Вообще-то я побывал во многих спортивных секциях. Например, тренировался вместе с боксёрами и борцами, потому как хотелось стать посильней и выносливей, но поскольку мой вес тогда только-только перевалил за два пуда, то я ни в какую весовую категорию, даже сверх наилегчайшую, не попадал и, естественно, ни в каких соревнованиях не участвовал. Зато в группе акробатов нашей роты при исполнении спортивных пирамид по причине малого веса и роста мне отводилась роль верхолаза, когда приходилось, превозмогая страх высоты, забираться по чьим-то спинам, плечам и головам чуть ли не под самый потолок без всякой страховки, надеясь только на крепкие руки своих товарищей. От такой акробатики силы не наберёшь. Вот гимнастика другое дело: тут и сила нужна и крутисьвертись во всех плоскостях и измерениях. Честно скажу, что занятия в спортивных секциях и общефизическая подготовка очень сильно помогла моему развитию в последующие годы.
Спортивные занятия в клубе училища. На переднем плане сидят четверо: самый ленивый нахимовец 3-го выпуска Сергеев Е.М. У перекладины стоит ст. лейтенант Усович В.И., в глубине за перекладиной сидит капитан-лейтенант Мищихин А.М. Вдоль стены сидят 10 нахимовцев, справа второй - нахимовец 1-го выпуска Васильев Р.К.
Не считаю возможным, однако, оставить без внимания, вероятней всего, последнюю для нашего училища морскую практику на шхуне «Нахимовец» летом следующего 1952 года, когда нашей 2-ой роте представилась возможность в течение более месяца неоднократно выходить в море и в завершении своей практики осуществить многодневный переход из Риги в Ленинград и обратно. Подобные походы выполняли «питоны» предыдущих рот, о чём неоднократно и подробно сообщалось в республиканских и даже центральных газетах. У меня каким-то чудом сохранилась с портретом И.В.Сталина вырезка из газеты «Известия» от 23 июля 1950 года, посвящённой Дню Военно-Морского Флота, с заметкой «Морская юность» о походе шхуны «Лавена» в Ленинград с нахимовцами Рижского Нахимовского училища.
На этот раз мы ходили уже в отсутствии К.А.Безпальчева, который к тому времени занимался созданием Рижского ВВМУПП, а новому начальнику нашего училища А.И.Цветкову, вероятно, было ещё не до нас. Действительно, что и говорить, такие походы для «питонов» являлись весьма хорошей морской выучкой. В Ленинграде и нам был организован отличный приём. Стоянка наша была не абы где, а также на Неве, у моста имени лейтенанта Шмидта. Мы тоже побывали на «Авроре», встречались с местными нахимовцами в училище, а в ВВМУ имени М.В.Фрунзе помимо ознакомительной экскурсии несколько раз ходили смотреть кино. На меня, однако, ошеломляющее впечатление произвёл барк «Крузенштерн», который ещё перестраивался, ремонтировался, но уже был на плаву и в полной красе. Мы, кто в данный момент был на шхуне, высыпали на палубу, чтобы увидеть воочию этот красивейший парусник. «Крузенштерн» медленно и величаво, в сопровождении буксиров, проследовал по Неве в сторону судостроительного завода буквально в нескольких сотнях метров от нас. Потрясающее зрелище!
В течение непродолжительного пребывания в Ленинграде была возможность несколько раз быть в увольнении, походить самостоятельно, посмотреть летний город в период белых ночей. Помнится, тогда было какое-то приподнятое, радостное настроение, всё казалось прекрасным и чудесным: красивый город, тёплые и светлые ночи, парки, скверы, фонтаны, на эстрадных представлениях с огромным успехом выступал Аркадий Райкин, с полным аншлагом шли концерты Театра кукол Сергея Образцова «Необыкновенный концерт», «Божественная комедия» и «Под шорох твоих ресниц».
Надо сказать, что я уже чуть-чуть был знаком с Ленинградом, который очень нравился и воспринимался мной как место продолжения дальнейшей учёбы после окончания нахимовского училища. Первый раз я приезжал в зимние каникулы на несколько дней к своей сестре Жене, когда её муж старший лейтенант флота Марат Захаров учился во ВСОК’е, а проживали они на Малой Охте, что далековато от центра, и знакомство с городом тогда было очень поверхностным. Зато во второй приезд в Ленинград на Новый 1951 год мне повезло значительно больше.
Нахимовцы Витя Кулагин, Коля Верюжский и Саша Розов. В училище на Новогоднем представлении. Рига. 1949 год.
Хочу пояснить, что в зимние каникулы, которые продолжались почти две недели, нас отпускали по домам: к родителям, родственникам и даже знакомым под их поручение. Единственным ограничением являлась дальность следования до места назначения не более суток. В Ленинград пожалуйста, а в Москву уже далековато, а тем более куда-то дальше, да ещё с пересадками лучше не проситься. Стало быть, я и многие мои приятели чаще всего на каникулы оставались в училище.
В период новогодних каникул строгости и режимности было значительно меньше. Можно было где-то и без строя прошмыгнуть, например, опоздать в столовую или по желанию посидеть в читальном зале или пойти в клуб на демонстрацию кинофильма, которые шли ежедневно по нескольку сеансов. Под Новый год, само собой, устраивались театрализованные представления у ёлки с Дедом Морозом и Снегурочкой. В увольнение отпускали каждый день в период всех каникул. Всё это было хорошо, но, если представлялась возможность поездки, то выбирался последний вариант.
Сейчас я уже не помню, при каких обстоятельствах в период 1950-1951 учебного года, когда мы были уже в 3-ей роте, у меня сложились дружеские отношения с Юрой Ободковым, который тогда являлся вице-старшиной в первом взводе.
Это был крепкий и рослый юноша, да и по возрасту, наверное, года на два-три старше. Гордился тем, что он питерский. Много и интересно рассказывал о своём родном городе. Иногда вспоминал, как трудно пришлось во время блокады, что каким-то чудом удалось эвакуироваться на Урал, где проживал под Свердловском. Повидал всякого разного: и хорошего, когда многие всё-таки чаще помогали друг другу пережить житейские трудности, особенно им, пацанам-блокадникам, и плохого детские воровские шайки, картёжный азарт, курение, драки за лидерство. Поработал на заводе подсобным рабочим. Учёбу в школе запустил, и после возвращения в освобождённый Ленинград пришлось ему восстанавливать свои школьные знания. Родители Юры, к счастью, были живы, но жили разными семьями: отец вместе с его младшей сестрой на Петроградской стороне, а мать с отчимом на Лиговке.
В училище Юра Ободков поступил на год раньше меня, в 1946 году, в четвёртый класс. Лишний год пребывания в училище, да и некоторая разница в возрасте, что бы там ни говорили, но выделяла этих ребят, первого и второго взводов, особенно по первоначалу в сторону их опытности, уверенности и даже некоторого превосходства в сравнении с нами, третьим и четвёртым взводами. Попытки одних доказать своё преимущество, а других ни в чём не уступать, всё-таки иногда происходили, которые выражались, например, в стычках и столкновениях с применением подушек или скрученных в тугие жгуты полотенец, когда, главным образом после отбоя, вдруг раздавался боевой клич: «Идём бить первый или второй взвод!» Тогда в коридор с гиком выбегала ватага ребят в длинных ночных рубашках с подушками или полотенцами в руках, где происходило кратковременное, но бескровное побоище. В таких баталиях не было ни победителей, на побеждённых, но каждая сторона считала себя правой: первые думали, что отстояли свои позиции, а другие считали, что они тоже чего-то стоят. До более серьёзного и принципиального противостояния «стенка на стенку», как мне помнится, дело не доходило, если не считать некоторые выяснения отношений в индивидуальном плане, да и они никогда не приобретали большого значения.
К чести наших офицеров-воспитателей и в первую очередь, как я полагаю, командира роты капитан-лейтенанта В.С.Штепа, всячески стремящихся не противопоставлять одних другим, создавали нормальную, дружескую обстановку поддержки и взаимного понимания среди нахимовцев всех четырёх взводов.
Задолго до зимних каникул у нас с Юрой Ободковым, в поведении которого, хотя и чувствовалось некоторое покровительство, но без элементов обидного принижения или подавления моей личности, возник случайный разговор о том, что мы могли бы на зимние каникулы поехать вместе в Ленинград. Естественно, я подробно сообщал маме в письмах обо всех своих делах, в том числе и о приятельских отношениях с Юрой. Переписка с мамой на эту тему у меня была долгой, обстоятельной, подробной и детальной. Мою маму волновало, с одной стороны не будет ли моё пребывание в чужой семье обременительно, не создаст ли для них дополнительные неудобства и другие житейские трудности, а с другой стороны вдруг, этот Юра, научит меня чему-нибудь нехорошему, а я ещё такой несамостоятельный, впечатлительный и подверженный всяким негативным явлениям не смогу самостоятельно разобраться и попаду под «дурное» влияние. В конце концов, моей маме пришлось согласиться с моими убедительными доводами, что всё должно пройти без нежелательных последствий.
Так в действительности и произошло. Дополнительных хлопот для семьи Юры Ободкова, а остановились мы на Лиговке, я полагаю, не доставили. Несколько раз посещали его отца на Петроградской стороне. Отец Юры тогда был не в очень хорошем состоянии, страдал от повышенного давления и спасался от этого недуга регулярной процедурой постановки медицинских пиявок. Мы, помню, бегали в аптеку за этими пиявками. Юра, как мне казалось, был одинаково внимателен, заботлив и с сочувствием относился к своим родителям.
Нахимовцы Коля Верюжский из четвёртого взвода и Юра Ободков из первого взвода 3-ей роты РНВМУ. Рига. Февраль. 1951 год.
Для меня эта поездка в Ленинград была очень интересна и познавательна. Дома мы не засиживались, много ездили по городу, были в театрах, кино, на катке. Погода особо не досаждала: порой было прохладно, даже морозно, но чаще оттепель, а в некоторые дни шёл приятный новогодний снежок. У меня до сей поры остались замечательные воспоминания о зимнем Ленинграде и в целом об этих каникулах. Большое спасибо Юре Ободкову и его родителям за их внимание и заботу.
После окончания Нахимовского училища наши пути с Юрой Ободковым разошлись. Он, естественно, был направлен в Ленинград в Первое Балтийское ВВМУ подводного плавания, а я оказался в Севастополе. Мы долгое время поддерживали переписку. Но, будучи на втором или третьем курсе, письма от Юры неожиданно перестали приходить. А вскоре окольными путями, через третьих лиц, я узнал, что Юру Ободкова отчислили из училища и направили служить матросом в Палдиски, где в Учебном отряде готовились специалисты для подводного флота срочной службы. Годы учёбы и службы в училище в срок срочной действительной службы в воспитательных целях не засчитывали, а на флоте тогда служили по пять лет. Вот такой был беспредел.
Вспоминаю, что в начале 1950-х годов при очередном перемещении руководящего состава ВМУЗов вместо строгого, но придерживающегося умеренных репрессивных мер адмирала В.Л.Богденко (1903-1995) был назначен совершенно безудержный самодур адмирал С.Г.Кучеров (1902-1973), в период правления которого начались нещадные и многочисленные отчисления курсантов из всех военно-морских училищ.
Адмирал Кучеров Степан Георгиевич. В средине 1950 годов выполнял обязанности начальника Управления военно-морских учебных заведений ВМФ
В досужих флотских кругах тогда вспоминали некогда имевшие место разговоры о том, что, якобы, в своё время при обсуждении кандидатур между И.С.Исаковым и С.Г.Кучеровым для назначения на одну из высоких должностей в аппарате Военно-Морского флота, Сталин, не очень высоко оценивая умственные способности и деловые качества одного из них, заявил, не называя фамилии, что, дескать, пусть лучше командует «безногий», чем «безголовый». Но для всех было ясно, что речь идёт о «безголовом» С.Г.Кучерове, поскольку у И.С.Исакова была ампутирована нога. Жесточайшее и безжалостное руководство ВМУЗами со стороны Кучерова оставило в курсантской памяти весьма печальный след. Вероятней всего, в такую беспощадную, бесчеловечную и жестокую обработку попал и Юра Ободков.
6. Завершение учёбы в Нахимовском училище.
Приступая к рассказу о завершающем этапе последних двух лет обучения, не могу не поведать о событии, окончательно перевернувшем моё сознание к реальному пониманию происходящих жизненных ситуаций и обстоятельств. В юности, порой, совершая необдуманные поступки, не принимаешь во внимание возможные последствия. Опыт многих поколений учит, наставляет, рекомендует, советует, объясняет, что прежде чем совершить мало знакомое и сомнительное по содержанию действие, хотя бы для начала, следует представить, какие могут последовать результаты. Так нет же самому хочется, образно говоря, подёргать за хвост «крокодила» («тигра», «змею» и других им подобных по желанию).
Ради истины, а, может быть, и в назидание другим, как бы это ни казалось ужасным, диким и возмутительным компрометирующим фактом моего беспорочного, безукоризненного, идеального и благонравного поведения, об этом придётся рассказать.
По характеру, мне кажется, я был более покладистый, чем задиристый, если на кого-то и обижался, то в драку с кулаками не лез, старался конфликтную ситуацию уладить, чаще всего, мирным выяснением создавшихся обстоятельств. Обидчикам своим кнопки на сидение парты не подкладывал, рукава ночных рубашек и кальсоны в тугие узлы не завязывал, пуговицы на бушлате, брюках и других вещах не подрезал, хотя, если кто-то подвергался подобному воздействию, а такое иногда с кем-нибудь случалось, то это, непременно, вызывало бурный, гомерический смех и всеобщее веселье. Подобные проделки не являлись зловредными и оскорбительными, на мой взгляд, не носили системный характер, а были, скорей всего, эпизодическим напоминанием как бы для профилактики, чтобы никто не зарывался, однако чаще всего просто мальчишескими шалостями и подначками.
В поведении своём я также не допускал залихватских, отчаянных и дерзких, граничащих с хулиганством поступков, о некоторых из них я уже упоминал ранее, или, например, таких как намазать воском классную доску, чтобы «любимый учитель» ничего на ней не смог написать, незаметно стереть в классном журнале «незаслуженную» двойку, или наоборот наставить «желаемых» пятёрок, а также, это полное безобразие, пока учитель, распинаясь у доски, поворачивался спиной к классу, уловить момент и запустить воздушный шарик, о ужас!, из презерватива (кому только в голову приходила такая бредовая мысль?).
Не был участником, потому что из другого класса, но был детально осведомлён по рассказам непосредственных свидетелей одного совершенно дикого по дерзости поступка, ставшего «легендарным» и обросшим огромным клубком невероятных деталей и подробностей особенно среди «питонов» младших классов, о котором иногда с какой-то гусарской гордостью вспоминают, к моему удивлению, даже по прошествии многих десятком лет, но, к сожалению, действительно имевшем место случиться.
Резиновое изделие, наполненное водой («водяная бомба»)
Произошло следующее. Наши «дылды» и «переростки» из первого взвода, а мы тогда были в девятом или десятом классе, придумали дебильную шутку запустить «дирижабль». Они наполнили водой презерватив, который приобрёл величину невероятных размеров, и решили этот «объект» сбросить прямо на улицу из окна своего класса, расположенного на втором этаже учебного корпуса.
В тот день стояла прекрасная, тёплая, солнечная весенняя погода, окна классных помещений были открыты нараспашку. Прохожих на тротуаре Smilshu yiela не было. Казалось бы, наступил удобный момент для эксперимента. Но этим балбесам, видимо, хотелось увидеть сам спецэффект и реакцию несчастного прохожего. Подоконник окна облепили участники опыта и любопытствующие наблюдатели. И надо же такому горю случится, что вдруг, откуда ни возьмись, на тротуаре появился одинокий прохожий, которым, как вскоре стало известно, оказалась женщина, на несчастье, являвшаяся каким-то ответственным служащим республиканского министерства то ли образования, то ли просвещения.
Представьте себе, как огромных размеров так называемый «дирижабль» медленно, слегка раскачиваясь от перемещающейся в нём воды, спускался вниз и вот-вот должен был совершить приземление и взорваться, обильно поливая водой окружающее вокруг себя пространство. Роковая минута неотвратимо и неминуемо приближалась. И вот над головой ничего не подозреваемой несчастной, но высокопоставленной по должности и высокообразованной по общественному положению женщины неожиданно раздался резкий хлопок и немаленький объём воды тут же окатил её с головы до пят. Поразительная точность и «блестящий» эффект!
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
