В начале тёплой приморской осени (если мне не изменяет память, 9 сентября) произошёл случай, который, как мне кажется, поставил вместо вопросительного знака уверенную точку в моей штурманской карьере в том смысле, что после этого случая никто более не сомневался в моих способностях кораблевождения.
По ходу боевой подготовки и повседневной жизни мы очень часто ходили из Находки в Малый Улисс, где размещалось командование дивизии и более солидные, чем в бригаде, разнообразные мастерские и склады, и обратно. В результате все детали такого рутинного шестидесятимильного маршрута я знал почти наизусть. Но в названный день Приморье посетил тайфун, а с ним шутки плохи. Такие события случались у нас достаточно редко, как правило, – весной или осенью, и знал я о них только понаслышке. В частности, в 1952 году во время тайфуна две лодки на рейдовом сборе были даже выброшены на мель. Но все эти сведения для меня носили умозрительный характер.
А в сентябре 1954 года с неприятным природным явлением мы столкнулись вплотную. Мы шли из Находки и уже прошли остров Аскольд, до главной базы оставалось пару часов хода, когда неожиданно поступил необычный приказ вернуться назад, на что требовалось уже четыре часа. Погода была свежая, но в пределах 5-6 баллов. В это время проходил бурный роман Якова Ивановича с красавицей Леной – студенткой местного пединститута и дочерью председателя большого рыбацкого колхоза. Как и положено для легендарных героев, этот роман был объектом повышенного внимания всей дивизии. И поначалу мы подумали, что таким образом какой-то начальственный «шутник» решил поддразнить нашего командира, стремящегося не только в кабинеты дивизионных командиров, но и в город Владивосток как таковой. На самом же деле, таким образом недалёкий оперативный дежурный дивизии отреагировал на штормовое предупреждение. Последствия его приказа существенно осложнили нашу жизнь в следующие шесть часов. Как только мы прошли обратным ходом пролив между Аскольдом и материком, поднялся ураганный ветер.
атмосфера представляла собой горизонтально летящую воду. На наших глазах под ударами волн, периодически накрывающих ограждение рубки, начали прогибаться металлические листы обшивки этого ограждения и лопаться швы между ними. Благо вода была тёплой, и принудительное купание не грозило ничьему здоровью.
Но мне было не до гигиенических рассуждений. На «малыше» не было радиолокатора, и полагаться в этой обстановке можно было только на показания эхолота (они тоже «прыгали» на большом крене во время качки) и радиопеленгатора. Единственный радиомаяк обеспечивал вход в залив Америка, а пока я с трудом прослушивал его слабые сигналы по направлениям, которые проходили над гористым побережьем, таким показаниям нельзя доверять. Мы шли десятиузловым ходом, при большей скорости лодка «зарывалась» в волну, винты постоянно оголялись, грозя вывести всю двигательную установку из строя (при снятии нагрузки дизели «идут в разнос»). Рулевой с трудом держал курс, при рыскании по 10-20 градусов не очень-то понятно какой.
Было ясно, что имеет место большая потеря скорости и дрейф. Но опыта в их оценке ни у меня, ни у командира и других офицеров не было. Вдобавок, Криворучко и помощник Соболев были по специальности минёрами. Когда время движения курсом 90 градусов, который вёл нас вдоль побережья в сторону залива Америка, уже заметно превысило обычную величину, командир стал нервничать и обвинять меня в некомпетентности.
Я упорно стоял на своём и отчаянно крутил ручки радиопеленгатора. Потом меня театрально снимали с должности и поносили всяческим (на самом деле, необидным) образом. Но, пока я не запеленговал радиомаяк по направлению над чистой водой, согласия на поворот от меня так и не было получено, более того, я «ощетинился» и со своей стороны удерживал командира от опрометчивого решения. Когда мы повернули на вход в залив и, наконец, в несколько поредевшей мороси увидели остров Лисий на расчётном расстоянии, и была поставлена упомянутая выше «точка». Никто никаких слов в её обозначение не говорил, дело и так было ясно.
А потеря скорости составила почти четыре узла. Для мореходной науки это не открытие...
По возвращении мы застали свою любимую базу с оборванными электрическими проводами и всю заваленную ветками и листвой деревьев. Даже уровень воды в бухте поднялся на метр выше обычного.
Ураган быстро стих, и наша жизнь продолжалась своим порядком. И очередное главное событие в ней представляли торпедные стрельбы на приз командующего флотом, для участия в которых от бригады выставили нашу лодку. Эти стрельбы выполнялись в самых сложных условиях: по быстроходной цели (эсминцу), идущей зигзагом и в охранении. Противолодочный зигзаг и придуман специально для того, чтобы затруднить лодкам точное прицеливание: курс незакономерно меняется каждые пять-шесть минут. В такой обстановке на момент стрельбы из предыдущих наблюдений за целью можно использовать только величины скорости хода и дистанции, а курс цели следует каким-то образом определить сразу после поворота и выпускать торпеды без промедления. Согласитесь, что вся эта совокупность обстоятельств создаёт атмосферу азартной игры, не идущей ни в какие сравнения с любыми рулетками.
В описываемое время флот уже начал перевооружаться современными лодками, на которых имелись гидроакустические станции с вполне приемлемыми характеристиками. Поэтому все действующие наставления требовали атаковать, используя только результаты шумопеленгования цели. Сделать это на наших лодках практически было невозможно. Мало того, что наши гидроакустические станции годились только для наблюдения за ходом выпущенных нами же торпед. Вода у приморского побережья прогревается так, что через её слои с разной плотностью и хорошим шумопеленгатором мало чего услышишь.
Все командиры при атаке пользовались перископом.
Но скрытно применить это надёжное средство наблюдения (кроме показаний пеленга на цель в перископ можно измерить и дистанцию до неё) – совсем не простое дело. Чтобы перископ показался над поверхностью воды на минимальную высоту и при этом какую-то часть лодки на волнении, не дай Бог, не выбросило на поверхность, требуется высокое искусство боцмана, который при атаке управляет обеими парами горизонтальных рулей, инженера-механика, от которого зависит плавучесть и удифферентованность лодки, да и всего экипажа корабля.
Я уж не говорю о командире, который дирижирует всем этим «оркестром» и лично должен иметь то, что великий Суворов называл «глазомером».
При выполнении обычных курсовых стрельб мы выпускали для обозначения полного залпа одну (по центру направления залпа) или две торпеды (по краям «веера»). На призовой стрельбе никакие условности не допускались, и лодки должны были выпускать торпеды на всю имеющуюся мощность залпа. С чисто технической точки зрения – это непростая задача. При выпуске четырёх торпед лодка почти одновременно теряет в носу около восьми тонн нагрузки: торпеды выталкиваются воздухом, и забортная вода не сразу заполняет освободившиеся аппараты. Для «малыша» действие выпущенных торпед можно уподобить удару какого-нибудь боксёра-тяжеловеса снизу по челюсти карлика. Единственный перископ на «малыше» минимального (семиметрового) размера, и поэтому очень часто при четырёхторпедном залпе малую лодку выбрасывает на поверхность даже в тихую погоду, а на волнении, – и подавно.
Вдобавок, имеющаяся у нас система беспузырной стрельбы позволяла выпускать торпеды с глубины не более пятнадцати метров. Таким образом, стоящая перед нами задача сводилась к тому, чтобы научиться так управлять лодкой при залпе, чтобы она оказалась в момент выпуска торпед на глубине 15 метров. Буквально весь экипаж включился в увлекательные эксперименты. Начальство организовало нам несколько специальных выходов в море, во время которых мы только что и делали, как несчётное число раз имитировали стрельбу «пузырём» из всех четырёх аппаратов. В результате было найдено сочетание действий, при котором за 29 секунд до момента залпа на перископной глубине заполнялась так называемая «цистерна быстрого погружения» (её объём составляет около одного процента водоизмещения лодки). За это время корабль успевает преодолевать инерцию погружения, и в момент выпуска торпед оказывается на нужной глубине. А затем с помощью полного хода и действия рулями нам удавалось удерживать лодку на безопасной глубине. Дело было за малым: нужно было рассчитать такой момент последнего подъёма перископа в обстановке атаки маневрирующей цели, чтобы он пришёлся как можно ближе к выходу цели на залповый пеленг, но не позднее 29 секунд до него.
А в решении этой задачи, как вы понимаете, штурману принадлежит не последняя роль. Я заготовил кучу номограмм и линеек на все мыслимые варианты предзалповых ситуаций, которые позволяли за 3-4 секунды рассчитывать запас времени до залпа. Чтобы не допустить пропуска цели (ввод дополнительного угла поворота в механизмы торпед у нас был несовершенным) с помощью простых вероятностных расчётов были получены оценки страховочного запаса времени. По существу, я впервые самостоятельно разработал достаточно сложную методику расчётов по обеспечению торпедной стрельбы и, вместе со всеми, с нетерпением ожидал момента её фактической проверки.
Для погрузки практических торпед мы специально перешли в Улисс, где над ними «поколдовали» не только Володя Удовенко, но и его бригадный и дивизионный начальники. Чтобы избежать конфуза с вводом углов растворения, их заранее установили с расчётом на средние условия и дистанцию стрельбы в 10 кабельтовых.
В памятный день призовой стрельбы мы вышли в полигоны Уссурийского залива при свежей погоде в 3-4 балла. Наш «малыш» должен был атаковать первым, а более крупные лодки («Ленинец» с радиолокатором, «Сталинец» и «Щука») расположились южнее. Саму праздничную атмосферу памятного упражнения я помню и сейчас, хотя прошло уже более сорока лет. Криворучко мастерски несколько раз «макнул» перископом (на надводных кораблях морякам давали 10 суток отпуска за обнаруженный перископ, и биноклей для этого дела не жалели), удачно обнаружил момент последнего поворота шумной армады и ждал моего сигнала на последний замер. Под звуки последней командирской мольбы: «Боцман, голубчик!» (лодка чуть-чуть не «дотягивала» до перископной глубины) я доложил, что пора, получил отсчёт курсового угла и выдал командиру размер запаса времени – 95 секунд. Этого было более, чем достаточно. За оставшееся время акустик, наконец, услышал главную цель и подтвердил по оборотам винта ранее замеренную скорость.
Все перечисленные выше действия перед залпом были выполнены «как по писанному», все четыре торпеды благополучно устремились к цели, мы удержались на глубине не менее 10 метров, а затем и вовсе ушли глубже, выполняя послезалповый манёвр. Корабли охранения прошли над нами.
После выхода из полигона, уже в бухте, мы демонстрировали какие-то дополнительные «противоатомные» упражнения в защитных комплектах и противогазах, но это была уже суета, не имеющая значения в главном деле.
После швартовки весь экипаж оставался на борту, а командир отправился на сопку в штаб дивизии. Нужно было видеть, как он оттуда возвращался!
Взрослый мужик пританцовывал, как мальчишка, на лице его сияла неподдельная улыбка: три наши торпеды прошли под целью, а четвёртая, – в десяти метрах за кормой. Ни зрительно, ни гидролокаторами нас не обнаружили. Нехорошо радоваться, но все остальные лодки обнаружили себя во время залпа, в том числе и та, у которой был радиолокатор. Заслуженному ликованию экипажа не было конца.
После перехода в Находку команде был устроен торжественный обед с традиционным поросёнком и оказаны все положенные почести. Как свидетельствует памятный снимок, я в этих приятных мероприятиях не участвовал: под руководством аж двух флагманских штурманов (бригады и дивизии) мне пришлось изготавливать в нескольких экземплярах сверхответственнейший отчёт об атаке для вышестоящего начальства.
Как водится, правды в нём было мало: все пеленга были нарисованы в виде волнистых зелёных линий, как якобы взятые нашим допотопным шумопеленгатором. Любой грамотный подводник знал, что это «туфта», но правда о наших предварительных упражнениях и находках никого не интересовала.
По настоянию знающих людей я докладывал о своих расчётах и номограммах новому командиру дивизии Синецкому (Евгений Георгиевич Шулаков уже тяжело болел и в дивизию больше не вернулся). Опытный моряк внимательно прослушал меня, вздохнул и отложил бумажки в сторону. Видно они были не к месту.
Экипаж «М-248» после праздничного обеда по случаю завоевания приза. На снимке нет вахтенных, механика Вани Плотникова (он успел получить новое назначение) и меня (я находился в штабе дивизии).
Дополнение к рассказу о призовой стрельбе 1954 года
Однако моим рассказом воспоминания об этой стрельбе не исчерпываются.
Уже в наши дни я стал переписываться с тогдашним командиром БЧ-III нашей лодки – Владимиром Фёдоровичем Удовенко (он так и остался жителем городка подводников Фокино, что в заливе Стрелок) и получил от него следующее описание памятного события, как оно гляделось из первого отсека.
Володя Удовенко (снимок 9 мая 1999 года)
Для начала справка.
Минно-торпедная боевая часть на «Малыше» представлена четырьмя моряками: командиром БЧ, старшиной команды, командиром отделения и старшим торпедистом. Вдумайтесь в этот шедевр организационной пирамиды, которая выродилась в простую «вертикаль», совсем как в замыслах наших нынешних правителей.
Но для нас важно одно – число торпедистов в точности равно числу торпедных аппаратов.
А вот письмо Володи Удовенко (всё по оригиналу):
...Теперь о призовой ТС 1954 г.
Накануне Яков Ионович мне строго зарубил на носу – чтобы не показались после залпа. Я отрегулировал приборы БTC (напоминаю – беспузырной ТС) на максимум, при этом проинструктировал весь свой л/с (старшина команды Крылов, к/о Шушпанов, торпедист м/с Лазарев), чтобы они, вопреки автоматическому закрытию клапанов приёма забортной воды внутрь пр. корпуса ПЛ, держали их руками.
Соответственно, 4-й ТА держал я. И так до тех пор, пока лодка не повалилась вниз, я скомандовал отпустить клапана. А до этого по нам четверым хлестала забортная вода: ну чем не герои «Стерегущего» на известном памятнике в Ленинграде...
Прошло полвека, но все помянутые выше моряки стоят перед глазами...
Продолжение следует.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ и оказать посильную помощь в увековечивании памяти ВМПУ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Торпедная атака это мистерия и таинство.