- А почему вы не вернулись на Родину, когда достигли зрелого возраста и узнали, что в России вам никакого наказания не будет?
- Да потому что к тому времени прилепился к богатой американской юбке и завел с нею детей, бросать которых не полагается... А что касается наказаний, юнга, то одно из самых тяжелых среди них - прожить жизнь вдали от Родины и умереть на чужбине!..
Иван Сидорович тяжело дышал, на лбу у него выступила испарина. Он устало откинулся на подушки и закрыл глаза. Я тихо простился с ним и ушел к себе в палату.
Разговор о тоске по Родине произвел сильное впечатление и на меня. Я сам уже несколько месяцев находился в заграничном плавании, вдали от родных берегов. Сильно скучал по ним. Поэтому и тоска других людей по России для меня была понятна. Мне довелось видеть большие пальмовые парки, сияние созвездия Южного Креста над головой, лазурную гладь Флоридского пролива, где начинается теплое течение Гольфстрим, и прочие красоты. Но все это быстро приелось. Сердце тянуло к родным русским берегам, к родным березам да ивам...
Сначала Иван Сидорович в палате был один. Но потом появился сосед - капитан первого ранга английского флота, которому нужно было пройти медицинское обследование. Это был худощавый холеный мужчина лет сорока в таком изысканно-модном дорогом, из шелка и шерсти, халате, что я подумал: вот он передо мною - настоящий британский денди!
Первый раз при встрече он приветствовал меня лишь легким учтивым наклоном головы. Но через день к этому наклону добавил такую фразу по-русски, что у меня глаза на лоб полезли от удивления. Крепко соленые русские слова были поданы им с такой аристократической корректностью, что я просто опешил. Посмотрел на Ивана Сидоровича. Тот палец к губам приложил: молчи, мол!
Капитан первого ранга отправился в лабораторию сдавать анализы. Иван Сидорович, как только он вышел за дверь, затрясся, запрыгал на койке от смеха.
- Ой, не могу, ой, умру раньше времени! Ну и комик этот английский джентльмен! Надо же так людей потешить!
- Да объясните же мне, пожалуйста, что здесь происходит? - попросил я его.
- Спектакль происходит, юнга, спектакль! Ты думаешь, он знает, что говорил тебе матершинные слова? Нет! Он уверен, что это самое изысканное русское приветствие. Потому так доволен. И этому, извини, научил его я.
- Но ведь это же хулиганство, Иван Сидорович!
- А что, разве рязанскому мужику перед смертью нельзя и похулиганить?!
Хоть на этом отведу душу! Ты знаешь, что это за птица? Лорд, голубая кровь! Родился, небось, черт его подери, во дворце! И к нему с детства была приставлена куча слуг и служанок. А я вот в детстве пас телят и ходил в рваном зипуне, пока сестра не забрала меня к себе в Рязань... И тут мне сейчас англичане оказывают почести вовсе не как Ивану Сидоровичу, а как мистеру Джону, члену богатой американской семьи, семьи фабрикантов. Но я, черт подери, перед смертью хочу быть только Иваном Сидоровичем!..
Это у него, видимо, была последняя вспышка оживленности. Когда дня через два перед выпиской из госпиталя я пришел проститься с ним, он уже не шутил, не смеялся. Лежал осунувшийся, почерневший. С трудом произнося слова, сказал, что был бы очень счастлив, если бы перед смертью ему хоть несколько минут довелось побывать на Рязанщине, посмотреть на которые растут по ее берегам. Но тому не суждено быть. Поэтому он просит меня поклониться от его имени земле рязанской и сказать ей, что Иван Сидорович, хоть и умер на чужбине, но в душе до конца остался верным своей Родине...
Я исполнил его просьбу, когда после возвращения в Россию с Северного флота ездил в отпуск на свой родной Алтай специально через Рязань. Это было в марте. В садах, огородах, палисадниках ее пригорода виднелся осевший, налившийся синевою снег. А на дорогах уже стояли лужи. Привокзальная площадь в Рязани была залита солнцем. По ней сновали люди с чемоданами - кто на поезд, кто с поезда. Рядом в сквере на вершинах берез и кленов кричали грачи, устраивая гнезда.
Всюду царило весеннее оживление, всюду кипела жизнь, идя своим чередом. И мне вспомнились слова другого умершего на чужбине русского эмигранта Ивана Сергеевича Тургенева: «Россия может обойтись без каждого из нас, но никто из нас не может обойтись без России».
***
Жизнь у нас в стране сейчас, после развала СССР и рыночных реформ с приватизацией государственного имущества, тяжелая . В связи с этим у многих появляется желание уехать за рубеж, особенно рвутся люди в Америку. Жить там, конечно, легче. Но только по части экономики. А в моральном, нравственном отношении, если ты имеешь настоящую русскую душу, при всей сытости тамошнего житья оно тебе будет невмоготу.
В этом я убедился на примере умиравшего в чужестранном госпитале с тоской по России эмигранта, бывшего рязанца Ивана Сидоровича. Так что приведенные в начале моего воспоминания стихи Сергея Есенина о любви к родной Руси - не просто яркий образ большого русского поэта, но и глубокая правда жизни. Правда для того, кто является настоящим патриотом России. Ну а о том, кто Родиной для себя считает страну, где больше платят денег, и говорить не хочется. Такие люди могут продаваться в любой, даже и не базарный день!
Демиденко Леон Данилович
Когда началась война, ему было 14 лет. Учился Леон Демиденко на первом курсе Омского машиностроительного техникума. Тогда все мальчишки стремились освоить военное дело. Леон посещал аэроклуб, совершил 13 прыжков с парашютом и выполнил несколько полётов на У-2. Но ему не терпелось повоевать: трижды убегал на фронт и трижды был пойман.
Тогда он сбежал на Дальний Восток и поступил во Владивостокскую школу юнг. Неоднократно плавал из Мурманска в Англию – доставлял военные грузы, побывал на всех четырёх океанах, попадал под бомбёжку, тонул, терял товарищей, но для него всё обошлось благополучно. Победу встретил в Америке, в порту Ванкувер.
После войны окончил школу штурманов дальнего плавания, доставлял грузы в Арктику. Последние 20 лет жил на Нижней Колыме, был начальником Зеленомысского морского порта.
Я гляжу на ее усталое лицо, на вялую работу крановщиков и говорю, что в двух случаях из трех аварии на море происходят по вине “человека на борту”.
— Человеческий фактор, человеческий фактор... Вы про Демиденко знаете? В Средиземном море еще он почувствовал сильные боли в области сердца... (Я уже давно заметил, что о специальных вопросах она говорит так, будто читает инструкцию или какой другой служебный документ.) Сказались волнения длительного, более чем годового плавания, да еще в самой неприятной ситуации. В этом рейсе капитаном Демиденко шел в первый раз, ранее подменял мастера, а до этого работал только старпомом. Ну, на любой подмене нервы больше тратишь. Судовой врач определил: прединфарктное состояние, нужен полный покой. Теплоход тем временем входит в один из сложнейших проливов мира...
— В Босфор входит. Чего ж ты мне из инструкции жаришь? Тебе не холодно?
— Нет. Ну, прошел капитан Босфор на уколах и разных таблетках. К Одессе подошли как раз в новогоднюю ночь. Стоял сильнейший туман. Свободного лоцмана не оказалось...
Здесь снежок у нее вылепился уже достаточный, и она в очередной раз швырнула его за борт в черную чукотскую воду.
— Ну, свободного лоцмана, конечно, не оказалось. Решили заходить в порт, используя береговую радиолокационную станцию. Видимость составляла не больше пятидесяти метров. За несколько кабельтовых до Воронцовского маяка береговая наводящая радиостанция вырубилась. Что делать — на якорь становиться? А врач ему говорит, что через пару часов ему уже никакая “скорая” не поможет. Залез он в порт на ощупь. И ошвартовался благополучно. И сразу потом увезли его, голубчика, на три месяца в больницу. Сейчас не плавает, а моего возраста мужчина. И все же, как видите, аварии не произошло. Вот вам и человеческий фактор...
Вспомнил, вспомнил, какую песню ревели капитан порта Леон Демиденко с капитаном “Индиги” Левой Шкловским на рейде порта Нижнеколымские Кресты после водки и жареного муксуна. Слова Гриши Поженяна.
Ревут, ошалев, океаны,
Приказ отстояться не дан,
Не правы всегда капитаны,
Во всем виноват капитан...
За то, что он первый по чину;
За то, что угрюм и упрям;
За то, что последний в пучину,
Когда уже все по нулям...
Пройдя всю войну разведчиком-диверсантом морской пехоты, он своим геройством заслужил множество наград, в том числе два ордена Отечественной войны I степени, два – Красной звезды, а также по одному – Боевого Красного знамени, За заслуги перед Отечеством III степени, Знак Почета, медалями За Одессу, За Севастополь, За Кавказ, За Белград, За Заполярье, За боевые заслуги. И это притом, что был сыном «врага народа».
Дойнеко Михаил Антонович
Дело решила радиограмма, которую в 1943 году получил райком комсомола города Барабинска Новосибирской области (об алтайских корнях М. Дойнеко - позже). В ней сообщалось о мобилизации комсомольцев на фронт. Девятикласснику Мише только-только исполнилось шестнадцать. Парнишка, посещая по выходным всеобуч, недавно вступил в комсомол.
- Мы тогда что? Мальчишки. Для нас авиация и флот были престижны. Из моего класса подали заявления еще трое: Володя Бизякин, Юра Зуев и Паша Переверзев. Нам сказали: согласуйте с родителями. Я пришел домой, говорю: так и так. Отец, он был инвалидом и на фронт его не брали, говорит - езжай. Мама поддержала, все равно ведь забрали бы. Дело такое было: шла война.
Так в Новосибирске собралась команда из 25 человек. Из самих же ребят выбрали старшего, передали ему все документы и отправились поездом во Владивосток. До портового города будущие юнги добирались аж одиннадцать дней, в поезде доедали мамкины запасы и два раза в крупных городах - Иркутске и Хабаровске - высаживались на санобработку. Это значит, строем - в баню, отмываться, отпариваться, прожаривать белье.
МЫ ВСПОМНИЛИ ВКУС ХЛЕБА
На месте назначения будущие юнги попали под проливной дождь. А когда вымокшие приехали в управление пароходства, выяснилось, что мальчишек никто не ждет. Поздним вечером они застали здесь только дежурного. Он выдал не евшим двое суток ребятишкам по талону, сказал: бегите скорее в магазин, пока не закрылся.
- И там, - улыбается воспоминаниям Михаил Антонович, - нас ждал непростой выбор: взять по булке хлеба или по два батона.
Настоящего, без отрубей, хлеба юные сибиряки не видели уже давно. Решили - берем батоны.
- Большие такие, как сейчас, - уточняет Дойнеко.
Умяли батоны в коридоре пароходства, запивая водой из бочки, к которой цепью была прикреплена жестяная кружка. Там же, в коридоре, и заночевали.
Утром за пацанами пришла машина, и их отвезли на станцию "Океанская" под Владивостоком. До войны здесь располагался санаторий НКВД, а потом его разделили на две части: одну определили под госпиталь, другую - под школу моряков. Позанимались с неделю.
- А чему вас учили?
- Да чему?.. Успели выучить только флажную сигнализацию и устройство корабля.
С этими куцыми знаниями юнги вышли в море. Миша попал на корабль "Уссури".
- Я был в звании матроса второго класса, попросту говоря, юнга. По правилам мы не должны были стоять у штурвала, но меня сразу на руль поставили.
Продолжение следует.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
.jpg)
