Встретились мы с Юрием Николаевичем впервые после расставания спустя 31 год в марте 1999 года. После этого мы с ним встречались практически ежемесячно. Если во время моей службы старпом Воробьёв Юрий Николаевич был для меня командиром, начальником и не более, то спустя десятилетия он стал мне старшим товарищем и другом.
06 мая 2005 года он отметил своё 72-летие. 9 мая мы с ним в 10 часов, поздравив друг друга с Днём Победы, договорились встретиться 12 мая. А в 16.00. прозвучал звонок от его жены Клары Максимовны, которая сообщила печальную весть, что в 14.00. скоропостижно скончался Юрий Николаевич.
9 мая 2009 года. День Памяти Юрия Николаевича. Поговорил с Кларой Максимовной. Вспомнили Юрия Николаевича. Она и пришедшие друзья сходили на могилу, посидели за столом. Проводив гостей, Клара Максимовна зашла в дом, прилегла на свою кровать и тихо умерла. Шёл ей 80-й год.
Да, возможно, капитан 2-го ранга Юрий Николаевич Воробьёв, старпом АПЛ К-27 "не хватал звёзд с неба" во время воинской службы. Не стремился к высоким должностям и званиям. Но хочу сказать, что он, а таких офицеров-подводников были десятки, тысячи, честно, добросовестно служил своему Отечеству, и, если надо, готов был отдать за него свою жизнь.
Глава 13. ПРИШЛА БЕДА НА ВСЕХ ОДНА
Присяге верны оставались в тот час
И делали всё, что возможно,
В бессмертье вступили вы, помня о нас,
Хотя было всё очень сложно…
Т.Геращенко
В двадцатых числах мая далёкого 1968 года Запада сообщили, что в акватории Баренцева моря потерпела катастрофу советская атомная подводная лодка. Сообщения были одно "интереснее" другого. И то, что мы тонули, что потеряли более 44 человек экипажа от радиации, что на корабле был бунт, ну и много чего другого. Со стороны официальных лиц Советского Союза не последовало никаких комментариев. Да и не принято было тогда говорить об этом. Все трагедии и аварии на первых атомных лодках всячески скрывались и засекречивались на многие десятилетия. Хотя и сегодня, спустя 42 года после той аварии на моём корабле, нет официального подтверждения её со стороны руководства ВМФ России, как, кстати, и других трагических "ЧП" на АПЛ. Нет опубликованных списков моряков-подводников, которые переоблучились тогда на моём корабле. А это значит, что они НИКОГДА не получат компенсацию за потерю своего здоровья. По всей вероятности, чиновники ВМФ, Министерства Обороны России ждут, пока мы все вымрем, и проблема сама собой решится.
Но вернусь к тем событиям, которые происходили на АПЛ К-27 24 мая 1968 года, участником которых мне, как члену экипажа, пришлось быть. До 1 мая был практически закончен весь мелкий ремонт на лодке, выход запланировали на 15 апреля 1968 года, но затем командование в очередной раз перенесли его на 21 мая в связи с указанием ФЭИ (Физико-энергетический институт имени А.И.Лейпунского) провести регенерацию сплава. И вот настал тот час, которого мы так долго ждали. Ведь все знали, что после контрольного пятидневного выхода в акваторию Баренцева моря, после возвращения в базу, экипаж несколько дней отдыхает и уходит в многосуточное кругосветное плавание (свыше 70 суток без всплытия).
В 1946 году вблизи станции Обнинское (Калужская область) для разработки ядерных реакторов основан . Ныне Государственный научный центр Российской Федерации — Физико-энергетический институт имени А.И.Лейпунского (ФГУП ГНЦ Российской Федерации — ФЭИ) — многопрофильная научная организация, ведущая комплексные исследования физико-технических проблем ядерной энергетики.
20 мая АПЛ оторвалась от коммуникаций и ночью 21 числа ушла в море, предварительно побывав на СБР (размагничивание корпуса). 22 мая экипаж приступил к испытанию уникальных ядерных реакторов с жидкометаллическим теплоносителем. В течение трёх суток реакторы испытывались на разных мощностях, при этом совершались многочисленные погружения и всплытия, скорость корабля командир доводил до максимальной. Нагрузки у моряков были колоссальные. Спали по три-четыре часа. Претензий со стороны науки к работе ядерных реакторов не было.
И вот наступило 24 мая 1968 года. Утром в каюту командира лодки к Леонову зашли представители института. Он в это время играл с доктором Борисом Ефремовым в шахматы и был в хорошем расположении духа. Да и почему ему и не быть? Претензий к работе экипажа и ядерных установок не было. Наука попросила командира дать ещё определённое время на испытание ядерных реакторов. Время ведь до возвращения есть. И Леонов дал добро. В 09.27. АПЛ произвела срочное погружение. В 09.29. начались очередные испытания ППУ (паропроизводящей установки). Перед этим экипаж получил в который раз инструктаж с пульта. Подробности того, что происходило в эти часы на ГПУ реакторов, описал в своих воспоминаниях бывший командир реакторного отсека Матвей Офман, который был оператором левого борта в тот день. Как установила Правительственная комиссия, ядерная авария на корабле произошла в 11.35. Точное ли это время – судить не берусь. Но если это записано в Акте комиссии, будем исходить из этого времени.
Что чувствовали мы в это время, когда произошла авария? Да ничего. Усталость, которая навалилась на всех после напряжённых суток. Кто-то нёс вахту, кто-то ходил по отсекам, кто-то "отдыхал" после смены. Напряжёнку мы увидели, когда к обеду началась беготня командира БЧ-5 Алексея Анатольевича Иванова, командира 1-го дивизиона Льва Пастухова и других офицеров с Пульта в центральный отсек.
При этом обратили внимание на поведение своего "бычка" (командира БЧ-5) Алексея Иванова. Он при прохождении отсеков всегда останавливался в каждом из них и уходил только после того, как пообщается с моряками, расспросит их о работе механизмов, о том какие есть вопросы. А здесь – пробегал с тревожным лицом, никому не задавая никаких вопросов, ничего не спрашивая. Это было не свойственно нашему командиру БЧ-5. Потом в отсек зашёл дозиметрист Лёша Фомин. Включив стационарный прибор, посмотрел, и мы заметили, как его лицо начало изменяться в выражении. Ничего не сказав, он быстро убежал в центральный отсек, где находилось всё командование. Потом мы узнаем, что все измерительные приборы просто зашкалило по всем радиоактивным излучениям, в том числе и по гамма.
Как гласит запись командира Леонова, он в 12 часов получил доклад от начальника службы "Х", что на корабле все приборы показали высокий уровень радиации. На вопрос Леонова: "Много?", тот ответил: "Не знаю, много…" Не буду утомлять читателя подробностями того, что происходило на корабле до прихода его в базу (он может с этим ознакомиться в Приложении 1.). В 18 часов 24 мая 1968 года атомная подводная лодка вернулась в базу. Пирс, где обычно всегда стояла лодка, был пустой. Ревели и звенели, издавая тошнотворные звуки стационарные приборы по контролю радиоактивного фона в базе. Этот рёв был слышен и в посёлке Островном, и в самой Гремихе. Лодка прилично фонила, особенно в районе реакторного отсека. На рубке находились командир корабля Леонов, старпом Воробьёв и ещё ряд офицеров. На пирсе стояло несколько уазиков (наверно, прибыло начальство дивизии), машина скорой помощи. Леонов, после окончания швартовки корабля, дав указания старпому и помощнику, сошёл на берег, подошёл к командиру 17-й дивизии, о чём-то они переговорили, сели в уазик и уехали в сторону штаба.
Спустя годы в своей книге контр-адмирал Мормуль Н.Г. напишет, основываясь на присланных ему воспоминаниях бывшего начальника политотдела дивизии Поливанова, следующее:
«Вслед за командиром на причал сошли замполит лодки Анисов В.В. и начальник медицинской службы майор Ефремов Б.И. Они доложили мне, что на лодке ненормальная обстановка, спецтрюмные едва ходят, больше лежат, травят. Короче, на лицо все признаки острой лучевой болезни.»
Дальше бывший начальник политотдела 17-ой дивизии рассказывает, как всё было организовано. Все подводники, сошедшие с корабля, доставлялись автобусами в госпиталь, в помещения постоянного проживания. Что по прибытии АПЛ в базу, было принято решение немедленно личный состав с лодки убрать. Что посильную помощь оказывали корабельные врачи и в госпитале. Короче, организация по прибытии атомной подводной лодки, на которой произошла ядерная авария, если судить по воспоминаниям начальника политотдела, была на высшем уровне! Пусть это останется на совести политработника. А как же было на самом деле? Какая была организация?
Из воспоминаний ст. 1-й статьи, шифровальщика (секретчика) на то время Николая Павловича Лабзуна:
«Леонов дал через меня телефонограмму командованию дивизии такого содержания: «Всплыли, идём на базу». О том, что произошла авария – ни слова. Если ты знаешь, нам добро на вход в базу не давали. Командир дивизии прислал указания – задержаться в районе острова Витте и ждать решения из Москвы. Я доложил Леонову содержание телефонограммы. В ответ услышал: «А, что будет, то и будет», и повёл АПЛ в базу.
По прибытии я спросил командира: «Какие мои действия дальше?» В ответ: «Все в санпропускник». И сошёл на пирс. Пока я собирал документы, опечатывал рубку и вышел на верх, командира уже не было, он уехал с командиром дивизии контр-адмиралом Проскуновым. Отмывшись, мы произвольно, вне строя добирались до казармы (это около 2 км), навстречу выслали грузовик, который подбирал наших людей по дороге, некоторые сами уже не могли идти, им помогали сослуживцы. Часть подводников рвало на обочину дороги. По приходу в казарму я сразу же пошёл в штаб к своему флагманскому спецу капитану 3-го ранга Бородину Геннадию Ивановичу (хороший был мужик). Рассказал ему о том, что произошло на лодке и об оставленных там секретных документах. Геннадий Иванович говорит мне: «Подожди, Николай, сейчас будешь давать на шифровальной машине телеграмму в штаб Северного флота об аварии на К-27». Через 20 минут такая телеграмма ушла в Североморск. А утром 26 мая меня послали с автоматчиком на лодку, за секретными документами.
Спустившись в центральный пульт, я увидел наших ребят без всяких средств защиты. Все были в парадной форме, как и я. (По всей вероятности, их не забыли, а просто нельзя было бросить работающие механизмы. Ждали смену. – авт.) Забрав тяжёлый железный сундук, и уже без мойки в санпропускнике, сел в машину и поехал в штаб. А спустя несколько часов нас начали партиями отправлять по госпиталям. Я сначала попал в Североморск, а потом в Ленинград. Заканчивая своё письмо, хочу сказать тебе, Слава, что, наверно, не стоит сильно ругать в книге Леонова.
Его самоуверенность, высокомерие, неумение или нежелание считаться с мнением подчинённых, возможно, и привели к таким тяжёлым последствиям. Но это было такое время. Он был человек той Системы, в которой мы жили и служили.»
Когда Леонов уехал, свободные от вахты подводники стали выходить на пирс. Спецтрюмные и часть ребят действительно уже самостоятельно не могли выйти с лодки. Им помогали те, у кого были силы, посадили в машину, а значительная часть моряков после санобработки двинулась в сторону казарм. Многим было плохо. Добрались до кубрика, сил раздеться уже не хватило, так и ложились в койку. Встречаясь со старпомом Воробьёвым Юрием Николаевичем, мы часто говорили о том дне, когда лодка возвратилась на базу. Тогда он сказал, что на лодке остались только те, кто мог нести вахту, и там, где нельзя было оставить работающие механизмы без присмотра. В отсеках остались и продолжали вахту старшины Володя Газин, Иван Пыдорашко, Иван Панченко, Саша Миняев, мичман Иван Немченко, Виктор Котельников, Лёша Куст, Виктор Завизион, Виктор Тиняев, Виктор Балашов, Женя Уланов, офицеры Самарин Иван, Резник Владимир, Попельнух Григорий, Корбут Николай, Надточий Валерий и другие.
Офицеры и мичманы, которые сошли на берег, получили, возможно, указание: "Немедленно, прежде чем уйти домой, посетить кубрик, проверить лично состояние моряков и, если что, – направлять их в местный госпиталь".
Вечером автор книги оказался в госпитале. Поздно ночью нас, лежавших там, в госпитале, посетило начальство дивизии, но толком поговорить с моряками им не удалось, ибо все они были пьяны. Да-да – это был тот случай, когда морякам разрешали пить спирт, при этом дозы не очень-то и ограничивали. Вот и пили, сколько могли, закуски снабженцы подводникам не жалели... Ведь все думали, что спирт повышает сопротивляемость организма. Как потом скажет главный радиолог Министерства здравоохранения СССР : "Это была ошибка". Вот это и была вся помощь со стороны медицинского персонала военного госпиталя в Гремихе. Перед вылетом в Ленинград нас очень тщательно обследовали дозиметристы. Записав все данные и ничего не сказав, они исчезли. Наверное, полученные ими цифры пылятся в архивах и по-прежнему недоступны простым грешным.
Продолжение следует
.jpg)
