Пока мы с вами развлекаемся разными торпедными стрельбами, не грех вспомнить и о больших событиях памятного первого послесталинского года. Уже был выловлен и обезврежен «агент мирового империализма» Берия (ума не приложу, зачем он подался в шпионы, скромной зарплаты советского министра что ли ему не хватало?) В руководстве страной происходили какие-то перемены. Всему советскому народу, а на Дальнем Востоке – особенно, эти перемены не очень-то были известны. Хотя об их направленности можно было догадываться: например, бригадный «особняк» из своей отдельно построенной каменной будки не показывался, а потом его и вовсе заменили на юного и по-человечески разговорчивого лейтенанта из «комсомольцев».
В конце осени на флот пожаловали Хрущёв и Булганин. Двое суток корабли в парадном строю ждали именитых начальников в Амурском заливе, но те просто прошли мимо на катере под Государственным флагом до флагманского крейсера, который затем снялся с якоря. Наша лодка, на правах победителя призовой стрельбы, участвовала в показных атаках по вельможному кораблю. Атака была бесцветная: в достаточно спокойную погоду крейсер обнаружился издалека и шёл постоянным курсом без охранения. Мы всё выполнили без ошибок, только одна из двух выпущенных торпед «продулась» в десяти метрах от крейсера, хотя, вообще-то, цель была «взята в вилку». Торпеды на этот раз готовил флотский арсенал, так что на нас упала только «тень» от допущенной оплошности: какой-то жиклёр в парогазовой торпеде оказался ввёрнутым неправильно, и поэтому торпеда не прошла всего положенного расстояния. Говорили, что Николай Герасимович Кузнецов даже ушёл с мостика крейсера от досады, увидев эту всплывшую за кормой торпеду.
После этой последней в сезоне стрельбы у нас начались перемещения по службе: командира перевели на «Сталинец», Ваня Плотников стал помощником флагманского механика, Жора Соболев тоже получил повышение, а меня назначили на его место. Нашим командиром стал «матёрый» помощник соседней лодки – капитан-лейтенант Паша Иконников, а саму лодку на несколько месяцев поставили в ремонт, она была одной из самых старых в бригаде. Пребывание в длительном ремонте мне не очень нравилось: команды в это время постоянно «растаскиваются» на действующие корабли, да и дисциплина как среди матросов, так и среди офицеров в период относительного безделья обычно падает. Но, естественно, никто меня о симпатиях к разным местам службы не спрашивал.
Однако, не успел я перетащить свой чемодан в офицерское общежитие бригады ремонтирующихся кораблей, как последовал приказ об откомандировании меня на «малыш», предназначенный для передачи китайцам. Несколько лодок под ужаснейшим секретом были приготовлены к этому акту социалистической солидарности, и со дня на день ждали приказа на выход. Командир одного из двух «малышей» в этой группе – Юрий Сергеевич Щукин – выбрал меня на кратковременную, как считалось, роль помощника: после передачи корабля нашим союзникам я должен был с основной частью команды возвратиться в Союз, а командир с группой офицеров и старшин, выступающих в роли инструкторов, – оставаться в Китае на большее время. Надо ли говорить, что я обрадовался такому повороту дела, хотя при этом опять откладывался мой отпуск (я не был дома уже 14 месяцев, и у меня были причины стремиться в Москву).
Лодка наша была тщательно выкрашена, все заводские таблички с механизмов и приборов удалены, экипаж состоял из отборных моряков, мы только и ждали приказа на выход. На дворе стояла середина декабря. Все «китайские» экипажи находились на казарменном положении, в «город» никого не отпускали. Но одна неделя следовала за другой, а приказа на выход всё не поступало. Где-то далеко творилась большая политика: разразился так называемый тайваньский кризис (в наших газетах о нём не печаталось ни слова), и наши корабли были деталью в сложной игре интересов разных стран. Нам только говорилось, что нет гарантий от нападения гоминдановцев и поэтому следует подождать. Когда время ожидания перевалило за пару месяцев, меня уже официально перевели на новую лодку. На «М-248» я сдал дела и больше на неё уже не возвращался.
Плакат "Миролюбивые силы бьют по поджигателям войны" -.
В марте стало ясно, что задержка с выходом в Китай затянулась до неприличных размеров.
Начальство приняло решение несколько «расслабиться» и отпустило часть офицеров в отпуск за прошлый (1954-й) год.
Я, не мешкая, купил билет на самолёт и уже через двое суток стучался в дверь квартиры Назаровых на Усачёвке. Судьба моя решилась именно в этот счастливейший момент, так как открывшая мне дверь Лёля только и смогла вымолвить совершенно нелогичную фразу: «Как ужасно хорошо, что ты приехал!» Конечно, и до этого я посылал какие-то письма, осознав свой выбор, но памятная фраза и выражение лица моей подруги сделали все другие способы объяснений попросту ненужными.
Как мы условились с читателем, я подожду пока у меня появятся изобразительные средства для достоверного описания лирических сцен, а здесь мы упомянем только, что за время моего отпуска мы съели немалое число пломбирных тортов и шоколадных конфет, не допустили пропусков в конспектах лекций Бауманского училища (некоторые из них пришлось переписывать мне), наслаждались добрым отношением всех окружающих нас людей и даже пытались изжарить гуся с яблоками для нашего механика Гелия Павловича Крачковского, который вслед за мной приехал в Москву и нанёс нам визит. Правда, огромный гусь, снятый с витрины гастронома на Малых Кочках, весь изошёл на сало, и от парадного блюда фактически остались только яблоки, но это были уже детали. Два месяца «подводного» отпуска пролетели, как одно мгновенье, и я опять включился в ожидание у моря погоды.
Хотя последняя фраза содержит сразу два расхожих штампа, второй из них следует понимать буквально: для нашего перехода через Цусимский пролив было решено выбрать штормовую погоду, и синоптики не просчитались в её прогнозе, один из них даже получил за это медаль. Четыре лодки вышли в море загодя, а миноносцы должны были догнать нас перед упомянутым проливом, после совместного прохода которого обе части группы опять должны были следовать раздельно. На уровне моего служебного положения об этом плане, естественно, ничего не было известно. Через день после выхода мы попали в жесточайший шторм. Лодки заливало хоть и тёплой, но уж очень обильной волной, полкоманды во главе с командиром не могли шевелиться от морской болезни. Кок сумел приготовить только два вида густого варева (солёное и сладкое), вторая разновидность представляла собой концентрат флотского компота.
С мостика я не сходил сутками (мы шли в конце одной из двух кильватерных колонн) и с удовольствием поедал сладкое блюдо в неимоверных количествах. Один раз почти на траверзе промелькнуло очертание солнца. Я схватил секстан и успел сделать пару замеров, по-настоящему их должно быть пять при каждом наблюдении высоты одного светила. Секстан тут же забрызгало водой, и я не очень доверял своему наблюдению. Когда же были произведены вычисления, оказалось, что разница между расчётной и наблюдаемой высотой составляет около пятидесяти минут. Я посчитал своё наблюдение неверным и никому не сказал о нём, кроме Щукина.
И зря. В результате шторма нас отнесло от расчётного места примерно на пятьдесят миль, и миноносцы нашли наши лодки с опозданием на сутки от предполагаемого времени. Так или иначе, но мы прошли исторический для нашего флота пролив и уже в более спокойную погоду двигались по тёплому Жёлтому морю, наслаждаясь видом диковинных летающих рыбок. На подходе к Циндао, который был конечным пунктом нашего похода, стали попадаться не менее диковинные джонки, и мы окончательно поверили, что попали в сказочные дальние страны.
Двухнедельное пребывание в Циндао иначе как праздником назвать никак нельзя.
Китайские товарищи буквально носились с нами, как с писаной торбой. По прибытии на кораблях сразу установили двойную вахту. Китай переживал период романтического послереволюционного энтузиазма (по крайней мере, – внешне, настоящую жизнь экзотического народа иностранцу понять было затруднительно). Элементами этого энтузиазма был чудовищный культ Мао Цзэдуна и его лозунг учиться всему у советских товарищей. О начавшихся трениях с Хрущёвым ни мы, ни рядовые китайцы ничего не знали. Китайский флот переживал сложный период становления и перехода к регулярной организации службы. Появились воинские звания и погоны, хотя разобраться в системе их присвоения и истинном значении было сложно. Например, моряки китайской бригады разделялись на восемь категорий с различным статусом и режимами питания.
Нашим толмачом был выпускник специального института переводчиков из Порт-Артура, не совсем понятно: офицер или старшина. У него было рабочее русское имя Витя.
В повседневной жизни все китайские моряки ходили в одинаковой синей униформе с шёлковой биркой «НОАК» (на обороте имелся личный номер). Форма с погонами предназначалась для выхода. Китайский боцман нашей лодки явно был старшиной, но я видел его и в форме с офицерскими погонами. Командовал бригадой хитрейший адмирал. Ходил он тоже в униформе без погон, но ткань всё-таки была не хлопчатобумажная, как у всех, а шёлковая. Вся территория просторной базы была посыпана красным гравием. Если адмирал обнаруживал хотя бы маленькую ямку, то следовал почти невидимый знак адъютанту, невесть откуда появлялись матросы с корзинами на коромыслах, и неровность поверхности тут же устранялась.
Наших офицеров кормил специально выделенный ресторанный повар, который обязательно выходил в зал столовой и спрашивал отзывы о своей работе. Качество блюд настолько превышало все наши мыслимые пожелания, что ничего, кроме слов восторга, в ответ мастер, конечно, не слышал, хотя названия большинства исходных продуктов и фруктов мы просто не знали. Но питание некоторых категорий китайцев было явно ограниченным и не ресторанным. Если столовались мы отдельно от китайских друзей, то баня с душем была общей. Китайцы очень стеснительны и даже в бане прикрывают известные места тряпочкой. Наша бесстыдная нагота вызывала хихиканье, но тряпочек у нас не было, а принимать душ в жарком и влажном климате приходилось почти ежедневно.
С передачей техники и обучением китайского экипажа никаких трудностей не было. Вопреки предупреждениям, китайцы быстро «пробежали» по длиннющим перечням механизмов и поставили соответствующие подписи. Если учесть, что эти перечни мы в муках готовили и перепечатывали не один раз, можно сказать, что имело место не только чувство облегчения, но и некоторое разочарование. У нас поговаривали, что раньше такого не было, просто данную группу кораблей подарили Китаю без оплаты. Но за достоверность этой версии, естественно, я поручиться не могу.
При маневрировании в замусоренной воде китайской базы мы немного погнули один из винтов, и его нужно было осмотреть.
Будучи любителем подобных упражнений, я напялил дыхательный аппарат и полез в воду.
Неловкий матрос, стоящий на страховке, дёрнул фал, проходящий возле мешка с кислородом и «зашиб» мне легкие. Пару дней я плевался кровью, но зато впредь не забывал как следует инструктировать людей перед опасными упражнениями.
Сами китайцы лёгководолазное дело осваивали с трудом: большинство из них оказалось некрепкого здоровья. Почти в первый день пребывания в гостях наш электрик Миша Кравчук так накормил кашей своего коллегу по вахте, что беднягу отвезли в лазарет.
Вблизи китайцы оказались не одной нацией, а некоторой отдельной человеческой цивилизацией: темпераментный южанин – командир нашей лодки – совершенно не походил на хмурого северянина-комиссара (конечно, у китайцев и на «малыше» была такая должность). Перед экспедицией в Китай нас предупредили, чтобы мы не очень ругали капиталистов (никто, правда, и не собирался это делать): большинство морских офицеров были выходцами из буржуазии, других более или менее образованных людей, естественно, не существовало.
Наши коллеги дарили нам маленькие карточки с портретами своих жён, больших ценностей у них особенно и не было. Мне показалось, что не все офицеры были так уж беспредельно счастливы и веселы. Как и у нас на базе, у китайцев постоянно шли какие-то длинные собрания, о содержании которых мы ничего не знали, на самом деле шла очередная «чистка». Немногочисленные выходы в море перед полной передачей корабля проводились с двойным экипажем, что, вообще-то говоря, не совсем безопасно.
Специально выделенный катер с громкоговорителем разгонял рыбацкие джонки, мы погружались в действительно жёлтое мутное море и потом быстро всплывали. За обедом, выпив рюмку вина, китайский командир начинал размахивать руками, а комиссар хмуро на него смотрел. С одного из наших матросов однажды сдуло бескозырку, так её подобрали рыбаки и передали в бригаду.
Ещё интереснее была жизнь «гражданского» Циндао. Возле бригады строился буквально вручную каменный двухэтажный дом. Леса были собраны из бамбука и скреплены канатами хитрым способом.
По ним постоянно ходили подносчики кирпичей с коромыслами. Один наш матрос хотел поднять такую ношу, она оказалась весьма тяжёлой.
На прилегающих к бригаде улочках дряхлые старики ловили в баночки мух, за сотню или тысячу их выдавался фын (копеечка). Сцен истребления невинных воробьёв мы не видели.
Циндао раньше был немецкой колонией, потом в нём долго хозяйничали японцы и американцы. От цивилизованных господ остались фешенебельные отели с лифтами и гарсонами и несколько десятков американских лимузинов с шофёрами в белоснежной форме и белыми накладками на колёсах. Остальной транспорт был представлен ручными тележками. Рикши в это время были запрещены, а грузовики попадались редко, в основном, – забитые солдатами. В город мы попадали только строем: на экскурсию в прекрасный парк с обезьянками на цепочках и тиграми в клетках среди диковинных деревьев, а также в маленький океанариум с тюленями.
Особое место в празднике советско-китайской дружбы занимали «чифаны» – огромные приёмы на несколько сот человек, которые устраивались в отелях, там-то я и рассмотрел впервые настоящие лифты, гарсонов и американский духовой оркестр. Распоряжались праздниками какие-то высокопоставленные женщины, причём все остальные организаторы праздников беспрекословно выполняли их команды. Многочисленные столы были богато сервированы. Соотношение нас с китайскими моряками было примерно 2:1. Тосты в огромном зале произносились в микрофон и сопровождались переводом. Были и танцы с девушками из армейского детского сада (остатки «коммунизма» ещё не полностью ушли из жизни китайской армии). Когда я спросил через «Витю» свою партнёршу, нравится ли ей танцевать, то она сморщила носик, перевод не потребовался, мы все трое рассмеялись.
Пока нас перевозили в отель на открытых машинах, окружающий народ обязательно приветствовал советских моряков. Нам выдали по пятьдесят юаней и единственный раз в «гражданской» одежде доставили в город в район многочисленных лавочек. Я приобрёл кусок добротной шерстяной ткани для своей подруги, веер и прочую ерунду.
Предосторожности с нашими прогулками по городу нам объясняли тем, что при отступлении на полуострове неизвестно куда делась гоминдановская дивизия.
Брошенные американцами два больших десантных корабля мы видели, а больше никаких следов недавней войны не было.
Циндао служит курортом для высокопоставленных лиц из расположенного недалеко Пекина, где очень тяжёлый континентальный климат. В частности, издалека был виден огромный шёлковый шатёр, якобы предназначенный для самого Мао Дзэдуна.
Наконец, мы спустили наш флаг (сейчас он висит в моей комнате) и подняли красный китайский. Всем нам вручили медали советско-китайской дружбы с удостоверением на шелковой ленте и подарки от мэра города в виде пакета фруктов и бутылки дорогого коньяка.
Мы распрощались с остающимися на большее время инструкторами, погрузились в старенькие пассажирские вагоны и двинулись на север. Сначала дорога шла по густонаселённой местности, где огороды прилегали чуть ли не к самой насыпи, и могилы умерших располагались между грядками. А потом пошла пустынная Манчжурия. В степи у железной дороги попадались бетонированные пулеметные гнёзда, а через каждые двести метров стоял солдат. Понятно, что при такой охране на нас никто не нападал.
Родина встретила нас мутотой на пограничной станции, но рано или поздно переполненные впечатлениями мы вновь оказались в родных казармах Малого Улисса.
Последнее построение нашего экипажа при передаче корабля китайцам.
Продолжение следует.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ и оказать посильную помощь в увековечивании памяти ВМПУ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
