Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Судовые закрытия с автоматическим управлением

Флоту предложили
двери и люки
с автоматикой

Поиск на сайте

Неизвестный адмирал. Часть 4.

Неизвестный адмирал. Часть 4.



А если посмотреть на фасад дореволюционных Коровников с реки Волги, то мы увидели бы справа налево каменный дом попа, два каменных церковных корпуса, каменный двухэтажный дом купца-фабриканта Вахромеева, два каменных корпуса тюрьмы, трактир Шапкина, дореволюционный двухэтажный дом, называвшийся «Золотой бережок» - бывшее питейное заведение с весьма низкой моральной репутацией, ставшее в мои годы общежитием для рабочих; каменный корпус паровой мукомольной мельницы Гнуздева, дом лавочника Пятакова, дом коммерсанта Серебренникова, дом домовладельца Калугина; «Казенка» - питейное заведение, принадлежавшее государству (казне), торговавшее водкой и пивом в разлив и на вынос, дом-общежитие рабочих. Это значило, что самое лучшее место в слободе, не подвергавшееся наводнениям, не угрожавшее жильцам неудобствами и тревогами, было занято атрибутами религии, царского закона, капитала.
Нельзя не вспомнить ледоходов на Волге в дни весеннего половодья, проходивших до прекращения наводнений. То были удивительные, впечатляющие зрелища.



А.К.Саврасов. Ледоход на Волге. Этюд для картины «Разлив Волги под Ярославлем».

Четырехсотметровая ширина Волги сплошь покрывалась движущимся со скоростью двух-трех км в час битым льдом, толщиной от 50 до почти ста см. с редкими небольшими ледовыми полями. Все проходило в непрерывной динамике: льдины кружились, наталкивались и налезали одна на другую, переворачивались, нагромождались, образуя торосы, которые тут же с шумом рушились. Берег реки был устлан массивными кусками льда, вытолкнутыми из воды их более сильными «ретивыми» соседями. Днем и ночью слышался непрерывный шуршаще-шипящий шум. И так до пяти-шести суток.
Лед проносил мимо Коровников бревна, доски, шкафы, стулья, деревья и кустарники, вырванные с корнем, и т.п. Однажды принес деревянную баржу, плохо, видимо закрепленную нерадивым хозяином. Другой раз – избу в три окна, в третий раз – живую собаку, метавшуюся по льдинам в попытках выбраться на берег.
Километрах в семи-восьми от Коровников вниз по течению Волга делает поворот. На этом месте почти ежегодно возникали ледовые заторы – нагромождение льдов в русле реки настолько, что лед закупоривал проход воде. Уровень воды поднимался, река выходила из берегов и заливала низменные прибрежные территории. Иногда заторы самоустранялись, изредко применялись для этого и пушки.
В Коровниках действовали две паровые мукомольные мельницы: одна – Гнуздева, другая – Щербакова, небольшая трепальная фабрика (выделывала паклю). Вблизи действовали два лесопильных завода - Глинкина и Грачева, механическая мастерская пароходства, шпалопропиточный завод, паровозное депо, ремонтные мастерские, железнодорожный узел с главным в те годы Московским вокзалом.



Многие жители Коровников были рабочими и служащими на этих предприятиях и заводах. Другие работали в городе. На предприятиях Коровников работали также сезонные рабочие, прибывавшие в слободу с началом навигации на Волге. Разъезжались поздней осенью. Это были чернорабочие, грузчики, рабочие по двору, сторожа и т.п. Среди сезонников превалировали казанские татары, немалая часть которых приезжала семьями, с малолетними ребятами. Проживали они в домах-общежитиях для рабочих.
Бывал я в этих общежитиях. Помнится, к примеру, барак, стоящий в глубине двора Гнуздевской мельницы. Площадь около сотни кв.м. сплошь застроена деревянными, двухъярусными нарами, на которых и размещался народ (и русские из деревень, и татары). Семью от семьи отделяло какое-нибудь дранье: кусок старой мешковины, холстины, рогожи, фанеры. Теснота.



Внутренний вид казармы для рабочих фабрик Товарищества мануфактур Ивана Коновалова с сыном. Село Бонячки Кинешемского уезда Костромской губернии. Фото Павлова П.П. 1910-е гг.

Примечание В.Л.Бекренева: В 1981 году я в составе экипажа новейшего атомного подводного крейсера прибыл в губу Нерпа, что рядом с Западной Лицей, из г. Палдиски ЭССР. Вместе с нами были члены семей наших офицеров и мичманов: жены, малые дети со всем скарбом, которые не имели возможности другого места ожидания. Разместили всех нас в общей матросской казарме, которая по описанию отца отличалась только тем, что нами был наведен порядок, чистота, а семьи от семей отделялись развешенными простынями, в общий туалет ходили по очереди. До этого, будучи курсантом 4 курса в 1976 году я прибыл на практику в поселок Гаджиево, названный именем однокурсника и друга отца, участника его музыкального ансамбля. Тогда зимой в 35 градусный мороз нас разместили в казарме, в которой не было стекол. Мы завесили окна одеялами, достали батарейные элементы, положили их на кирпичи, напрямую подключили в сеть, температура ночью оставалась отрицательной. Так что это «генетически русское» отношение к простым и даже к непростым людям в нашей многострадальной стране со стороны хозяев сохранилось по сей день. Почему?!

Общежитие для сезонников-татар было сооружено в подвале жилого дома площадью порядка 40 кв.м., без дневного света, кроме ограниченного луча, что пробивался с улицы через входную дверь. И, конечно, без вентиляции, кроме двух маленьких продушин в кирпичном фундаменте на высоте 20-30 см. от земли. Те же нары, такие же семьи с малышами, включая грудных, такая же теснота.



Еще одно (гламурное) альбомное фото - Детская комната в казарме для семейных рабочих. 1910- гг.

Можно, видимо, представить атмосферу в тех общежитиях. Слобожане возмущались таким явлением, называли общежития рассадником заразы. И, действительно, жильцы общежитий заболевали, как говорили взрослые, тифом, чахоткой, дизентерией и даже холерой. Болезни поражали особенно детей. И характерным для того времени было то, что бесчеловечное отношение к рабочему люду не беспокоило и не волновало ни хозяев, ни администрацию предприятий, ни полицию, ни попов, ни «отцов города» - крупных богатеев. На протесты рабочих они отвечали: «Я даю тебе жалование, жилье, спасая тебя от голода и холода, а ты еще не доволен! Уходи, мне ты не нужен». Вся забота о заболевшем состояла в том, чтобы избавиться от него. У ворот той же мельницы Груздева всегда толпились мужчины, здоровые люди, готовые на любых условиях пойти в наемное рабство.
Бедность, нищета, неустроенность глодали волю, психику людей труда. Не все выдерживали, не все видели выход из охватившего их состояния.
В Коровницкой «Казенке» никогда не было пусто, так же, как и в трактире Шапкина. У входа в эти заведения можно было видеть бесчувственно валявшихся на земле, порою в грязи пьяных. Здесь возникали драматические семейные конфликты между пьяным мужем и женой, сопровождавшиеся взаимными побоями в присутствии их же детей, плачем, рыданием, истерикой. Пребывая в горе, материальной необеспеченности, некоторые доходили до безумия.



Владимир Маковский. "Не пущу!". 1892.

Ни во что не ценилась жизнь рабочего, бедняка, простолюдина. Даже церковь, проповедавшая о равенстве всех перед богом, что бог ко всем одинаково милостив, что он защитник рабов своих – верующих, не только не выступала в защиту рабочего люда, наоборот, пугала его «божьей карой» на этом свете и «страшным судом» на «том» за попранье социальных порядков. Почему не выступала?. Да потому, что церковь сама была первейшим и могущественнейшим прислужником царизма и класса имущих, отвлекая трудящихся от классовой борьбы.
Житейские болячки, бесправность, гибель на войне родных и близких занимали мысли и думы людей труда. Они были предметами разговоров, бесед, в частности, по вечерам, после тяжелого трудового дня, на скамеечках у ворот дома и во дворах. Мужчины чаще собирались группами по 3-5 человек у костров у уреза волжской воды. В кострах пеклась картошка, а над пламенем висел емкий жестяной чайник, как говорится, «в дым закопченный».
Мы, малыши крутились со своими играми-шалостями около беседовавших и нередко становились невольными «подслушивателями» их разговоров. Конечно, ничего мы не понимали, особенно мужчин у костров. Однако отдельные, неизвестные нам ранее слова иногда оседали в памяти, например, «держиморда», «легавый», «шпик» и т.д. и вызывали любопытство.



Николай Кровавый - миф о добром царе.

Помню, пришел однажды домой и спросил у матери, показывая пальцем на икону «Николая чудотворца»: «Это он Николай кровавый?». Мать вижу как будто чего-то испугалась, смотрит на меня широко раскрытыми глазами и молчит. Через несколько секунд, видимо, пришла в себя и ответила: «Я не знаю такого. А это, она кивнула головой в сторону иконы, Никола милостивый, спаситель на водах». Минуты через две-три она строго добавила: «А ты никогда не суй нос в чужие разговоры».
В те годы, именно здесь у костров на берегу Волги я впервые услышал ряд песен, которые тихо, как говорится, вполголоса иногда пели рабочие: «Выдь на Волгу! Чей стон раздается....», «Дубинушка», «Бродяга». Запомнились слова, но из какой песни, никогда больше не приходилось слышать, не знаю: «По пыльной дороге телега несется, а в ней по бокам два жандарма сидят» и далее припев: «Сбейте оковы, дайте мне волю. Я научу Вас свободу любить». Запомнилась даже мелодия этой песни. Смысл их, о ком и о чем они, познавались позднее.
Были, я видел, сцены, когда полиция разгоняла рабочих от костров, поступая с ними довольно грубо. А вообще-то полиция была «разборчива» в своих действиях. С представителями коровницкой, так сказать, «аристократии», в которую причислялись поп с дьяконом, коммерсанты, домовладельцы, лавочники, трактирщики, у полиции были одни формы общения, а с рабочими – с кадровыми и сезонными – другие. Встречаясь с первыми, полицейские сгибались в глубоком поклоне и с умиленной улыбкой «брали под козырек», а с рабочим людом, если им что-то не нравилось в их поведении, поступали иначе – отпускали зуботычину, давали «взашей», избивали «селедками» (шашки полицейских). Конечно, в массах трудового народа накапливался «горючий материал», возрастала ненависть к «батюшке царю» и его сатрапам, проявлением которой может служить встреча ярославцев, и в частности, жителей Коровников парохода, на котором Николай Второй прибыл в Ярославль.



Николай II юбилейные торжества в г. Ярославль. Фильм 1913 г.

В августе 1913 года Дом Романовых торжествовал свое 300-летие. Царь с семьей и значительной свитой объезжал старинные города. В один из августовских дней мы с ребятами, как всегда утром, пришли на волжский берег и... небывало удивились. На Волге пустота и тишина. Перед Коровниками каждое утро можно было видеть пассажирские пароходы, буксиры в одиночном плавании или с караванами барж, плоты, сплавляемые к лесопильным заводам, лодки с рыболовами или катающейся молодежью, лодки у берега или на берегу, а напротив гнуздевской мельницы редкий день не было барж. А тут... чистота!
Над рекой всегда раздавался какой-то шум: пароходные гудки, удары по воде пароходных колес, крики грузчиков, купающейся детворы, их матерей, стирающих или полощущих в реке белье, когда их чада совершают какие-то опасные поступки, уплывают, например, далеко от берега и т.д. А тут... - тишина!. На реке ни человека, ни баржи, не лодки. Даже на берегу нет ни одной лодки. По приказу полиции они были утащены во дворы. Да и на набережной - ни человека. Лишь полицейские ходили парами.


Главное за неделю