Ленинград встретил по-весеннему тепло. Самолёт Ту-104 вечером 24 мая 1968 года приземлился на военном аэродроме. Ещё из иллюминатора мы увидели вереницу санитарных военных машин. Их было свыше десятка, и это на десять человек! По лицам встречающих, мы поняли, что они удивлены: самолёт, десяток машин – и всего десять клиентов. Более того, перед этим со спецотделения, в которое нас предполагалось положить, в срочном порядке убрали тяжелобольных подводников, которые отравились в море ртутью. А здесь прилетели здоровые на вид парни, только немного заросшие да усталые. "Странные" больные. Тем более что многие врачи и медсестрички впервые столкнулись с поражёнными радиацией подводниками. Только спустя несколько дней все увидели, что она, эта радиация, собой представляет. Увидели по тем, кто прибыл первыми, особенно по ребятам-спецтрюмным.
Расположились по желанию в двух машинах. От сопровождающих медицинских работников узнали, что им было дано указание "немедленно направить скорые машины в аэропорт для встречи тяжелобольных", а кого, откуда – им не сказали?!
Прибыли в , что находится на проспекте Газа, 2. Подъехали, как потом узнали, к 11-му спецотделению (это было одноэтажное здание, ещё со времён Петра Первого). Возле него стояла группа врачей и медсестёр отделения, начальник госпиталя –все в бахилах, противохимических костюмах. Ничего не спрашивая, повели в душ, забрали всю нашу одежду и развели по палатам, каждого в отдельную. Не знал, что более двух недель мы не будем видеть друг друга, не будем общаться, не будем знать, как там состояние здоровья у каждого. Медсёстры старались уходить от задаваемых вопросов. На следующий день в отделение прибыло ещё 14 моряков подводников во главе с офицером Домбровским Владом. Последние подводники, которые переоблучились 24 мая в море, поступили в госпиталь 29 мая 1968 года. Всего в 1-й Военно-морской госпиталь поступило 83 человека. Остальные моряки были направлены в госпитали Североморска и Москвы. Тогда же в госпитали ВМФ положили и всё командование корабля. Два старпома (двух экипажей) Томко Е.А., Воробьёв Ю.Н., два помощника Милованов В.Н., Сальников Л.Н., замполит Анисов В.В., все командиры БЧ. Командир второго экипажа Новицкий Г.Г. был направлен в госпиталь Североморска. В Гремихе при АПЛ остался командир первого экипажа Леонов П.Ф., который более полутора месяца работал в составе правительственной комиссии. И только после завершения ее работы был направлен в госпиталь в г. Североморск. Ему сообщили, что доза облучения составила свыше 300Р, как и практически у всех подводников, которые были ранее направлены в госпиталь. Со временем эту цифру уберут из медицинских книжек офицеров и сверхсрочников, и объявят, что все моряки-подводники получили годичную дозу облучения в пределах 50Р!!! О матросах и старшинах срочной службы и говорить нечего. Им никто и ничего ни о каких-либо дозах не сообщал.
В книге "Атомная подводная эпопея" (1994 г., 210 с.) контр-адмирал Мормуль Н.Г. пишет: "...Двадцать человек получили значительные (от 600 до 2000 Р) дозы облучения". Цифра близка к истинной, ибо такая доза могла повлечь смерть спецтрюмных, а десяток подводников около года вынуждены были проходить лечение в госпитале. Некоторым сразу же давали группу инвалидности. Откуда уважаемый адмирал взял такие данные, не могу судить, может от врачей госпиталя? Сегодня можно только предполагать. Через две недели, морякам (не всем) разрешили покидать палаты и выходить во двор госпиталя. Мы стали общаться со своими товарищами, которые лежали в другом корпусе, и которых не видели со дня убытия из Гремихи. Было одно препятствие: всем тем, кому разрешили ходить по госпиталю, категорически запретили заходить в палаты, где лежали крайне тяжёлые моряки. Но одно дело "запретить", второе – добиться выполнения. Конечно, хотелось увидеть Витю Гриценко, Сашу Петрова, Колю Лагунова, Вадика Куликова, которые лежали по отдельности в палатах, и к ним никого не допускали из членов экипажа, находящегося в госпитале.
Первым, кого я увидел, был Виктор Гриценко. То, что я увидел, повергло меня в шок. И сегодня, спустя почти 42 года с того дня, всё стоит чётко перед моими глазами. Это был уже не Витя, сильный, красивый парень, который только вот пару месяцев как вернулся с отпуска.
Гриценко Виктор Алексеевич, спецтрюмный (1946-1968 гг.).
Передо мною лежал человек, на теле которого не было ни одного живого места. Он только слышал и практически ничего не видел. Услышав, что кто-то вошёл в палату, он тихо спросил: "Кто это?"
– Витя, это Слава Мазуренко.
– А... Привет, Слава. Как ты?
– Да ничего, – говорю.
– А я, вот видишь, какой?
Я ничего не ответил. Комок подошел к горлу, не мог говорить. Ведь я не ожидал такое увидеть. Слышу шёпот Виктора: "Ничего, скоро и я поправлюсь, мне врачи сказали, что через недели две всё будет нормально, потом поеду в санаторий и домой".
Ответить я ему не успел, в палату зашла медсестра и, увидев меня, приказала уйти.
День ходил как чумной, да и не только я один, то, что увидели многие, всех потрясло: как матросов, старшин, так и офицеров. Ведь это могло случиться с каждым из нас!
Врачи отделения и всего госпиталя делали всё от них зависящее, чтобы спасти тех, кто уже был смертельно болен. С чувством благодарности вспоминаю врача Анну Сергеевну Сорокину – начальника госпиталя Титкова, медсестёр и нянечек. Но и врачи бывают бессильны.
07 июня 1968 года в 21.45. умирает штурманский электрик Володя Воевода, которого смертельная доза радиации застала в штурманской рубке 3-го отсека. А дальше ушёл из жизни Виктор Гриценко –спецтрюмный реакторного отсека (16.06.68 г. в 15.45.).
Узнав о смерти своего товарища, остановилось сердце у спецтрюмного Вадима Куликова (18.06.68 г. в 18.07.).
В великому , я не располагаю на сегодня их фотографиями. Нет сведений и о их родных и близких.
24 июня в 5 утра уходит спецтрюмный Саша Петров. В 5-й палате спецотделения врачи борются за жизнь ещё одного спецтрюмного – Николая Логунова, который получил около четырёх-пяти смертельных доз!!!
Если нам, выжившим, первые дни меняли кровь напрямую (сдавали курсанты военных училищ) по два–три раза, то спецтрюмным, в том числе и Логунову, – десятки раз! Десятки раз вливали костный мозг, который также сдавали курсанты. Врачи прямо сказали: "Мы всё сделали, что могли, всё теперь зависит от Логунова и от Бога". И Николай выжил! Всем смертям назло! Благодаря силе воли, его жене Маше, которая, бросив всё в Гремихе, с маленьким ребёнком приехала в Ленинград. Жилья не было, работы тоже. Но нашлись добрые люди, ведь Ленинград – это особый город, блокадный. И жители, пережившие блокаду, – особенные. Они помогли Маше с жильём, и она устроилась уборщицей. Сидела сутки возле Николая. Читала стихи, рассказы, играла на гитаре, рассказывала о новостях. Только молчала о том, что уже нет его друзей и товарищей. Более года проходил он лечение. Появилась надежда, что всё – он сможет жить полноценной жизнью. Увы, болезнь преследовала его все годы. Раны то открывались, то закрывались. Некоторые просто не заживали. В 1980-х годах ему ампутируют обе ноги, левая рука почти бездействует. Умирает Мария, жена. И Николай сдался. В январе 1995 года он скончался в возрасте 52-х лет.
.
Хоронили тогда умерших в госпитале подводников под покровом глубокой секретности. На родине спецорганы предупреждали родителей, что их сыновья погибли при исполнении воинских обязанностей, и больше никаких комментариев. Было запрещено вскрывать гроб с телом. Автор записок только в 2007 году разыскал родного брата Виктора Гриценко, Ивана, в Луганской области (Украина) в одном из сёл. И тот, только спустя 40 лет!!! узнал правду о смерти своего родного брата. Родители так и ушли из жизни, ничего не зная о причинах гибели сына. Пройдут десятилетия и им, погибшим спецтрюмным АПЛ К-27, посвятит свое стихотворение поэт, военный моряк .
Июль 1968 года. Ленинград. Часть экипажа АПЛ К-27 после лечения в 1-м ВМОЛГ (госпитале). отзовитесь, кто узнал себя или своих родных, близких.
Ну, а что же мы?! Оставшиеся в живых по воле Бога и врачей?
В конце июля месяца 1968 года после лечения в госпитале, санатории многих выписавшихся моряков направили на ВВК, которое состоялось в г. Зеленогорск под Ленинградом. Больше это была формальная процедура в отношении моряков срочной службы. Зашёл. Прочитали: "ЗДОРОВ. ГОДЕН К СЛУЖБЕ НА АПЛ И К РАБОТЕ С РВ!»
По прибытии в Гремиху отправили в отпуск домой, а осенью, записали всем тем, у кого закончился срок службы, "демобилизован на основании Приказа Министерства Обороны СССР!"
Всё. Никаких бумаг, никаких записей в военный билет! Как будто и не было ядерной аварии на корабле, как будто никто из нас и не лечился длительно в госпиталях, никому не переливали кровь, не вливали костный мозг, не спасали от полученной дозы радиации.
Врачи и до сих пор пытаются убедить общественность, что всё это не имеет отношения к тем событиям. Что сказать по этому поводу? Отвечу им словами моего друга и сослуживца, боевого офицера, который сам с десяток лет ползал "животом в реакторном отсеке", и является инвалидом 1-й группы.
«Нет слов!!! А ещё кто-то будет пи…ь, что связи аварии на К-27 и нашего здоровья не существует. Х.. бы им всем в одно место!»
Саша Петров, спецтрюмный. Удостоверение погибшего А.И.Петрова.
Что ж очень верно, и как говорят у нас на Украине, "смачно" сказано. Эти слова пришли к другу после того, как он посмотрел данные и увидел, что из десяти подводников, прошедших через ядерную аварию, ушли из жизни в последующие годы восьмеро, и все от онкологических заболеваний, в возрасте до 55 лет! Ради чего всё это было? Конечно, знаю, что мне ответят. Ради укрепления военного могущества государства. Ради научного прогресса. Ну, и что? Укрепили мы этим государство, которое тогда защищали? Чем это государство потом отплатило морякам-подводникам, жизнью и здоровьем которых там при испытании новых уникальных ядерных реакторов манипулировали? Да ничем! Заставили всех на три десятка лет закрыть рот, забрав у всех подписки о неразглашении государственной тайны. А потом через 25 лет подвергали их унижениям при получении льгот, которые они заслужили. Сколько пришлось "потопать" по судам, чтобы получить довольно скромные льготы тому же Агафонову, Корбуту, Милованову, Домбровскому, Фомину, Ткаченко, Литвиненко, Уланову, Раине, Щербине, Ивченко, Кудряшову, Миняеву знают они и сам Бог! Многие их не дождались – ушли в мир иной: Маркин, Спиридонов, Хутченко, Кулаков, Левченко, Козлов, Вовк, Погодин и многие другие. До сих пор не могут добиться льгот Николай Соя и Николай Мельник. Получаемые ими письма из в/ч 72190 (Москва) заставляют этих больных 70-летних людей месяцами ходить по местным чиновникам, собирать справки, давать запросы.
Алексей Фомин, химик-дозимитрист, Алексей Семенович Фомин. 2009 год. Евгений Уланов, турбинист.
Продолжение следует
.jpg)
