И на самом деле, в течение последних двадцати лет мы виделись только тогда, когда я приезжал в отпуск, да и то в те свободные от службы дни я больше проводил время по своему неразумному усмотрению. Даже в период своей непродолжительной службы в Москве, наверное, можно было больше уделять внимания маме. Сейчас я никак не могу простить себе, что в последний свой отпуск, когда видел маму, по какому-то с моей стороны поспешному недомыслию, у нас не получился совместный поход по её просьбе в театр на постановку «Царь Фёдор Иоаннович». Как сейчас помню, что я с напускной беззаботностью и излишней торопливостью проговорил, что, дескать, в следующий свой отпуск мы непременно вместе пойдём в театр. Но следующего отпуска милая моя и дорогая мама так и не дождалась. Мне вспоминается, что у неё, возможно, было предчувствие, что другого такого благоприятного случая может даже не представиться. А я, невнимательный и беспечный, этих душевных переживаний в тот момент не заметил, а если и заметил, то не придал особого значения. И вот теперь, как мне тогда казалось, я остался совсем один. Было бесконечно тоскливо, безрадостно и грустно.
На траурное мероприятие я прилетел своевременно и успел проститься с мамой. Спасибо моей сестре Жене, которая все хлопоты взяла на себя. В Москве чувствовалось приближение весны, хотя было по-прежнему прохладно, ветрено и снежно, в то же время кругом невообразимо мокро и сыро от тающей днём снежной слякоти. Ужасно неуютно и противно было всё вокруг, а на душе – полный мрак.
Вот такой разобранный я возвратился в Хабаровск и чуть ли не на следующий день с высокой температурой загремел в госпиталь. Не знаю, что со мной тогда было: то ли простуда, то ли нервное стрессовое состояние, а возможно, всё вместе взятое. Лечащим врачом – терапевтом оказалась Таисия Григорьевна Снурницына жена бывшего курсанта штурманского факультета ЧВВМУ имени П.С.Нахимова, а ныне капитана 3 ранга Снурницына, который служил флагманским штурманом дивизии речных кораблей. Выяснив, что я тоже учился в Севастополе, но младше двумя курсами её мужа, как бы соблюдая черноморскую солидарность, была очень внимательна и доброжелательна к моему лечению и не делала никаких поспешных выводов по состоянию здоровья.
Не трудно догадаться, что главным лицом, интересующимся моим положением, оказался Писюк, который появлялся в госпитале почти ежедневно, справляясь, как быстро я могу приступить к выполнению своих обязанностей. Таисия Григорьевна, рассказывая мне о настырных вопросах Писюка, никак не могла понять, к чему он клонит и почему требует дать заключение о состоянии моего здоровья. Лечащий врач терпеливо и твёрдо объясняла ему, что моя годность к службе не вызывает сомнений, но на данном этапе требуется непродолжительное лечение. В это время, как нарочно, я покрылся сплошными красными пятнами – стадия обострения псориаза, видимо, вызвано, как объясняла Таисия Григорьевна, повышенным нервным возбуждением. И вот такого разноцветного меня выписали из госпиталя. Псориаз, периодическое обострение которого продолжалось более двух лет, тогда мне пришлось лечить амбулаторно, о чём Снурницына записала в медицинский документ, сделав добавление – исключить туберкулёз кожи.
По прибытию на службу, я вдруг неожиданно узнал, что все объёмы моей текущей и перспективной работы, которые я в течение нескольких лет скрупулёзно выстраивал, выпестовал, можно сказать, вынянчивал, наглый и бесцеремонный Писюк без предупреждения и согласования со мной своим распоряжением передал на исполнение Евгению Синицыну. На мои попытки выяснить создавшуюся ситуацию Писюк без всяких аргументированных объяснений категорически заявил, что моё состояние здоровья ставит под угрозу выполнение годового плана.
Спрашивая Евгения по этому поводу, который ранее более чем прохладно оценивал командирские качества самого «Пыжа» и об этом в кулуарах не стеснялся высказывать, я задал ему вопрос:
Как ты мог на такое предательство пойти? Почему изменил своим взглядам?
А Женя Синицын, встав на сомнительный путь конформизма, как ни в чём не бывало, ответил, что он тоже засиделся в помощниках, что и ему надо получать очередное звание, да пора уже готовить почву для перевода в Ленинград.
Тут я не утерпел и проговорил ему в глаза:
Значит, как я понял, «Пыж» тебя сломал, а ты прогнулся и стал прихвостнем. Хорош приятель?
Незамедлительно, как в мгновение ока, Женя Синицын стал старшим помощником начальника и получил звание «капитан 2-го ранга», а затем, продолжая заглядывать под поясницу Писюку, был назначен начальником Первого направления.
Конгениально! - Как любил иногда выражать вслух свои настроения Евгений. Затем он постепенно, но настойчиво стал пробивать себе дорогу в Ленинград.
Но беда оказалась в следующем. Евгений, получив в своё исполнение мои разработки, не смог справиться с новым для него порученным делом, и важный участок работы оказался проваленным. Пришлось сослаться на форс-мажорные обстоятельства. Разбираться с реальными причинами такой неудачи никто не стал. В итоге Женя Синицын остался при своих интересах. Выяснять последствия данной неблагоприятной ситуации «Пыж» заставил меня, возможно, надеялся увидеть какие-нибудь недостатки моей работы. Но их не оказалось.
Вскоре произошли события, которые избавили от «писюковских» цепких притязаний, предвзятых придирок, незаслуженных обвинений не только меня, но по всей вероятности, всех тех, кто, на его взгляд, не являлся его любимчиками и имел собственное мнение.
Отправляя ежегодно по конкретным адресам в Москву бочками мешками солёную, а после путины свежую дальневосточную рыбу, «Писюку», всё-таки удалось получить унизительно выпрошенную индульгенцию от начальства и добиться своего вожделенного перевода в Одессу. Не прошло и трёх месяцев, как с черноморских берегов стали приходить неодобрительные отзывы о новом «дальневосточном» начальнике. Кого вы нам прислали? В дружном до приезда Писюка одесском коллективе начались распри, интриги, досрочные увольнения и прочие неприятности Да пропади пропадом этот Писюк, который навяз в зубах, встал поперёк горла, застрял в башке, подобно злой нечисти. Хочется выбросить его из памяти, ведь прошло с той поры уже более тридцати лет, а он неумолимо вспоминается, как носитель подлости, мерзости, мстительности и других отвратительных человеческих качеств. Написал эти слова и подумал, что, наверняка, перегнул, зашкалил, преувеличил. Может быть, не такой уж он и подонок? Какие положительные черты характера можно вспомнить? Требовательный, исполнительный, дисциплинированный. Безусловно, да! Но почему же эти положительные качества он использовал в своих личных интересах, угнетая, унижая и уничтожая своих коллег, сослуживцев, подчинённых? Почему же он под прикрытием хороших и правильных слов действовал так подло по отношению к своим сослуживцам? На мой взгляд, у Бориса Писюка полностью отсутствовала, как в таких случаях говорят, презумпция добропорядочности в отношении к другим людям, качество объективно присущее каждому нормальному человеку. Вспоминая об этом подлом индивидууме, я часто его сравниваю с одним из героев рассказа (1876-1916), тем самым Биллом, который ради своих мерзких личных желаний бросил своего лучшего друга одного умирать среди каменистой пустыни белого, снежного, морозного, зимнего безмолвия.
С большой долей уверенности могу утверждать, что по прошествии стольких лет при воспоминании о прожитом у Писюка никогда не возникало чувство стыда или угрызения совести за свои прошлые подлости, совершённые ради своей карьеры.
Мне достоверно известно мнение начальства о Борисе Писюке, которое высказывалось весьма обтекаемо, завуалировано и неконкретно, вроде того, что он, как офицер и командир «проблемный». Я же написал свои личные впечатления и вполне уверен, что есть люди, которые считают по-своему и догадываются, кто скрывается под псевдонимом Писюк. И пусть будет так, это их право иметь своё собственное мнение.
21. Переломный момент к лучшему.
Самым критическим и в тот период моей жизни явился сорокалетний возрастной рубеж, который оставил в прошлом все искусственно создаваемые служебные неурядицы, глубокие сомнения своего профессионального предназначения, горькие личные переживания.
Наконец-то всё негативное, отвратительное, подлое, низкое, что порой неотвратимо давило, не давало человеческого спокойствия и душевного равновесия – всё осталось безвозвратно позади.
Новым командиром нашей части был назначен капитан 2-го ранга Юрий Викторович Гавриченко, прибывший из родственной организации с перспективой роста в воинском звании. Юрий Викторович был младше меня, наверное, на год или два, но уже прослужил в Разведке Тихоокеанского флота несколько лет, имел необходимый опыт специальной работы, и ему не нужно было перестраиваться, что-то кардинально менять. Как-то сразу с первых дней он спокойно и уверенно включился в работу. Вырабатывая командирские качества не окриком, не давлением, а высокой требовательностью к оперативным офицерам и, что было сразу заметно, личной помощью многим ещё не имеющим определённого практического опыта офицерам, Гавриченко приобретал авторитет среди всех категорий личного состава. Мне кажется, что он тогда и сам успешно осваивал многие ещё неизвестные ему вопросы, прежде всего, специальной, а также хозяйственно-организационной деятельности.
В этой сфере в помощь Юрию Викторовичу как нельзя своевременным и полезным оказалось назначение заместителем командира капитана 3-го ранга Владимира Ивановича Васюхина, который прибыл из зарубежной командировки и имел опыт работы на западном направлении. Однако это не внесло какого-либо диссонанса в общий ритм нашей специальной деятельности. Вместе с тем, как мне помнится, на хлопотном хозяйственно-административном участке работа стала проходить системно, стройно и по-деловому. Во всяком случае, необходимый для оперативной работы автотранспорт всегда был исправный и находился в готовности к выезду, да и катер в летнюю навигацию никогда не подводил.
Занимая высокую командную должность, Васюхин, хотя был младше меня по возрасту почти на десять лет, в общении всегда был корректен и уважителен. Со своей стороны я тоже выдерживал необходимую субординацию, и наши отношения носили нормальный служебный и деловой характер.
Верюжские Мая Серафимовна и Николай Александрович. Хабаровск. 1975 год.
В этот период со мной произошло неожиданное, случайное, но счастливое событие: я встретил замечательную, добрую, внимательную, любящую и прекрасную женщину, с которой связал свою судьбу, и вот уже более тридцати лет мы идём вместе по жизни.
Летом 1976 года командир части представил меня к назначению на должность старшего помощника начальника направления, а осенью того же года – к присвоению долгожданного очередного воинского звания «капитан 2-го ранга». Стало быть, как я прикинул, мне пришлось незаслуженно находиться в предыдущем звании почти два установленных срока и это при том, что должности периодически освобождались, но на них назначались офицеры значительно моложе, чем я, но угодные для прежнего командира.
Капитан 2 ранга Верюжский Н.А. Хабаровск. Октябрь. 1976 год.
Ясное дело, что в новых условиях моё настроение значительно улучшилось. Трудиться приходилось с прежней интенсивностью, но теперь-то чувствовалась поддержка и понимание своих начальников. Женя Синицын, оказавшись без подпорки Б.Д., так мы иногда называли Писюка, несколько «сбавил обороты» и к моим делам относился лояльно, без придирок и предвзятости, даже часто советовался и делился своими намерениями в скором времени перебраться в Ленинград. На мои вопросы, какие аргументы он использует для решения своей проблемы, он всегда уходил от прямого ответа. Он не писал каких-то заявлений, рапортов о переводе, но каждый раз, когда приезжала очередная комиссия с проверкой, всегда обращался со своим злободневным личным вопросом. В конце концов, эти настоятельные просьбы дали положительный результат, и Евгений Дмитриевич Синицын оказался в Ленинграде, правда, не на равноценной должности, как ему обещали, а с понижением, что его, естественно, очень обидело. Насколько мне известно, работа у него на новом месте по каким-то причинам не заладилась, и ему вскоре пришлось уволиться в запас в звании «капитан 2-го ранга».
После отъезда Евгения Синицына в град Петров в одном из разговоров Юрий Викторович предложил мне возглавить Первое направление и, не получив от меня возражений, написал соответствующее представление, а уже с августа 1979 года я вступил в новую должность. Вот так в течение трёх лет у меня получился такой головокружительный служебный скачок.
Естественно, круг моих обязанностей значительно расширился, повысилась ответственность. Количество дальних многодневных командировок у меня сократилось, но появилась необходимость чаще взаимодействовать с родственными частями и организациями. Работая в тесном контакте с Юрием Викторовичем, я всегда чувствовал его рабочий настрой на конкретное мероприятие, все мельчайшие детали он держал на контроле, без нудной назидательности осуществлял необходимую проверку всех отданных указаний.
По характеру ровный, в случае каких-либо промахов или недоработок, которые иногда случались в различных аспектах работы, Юрий Гавриченко никогда не проявлял грубости, оскорбления по отношению к офицерам, мичманам и гражданским сотрудникам. Бывали случаи, что сам командир, разбирая какие-то вопросы специальной деятельности, вызывал к себе того или иного оперативного офицера, где детально и обстоятельно совместно, не подавляя инициативу подчиненных, совместно с ними разрабатывал планы очередного мероприятия. Обладая высокой штабной культурой, Юрий Викторович строго и пунктуально, но без унижения человеческого достоинства требовал от каждого оперативного офицера качественного исполнения любого документа, независимо от степени его важности.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
.jpg)
