По прошествии многих лет, во время службы на Тихоокеанском флоте, мы совершенно случайно встретились во Владивостоке. Встреча была очень тёплой и доброжелательной. Семён уже был в звании капитана 1-го ранга, служил на Камчатке в морских частях погранвойск, являлся командиром новейшего тогда большого пограничного корабля. С юмором рассказывал, что его такая специфическая фамилия не раз приносила ему много разочарований на службе, тем более находясь во всемогущих органах КГБ.
Возвращаюсь к воспоминаниям о нашей курсантской повседневной жизни, наполненной, прежде всего, учёбой, но и несением дежурной службы суточного наряда, а также выполнением обязанностей часовых караульной службы ежемесячно в училище и периодически в гарнизоне. Если в караул по училищу выделялся взвод, то в гарнизонный караул, что являлось более серьёзной и ответственной службой, направлялась вся рота во главе со своим командиром. Объекты гарнизонной ответственности, выделяемые нам под охрану для приобретения практического опыта, не являлись сверхсекретными, но были достаточно важными и даже грозными, поскольку представляли собой склады с огромнейшим количеством артиллерийского, минного и стрелкового оружия и боезапаса к ним, разбросанным на необъятной территории от Казачьей бухты до Инкермана. Самым гнусным и психологически отвратительным местом несения караульной службы было оказаться в гарнизонной гауптвахте и стать невольными наблюдателями, с какой жестокостью и издевательством обращаются с находящимися там матросами и солдатами штатная команда «мордоворотов». Помнится, что многие курсанты, побывав один раз в карауле в этом ужасном месте, категорически отказывались от повторных туда назначений.
В обычном режиме ежедневные учебные занятия в первой половине дня состояли, как правило, из трёх спаренных двухчасовых уроков. Между уроками был короткий перерыв, чтобы разогнать дремоту, естественно возникающую на нудных и долгих лекциях по некоторым дисциплинам. Пары уроков разделялись более долгим перерывом, позволяющим совершать переходы обязательно строем повзводно в другие учебные корпуса и аудитории. Беготня отдельных курсантов по одиночке жестоко каралась, никакие объяснения не принимались во внимание.
Затем распорядком дня предусматривался обед, после которого в течение двух часов – «адмиральский час». Вот это житуха! У нас в нахимовском училище такой расслабухи не было. Тогда я ещё не знал, что это священная морская корабельная традиция существует чуть ли не столетия. Для меня привыкать к такому распорядку, прямо скажу, было трудно. Однако вскоре привык и считал это большим преимуществом. Обязаловки в этом деле у нас не было: кто хотел отдохнуть – ложился спать, другие могли заняться своими делами, в том числе идти на пляж, если позволяла погода. Самое главное, чтобы в кубрике не шуметь, не орать, не играть на музыкальных инструментах. Обратил тогда внимание, что в этот период в роте, на факультете, на кафедрах и в училище нельзя было обнаружить ни одного старшины или офицера, кроме дежурной службы. Запомнил навсегда, вот уж действительно, что «адмиральский час» - святое дело!
Четвёртая пара – была настоящая мука, если оказывалась какая-нибудь лекция да ещё по второстепенному предмету: все варёные, не отошедшие ото сна, или поджаренные на солнце. Разве в голову что-нибудь полезет? Лучше, конечно, если в это время предусматривалось проведение практических занятий, тогда сонное состояние легко снималось.
После ужина обязательное время для самостоятельной подготовки, но, как помнится, отсутствие в классе за своим столом того или иного курсанта не вызывало даже у проверяющих учебный процесс дополнительных вопросов. Всегда можно было объяснить своё нахождение на какой-нибудь кафедре, в лаборатории, в библиотеке и даже на занятиях в спортивной секции.
Толя Богодистый, например, являясь старшиной нашего класса, под предлогом занятий в секции (он, действительно, имел спортивный разряд по штанге), умудрялся периодически с большим удовольствием проводить время по обоюдной, конечно, договорённости с одной из наших официанток. Возвращаясь с таких «тренировок» усталый, но довольный, он с некоторой бравадой рассказывал о своих «спортивных достижениях», мало заботясь о том, что кому-нибудь из начальства он мог бы потребоваться в это время.
Если уж разговор зашёл на эту тему, то хочу отметить следующее. Завести знакомство с девушками совершенно не было никаких проблем, что на училищных танцевальных вечерах, периодически проводившихся из-за отсутствия клуба в помещении столовой, что непосредственно в городе в период увольнения. У многих курсантов, чем каждый становился старше курсом, тем более постоянная и надёжная оказывалась подружка. Смею с большой уверенностью предположить, что основные устремления таких знакомств каждой стороны были явно противоположны. Однако это не мешало, в большинстве своём, строить ровные, дружеские отношения.
Приятному времяпровождению во время увольнения особенно на первом курсе способствовало и то, что некоторые курсанты нашего класса по приглашению Арнольда Львова проводили время в домашней обстановке. Разумеется, по согласованию со своими родителями он приглашал к себе домой нас, курсантов, и своих знакомых севастопольских девушек. Квартира у них была просторная из нескольких комнат, и находилась в центре города, на улице Большой Морской. Родители Арнольда никогда не присутствовали на этих вечеринках, полностью доверяя своему сыну в порядочности проведения таких мероприятий. И это, действительно, было так. Во всяком случае, на моей памяти такие встречи были очень приятны, интересны, уважительны и, я думаю, у многих сохранились в памяти. Сторонником таких прекрасных воспоминаний являюсь и я, когда не надо было делать далеко идущих клятвенных заверений и сердечных обещаний, а действия, как мне кажется, не переходили рамки дозволенного и допустимого без обоюдного, разумеется, согласия.
Вот вспоминаю такой случай. После окончания второго курса в 1955 году, являясь законным третьекурсником, я приезжал в Ленинград на непродолжительный срок. Хотелось ещё раз побывать в замечательном и прекрасном городе своей несбывшейся мечты, погулять по проспектам, паркам и скверам, посетить музеи и выставки, непременно пообщаться со своими бывшими нахимовцами. К счастью, не все ребята разъехались в свои отпуска, и мне удалось повидаться в тот раз с друзьями по рижскому нахимовскому училищу: Витей Балабинским, Борей Скрылёвым, Валей Высоцким и ещё с некоторыми ребятами. Это были приятные и радостные встречи.
И вот однажды, представьте себе, гуляю я, значит, на Невском и вдруг мне навстречу, не торопясь, и с достоинством идут две подружки, присмотрелся, и вижу я в них что-то знакомое. Батюшки мои, так это ж девочки из Севастополя. Приехали поступать учиться в университет. Какая неожиданная встреча! Ранее мы были просто знакомы на вечеринках в доме у Арнольда. Ни у кого никаких претензий на личную свободу и независимость. Встретились как добрые, закадычные друзья вдали от Севастополя, в славном Ленинграде. Обнялись, и, помнится, даже расцеловались. Тут же родилась идея запечатлеть эту встречу на память. Разве это плохо? Замечательно! Теперь-то совершенно ясно, что у каждого всё сложилось по разному, но память о том времени осталась.
Николай Верюжский и его подруги Юлия и Диана из Севастополя. Ленинград. Июль. 1955 год.
8.
Однако же я снова отвлёкся от рассказа о том, как я овладевал науками. С первых дней учебных занятий пришлось полностью перестроиться на восприятие навалившегося лавиной превеликого множества различного по характеру, содержанию и важности учебного материала. Нужно было выделить главное, но и не запускать второстепенное. Прямо скажу, что некоторым трудно было воспринимать лекционный метод, проводившийся поточным методом, когда в аудитории разместилась целая рота. Можно было обогатить свои знания чтением интересной книги, поиграть в «морской бой», даже вздремнуть или просто тихонько поболтать с рядом сидящим приятелем.
Помню, что на некоторых лекциях, прежде всего, гуманитарного плана я так и поступал. Но на точных дисциплинах, требующих, как мне тогда казалось, абстрактного мышления отвлекаться было просто опасно. После второй или третьей лекции по высшей математике, которую весьма доходчиво и интересно читал преподаватель, если не ошибаюсь по фамилии, Сагомонян, я понял, что надо не только слушать, но и записывать, а затем прорабатывать и самое главное понимать все математические выкладки. Лекции накручивались, материал накапливался, а знаний не прибавлялось. Наверное, с месяц не было ни опросов, ни проверок, ни семинаров. И вдруг - завтра контрольная работа по всему прошедшему материалу. Результат оказался просто трагический – более 90% курсантов получили неудовлетворительные оценки. Страх господний! Никогда такого я и в мыслях не мог себе представить.
Самый сложный был первый семестр. Математика, правда, после некоторого усилия у меня прошла нормально. Также и физика. Несколько сложнее было с теоретической механикой, которую вёл подполковник Плиев, высокий, стройный, внешне напоминавший артиста-танцора Махмуда Эсамбаева. Говорил он, однако, с потрясающим акцентом. В итоге приходилось сначала разобрать, что он говорил по-русски, а затем уж усвоить смысл сказанного. Тем не менее, и этот рубеж был успешно преодолён.
Но вот на химии, которая у меня совсем не вызывала беспокойства, я срезался из-за своей нахальной самоуверенности на «тройку», а ведь эта оценка шла в диплом. Обидно было до жути.
Пожалуй, расскажу об этом подробней. Эта дисциплина ещё со времён обучения в нахимовском училище не вызывала у меня особых трудностей в восприятии. Особенное предпочтение я отдавал органической химии. Предмет «Общей химии» был у нас только один семестр, и выносился на экзамен. Мне казалось, что материал я знаю хорошо, все лабораторные выполнены, зачёты успешно сданы и при подготовке к экзамену все вопросы повторены. Однако при просмотре в очередной раз учебника, помню, как задержал своё внимание на главе «Вода», но углубляться в чтение не стал. Подумал, что в общих чертах могу рассказать, что тут ничего особенного нет: «вода» и есть «вода».
Ведущим преподавателем у нас была средних лет женщина, ужасная зануда и придира к любой мелочи, всё ей казалось не так и не эдак. Особенно придиралась к курсантам, которые делали ошибки в названиях формул химических элементов. По внешности она была высока ростом и весьма худосочна, как современные модели у Юдашкина. Ведь кому-то нравятся женщины такой конституции, на которых платья висят, как на вешалке. За её пристрастие к химическим формулам остроумные курсанты дали плоской и худой химичке шуточное прозвище, напоминающее формулу воды, «Д 2 С», что расшифровывалось: «доска два соска». Узнав каким-то образом о своей кликухе, она стремилась излить свою ненависть на любого, была немилосерда ко всем и чрезвычайно зла на весь белый свет. Теперь не трудно представить, какая была у неё реакция на мой не очень вразумительный ответ о «Воде», который как раз мне и достался.
Вторая и тоже обидная «тройка» подстерегла меня в следующем, втором семестре по «Электротехнике». И на этот раз меня подвела самонадеянность и самоуверенность. Вообще-то ходили разговоры среди курсантов, что ни в коем случае нельзя расслабляться на этом экзамене. Особенно нельзя терять бдительность, если на экзамене будет присутствовать начальник кафедры. Главным козырем при ответе на вопрос в обязательном порядке должна была звучать ссылка на первоисточник. По совету опытных курсантов, любой доклад на экзаменационный билет следовало всегда начинать словами:
- В Вашем учебнике «Электротехника», товарищ капитан 1-го ранга, на странице №…. по данному вопросу изложено…
При этом можно было сделать ошибку в номере страницы и точности изложения вопроса, но ссылка на учебник была всегда беспроигрышна и уже обеспечивала отвечающему оценку не ниже «тройки».
Начальником кафедры являлся капитан 1-го ранга Сафронов, профессор, доктор технических наук, лауреат Государственной премии, автор многочисленных научных трудов и разработок, в том числе и толстенного, как том Большой Советской Энциклопедии, учебника «Электротехника». Главным моментом, что придавало ещё большую солидность и независимость Сафронову, на мой взгляд, было то, что его личным другом и близким товарищем являлся академик А.П.Александров. Сафронов в военные и первые послевоенные годы входил в состав группы учёных, возглавляемой А.П.Александровым, по разработке теории и способов противоминной защиты кораблей. Основные работы велись на Балтийском и Черноморском флотах по обеспечению безопасного судоходства и борьбе с весьма замысловатыми и хитрыми по конструкции немецкими донными бесконтактными индукционными минами.
Готовясь к сдаче экзамена по электротехнике, мне казалось, что я проработал все теоретические вопросы досконально, а практически мог выполнить любое задание, чуть ли не с закрытыми глазами. Однако, хорошо помню, что многостраничную главу по размагничиванию кораблей в вышеуказанном учебнике пролистал поверхностно, не вдаваясь в детали. Мне тогда уже было известно, что в штурманской практике размагничивание кораблей используется для уменьшения девиации корабля, и я полагал обойтись этим объёмом знаний. В этом было моё глубочайшее заблуждение и превеликая ошибка.
Экзамен начался с неожиданности. Накануне параллельный класс нашей роты сдавал экзамен по электротехнике, на котором присутствовал Сафронов и наставил кучу двоек. По опыту было известно, что приходить на экзамен подряд каждый день он не имел привычки. А тут, надо же, изменил своим правилам. Непредусмотренным появлением в классе строгий профессор взволновал не только преподавателей, принимающих экзамен, но и в особенности курсантов, настроившихся на спокойный ход их сдачи.
Продолжение следует.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
