался звонок от командира дивизии. Судя по всему, «особист» доложил куда следует о ситуации на подлодке, и начальство забеспокоилось. Я подтвердил командованию свое решение – с субмарины никого не выпускать, идти выполнять задание с прежним экипажем.
Через сутки, когда наш подводный истребитель на скорости 16 узлов пробирался глубинами Баренцева моря, в мою каюту зашел доктор и сказал, что состояние больного у него не вызывает никаких опасений – анализы, пульс, давление в норме. Вскоре мичман наравне со всеми стоял на вахте.
У этой истории нет логичного конца. Я до сих пор не могу утверждать, что именно этот рулевой, вызвавший мои подозрения, и был тем человеком, который чуть не поставил субмарину на грань катастрофы. Виновного найти не удалось, и тем не менее я всегда с вспоминаю офицера особого отдела флота, спасшего меня и весь экипаж от больших неприятностей.
2 сентября, 13.00.
Радисты, впервые заступившие на вахту после длительного «отпуска», трудятся не покладая рук. Установлена связь на УКВ с кораблем обеспечения, на лодке принимается информация сразу с нескольких радиостанций. Скоро по лодочной трансляции прокручивают полученное из Москвы сообщение: «Впервые в мире советский атомный ледокол «Арктика», капитан Ю.С. Кучиев, в 17.00 17 августа 1977 года достиг Северного полюса Земли, водрузил на льдине вымпел Советского Союза и опустил на дно Северного Ледовитого океана памятную плиту».
Лодочные острословы тут же начинают обсуждать вероятность попадания этой плиты в нашу подводную лодку. Всем немного обидно – про «К-438» не сказано ни слова, и настроение пытаются поднять шутками. Хотя команда понимает, что наш поход был стандартной, можно сказать, рутинной операцией – под водой рекорды поставили до нас. Да и не принято было в те годы просто так говорить об атомном подводном флоте…
Наконец до антенн добрались штурмана, получившие возможность предельно точно узнать наше место.
Можно не ждать доклада нашего командира БЧ-1 Вагифа Кулиева. У этого темпераментного азербайджанца результаты определения написаны буквально на лице. Даже скупой на похвалу Алексей Коржев не удержался от улыбки. Невязка всего в три мили после подледного плавания на верхушке планеты – более чем достойный результат, укладывающийся во все нормативы.
Радисты колдуют над аппаратурой засекреченной связи. Командир БЧ-4 старший лейтенант Николай Красев предельно собран. Через несколько минут подлодка выстрелит в эфир спрессованный автоматикой сигнал длительностью в доли секунды, дождется краткого ответа из Москвы, и тут же уйдет в глубину, подальше от всевидящего ока американских спутников. Ошибки быть не должно – в этом послании отчет ГК ВМФ Адмиралу флота Советского Союза С.Г.Горшкову о нашем походе. Слышу доклад Николая Красева:
– К передаче готовы!
По приказу командира РДО уходит адресату. Через короткое время мы получаем «квитанцию» -подтверждение приема и ответное послание. Шифровальщик подлодки мичман Виктор Иванов докладывает командиру – Адмирал флота Г.Егоров поздравляет экипаж с благополучным завершением похода и желает счастливого плавания.
Между тем погода наверху ухудшается. Старпом, ведущий наблюдение в перископ, диктует для записи в вахтенный журнал: «Пошел снег, видимость уменьшилась до 15 кабельтовых».
Пора нырять на глубину. Командир торопит нашего главного «меха», командира БЧ-5 Юрия Козлова. Он спешно пополняет лодочные запасы сжатого воздуха. Сейчас вместе с перископом над морем выставлена грибообразная головка шнорхеля – трубы, через которую лодочные компрессоры жадно засасывают холодный арктический воздух и прессуют его под давлением в сотни атмосфер в огромных толстостенных баллонах, уложенных в надстройке подлодки. В случае аварии только экстренное всплытие может спасти субмарину, без запаса воздуха мы обречены на гибель. Поэтому Юрий использует каждое мгновение для пополнения своего НЗ, а командир, обычно требующий немедленного исполнения своих приказов, на этот раз просто «цивильно» торопит подчиненного.
Неожиданно спокойную атмосферу центрального поста нарушает усиленный динамиком доклад с боевого поста акустиков. Мичман Кругликов сообщает: обнаружены шумы неизвестной цели.
В голосе Алексея Коржева теперь слышны металлические нотки. Он командует срочное погружение.
Для подводной лодки любой шум – это цель. Тысячи людей, путешествующие по водной поверхности морей и океанов, даже не подозревают, как часто на их суда выходят в атаку боевые субмарины. Здесь допускается только одна условность – лодка не выпускает торпеды. В остальном все происходит, как в реальном бою. Причем не важно, какое судно повстречалось на поверхности – родной державы либо страны вероятного противника. Вот и сейчас мы начинаем атаку, еще не ведая, кто встретился на нашем пути.
– Шум винтов по пеленгу … градусов – монотонно докладывает Юрий Кругликов.
У него, как у всех акустиков, отличный музыкальный слух. В многообразных шумах океана он способен выделить каждую тревожную нотку и расшифровать ее значение.
Следует скороговорка команд Коржева:
– Классифицировать цель!
– Подсчитать число оборотов!
– Торпедный электрик! Включить ТАС, ввести первый замер.
– Определить элементы движения цели.
Все, они у нас на крючке. Автоматика торпедного автомата стрельбы взяла на себя контроль за целью. Теперь у нее нет никаких шансов уйти из-под нашего контроля. В бою это означает гибель через три минуты - столько времени понадобится самонаводящимся торпедам, чтобы добраться от нашей субмарины до обреченного судна.
На планшете вахтенного офицера уже легла картинка расхождения с «супостатом». Мы уже знаем о нем достаточно много. Акустики по характеру шумов определили – это наш рыболовный траулер. Ход 6 узлов, курс 270º. Судя по всему, он только что выметал за борт снасти.
Командир отдает приказ провести расхождение с целью на расстоянии 30 кабельтовых.
«К-438» ныряет на глубину 220 метров. Когда мы проходим отметку второй сотни, на разные лады начинают петь деревянные панели, которые используются при отделке внутренних помещений лодки. Вижу, как неуютно чувствуют себя наши ученые. Для нас эта «музыка» привычна, но на нового человека она производит гнетущее впечатление. Возникает полная иллюзия разрушения подлодки чудовищным забортным давлением. Каждый подводник может припомнить свое первое погружение и состояние почти животного ужаса от этой жуткой симфонии. На каждой субмарине вам обязательно припомнят несколько историй о людях, не сумевших совладать с этим страхом.
Валентин Соколов и Алексей Коржев в арктическом походе
Эпилог 8 сентября, 7.00.
Ну, вот и все. «К-438» покидает район боевого патрулирования. На 35 сутки похода мы легли на курс 180° для выхода из студеных вод Арктики. Теперь субмарина в подводном положении следует в точку встречи с кораблем обеспечения.
Уже несколько часов приборы все реже фиксируют лед над нами. Команда заметно оживилась. Никто не выражает эмоций словами, но, похоже, все испытывают одинаковые чувства. Такое ощущение, что мы вышли на свет из бесконечных катакомб, оставив позади каждодневное ожидание сигналов аварийной тревоги, которые вполне могли стать последними в нашей жизни. В кают-компании молодые офицеры обсуждают перипетии плавания. Небольшой рекорд мы все-таки установили. До «К-438» советские подлодки уходили под лед максимум на две недели. Нам удалось более чем в два раза перекрыть прежние достижения.
В 18.00 в центральном посту раздался голос акустика:
– Прямо по курсу прослушиваются взрывные сигналы, дистанция более 1400 кабельтовых.
Идем на взрывы – это с судна обеспечения швыряют за борт специальные гранаты, чтобы помочь нам выйти в точку встречи.
Ранним утром следующего дня субмарина оказалась в заданном районе. В 7.20 стали под перископ. Коржев, прильнув к окулярам, тут же доложил:
– Судно в носовом секторе, без хода, дистанция 60 кабельтовых.
Хотя было понятно, что встречают именно нас, командир ни на йоту не отступил от привычной процедуры всплытия. Подняли антенну УКВ радиостанции, и только после короткого сеанса связи раздалась, наконец, долгожданная команда:
– Продуть цистерны главного балласта!
Наверху нас встретила прекрасная погода и необыкновенно чистый, пьянящий воздух. Океан плавно покачивал подлодку на 2-балльной волне, ярко светило солнце, вокруг, сколько не гляди – ни единой льдинки.
Невдалеке неуклюже переваливался на волнах Все время, пока мы находились под покровом Арктики, этот порядком устаревший портовый ледокол дежурил у кромки льдов, в готовности немедленно прийти нам на помощь. Откровенно говоря, толку от него было не больше, чем от наших пресловутых «ледокольных» торпед. Оборудованный бесполезным в здешних водах носовым винтом, уступающий «К-438» и мощностью и водоизмещением, он вряд ли мог оказаться полезным в критической ситуации. Несколько малокалиберных артиллерийских орудий, установленных на его палубе, выглядели бутафорскими украшениями на фоне нашего грозного атомохода.
И тем не менее я был рад его присутствию. «Добрыня Никитич» мог помочь реализации моего плана, который «эзоповым языком» был изложен в радиограмме:
Командующему Северным флотом.
Длительное подводное плавание завершено успешно. Личный состав здоров. Материальная часть в строю. Командир подводной лодки, капитан 1 ранга А.Н.Коржев готов продолжить выполнение поставленных задач самостоятельно. Нахожусь в надводном положении на непрерывном сеансе связи.
Заместитель командира 3-й дивизии ПЛ КСФ В.Е.Соколов»
Я хорошо помнил, как при отправлении к полюсу мне «прозрачно» намекнули провожающие начальники: «Обеспечь, Валентин, благополучное возвращение из-подо льдов, и можешь отправляться домой».
Как назло, с ледокола доложили о неустойчивой связи с берегом. Чтобы не терять времени, подготовили и передали в Москву РДО о выполнении задачи и запрос о дальнейшем плане наших действий. Мне было хорошо известно, что недавно командующий Северным флотом адмирал Егоров переместился в кресло начальника Главного штаба ВМФ. Поэтому я рассчитывал, что разрешение покинуть субмарину вполне может прийти и из столицы. В ожидании ответа занялись пересадкой на судно обеспечения научных работников.
Несмотря на относительно спокойное море, шлюпка с «Добрыни Никитича» с трудом подошла к покатому обрезиненному борту «К-438», и с переправкой ученых на ее борт возникли проблемы. За месяц, проведенный на глубине без качки, наши гости растеряли свои и так небогатые морские навыки. Пришлось вызывать на помощь подвахтенных сигнальщиков, которые помогли им безопасно добраться до шлюпки.
Последней на ходовом мостике субмарины показалась «торпедистка», на которую постоянно поглядывали наши асы подводного плавания. Не знаю, что скажут сторонники эмансипации, но вздохнул с большим облегчением, когда ее буквально на руках (желающих оказалось предостаточно) перенесли на шлюпку. Наши ребята вели себя безупречно, по-рыцарски, но все же присутствие женщины в таком непростом походе могло закончиться печально.
От размышлений меня отвлек шифровальщик. Он протянул мне радиограмму из Москвы, и по выражению лица мичмана я понял, что ее содержание вряд ли будет радостным.
На стандартном бланке было написано:
Заместителю командира 3 ДИПЛ. Благодарю Вас и личный состав за выполнение ответственного задания при длительном подледном плавании в водах Северной Арктики.
Желаю успешного решения последующих задач боевой службы.
Начальник Главного штаба ВМФ
В переводе на общепринятый язык это значило – коль скоро попал на борт субмарины – будь добр оставаться на ней до завершения похода. Теперь мне предстояло еще два месяца провести на заурядной боевой службе. Впереди был бросок через Атлантику, форсирование Гибралтарского пролива с последующей охотой за американскими подводными ракетоносцами и авианосными соединениями в Средиземном море.
Как раз в это время по корабельной сети транслировалась передача о погоде московского радио. В столице было тепло, плюс 20°, стояла золотая осень…
Надежды отправиться домой вместе с научной группой растаяли, как арктический лед в теплом течении Гольфстрима. Я был абсолютно искренен, когда предлагал командованию отправить Коржева в дальнейший поход самостоятельно. Алексей блестяще проявил себя на полюсе, старпом Пахомов практически дорос до уровня командира подлодки, и мое присутствие на борту представлялось совершенно необязательным. К тому же оставалась надежда хоть часть отпуска провести вместе с семьей на берегу Черного моря. Увы, по неведомым мне причинам Егоров решил продлить командировку.
Я прочитал эту радиограмму посреди центрального поста, одетый в совершенно непривычную для здешней обстановки парадную форму – ту самую, в которой довелось уходить в поход.
Погода наверху изменилась под стать настроению. Пошел плотный снег, видимость уменьшилась до 5 кабельтовых. На поверхности океана стало неуютно.
– Погружайся, Алексей, – с досадой произнес я, и «К-438» привычно нырнула в студеные воды.
Не прошло и часа, как судьба эффектно подтвердила мудрость московского начальства и заодно свою благосклонность к экипажу субмарины. В 23.00 сонную тишину разорвали сигналы аварийной тревоги. В седьмой отсек подлодки через внезапно лопнувшую забортную трубу хлынули потоки холодной воды. Пришлось подвсплывать и заделывать пробоину штатными средствами. Думать о том, что это могло случиться несколькими днями ранее, было просто жутко.
Постепенно все волнения улеглись, и на борту монотонно потекли дни боевого похода. Температура за бортом росла, система кондиционирования все хуже справлялась с работой. Средиземное море встретило нас не по-осеннему жарким солнцем. Отсюда Северный полюс казался совсем нереальной точкой на карте, но всякий раз, закрыв глаза, я мысленно возвращался туда, в леденящую тишину подледных пространств. Все опасения и трудности подледного плавания стали понемногу забываться. И все чаще я стал ловить себя на мысли, что грозная красота арктических льдов снова зовет меня на вершину Земли. Больше в тех краях побывать не довелось, но всякий раз, оказываясь в непростых ситуациях, которыми так богата жизнь подводника, я соизмерял свои дела и поступки с межсезоньем 1977 года, оставившим такой яркий след в моей жизни.
Окончание следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
.jpg)
