В 1926 году, демобилизовавшись из армии, Николай с семьей выехал в Ленинград и проживал временно вместе с родителями жены. Первоначально он устроился на административно-хозяйственную работу в управлении строительства Волховской электростанции – первой электростанции, возводимой по ленинскому плану электрификации страны. Затем в органах алюминиевой промышленности, а в последние его трудовые годы – в системе органов управления цветной металлургией, в частности, по сбору в Ленинградской и ближайших к ней областей вторичного цветного металла.
Обучаясь в Военно-морском училище, я посещал Николая почти каждую неделю. После училища встреча была в 1938 году, когда я возвращался через Ленинград из Испании. Следующие наши встречи были в 1942-1943 годах в блокированном Ленинграде, когда я находился на службе в штабе Балтийского флота. Нашел Николая в больнице. Страдал дистрофией, был весь слаб. Но постепенно, когда по «дороге жизни», проложенной по Ладожскому озеру, пошло снабжение Ленинграда с «Большой земли», он поправился и приступил к работе начальником конторы «Вторцветмета».
Фото из фонда Бийского краеведческого музея.
С началом войны его семья из Ленинграда была эвакуирована. С этой должности Николай и вышел на пенсию.
Я был обижен на Николая. Вся его семья жила какой-то замкнутой жизнью. Такой тон был задан Татьяной Григорьевной, женой Николая. А последний – не нашел воли преодолеть мещанство своей супруги.
У них родились две дочери: Людмила в 1922 году, Нина в 1924 или в 1925 году. Обе с золотыми медалями закончили среднюю школу и Ленинградский университет. По этому или другому обстоятельству, Татьяна Григорьевна для воспитания своих дочерей избрала метод «высшего света». Резко ограничивала их в общении с молодежью того же Ленинградского университета, участие в общественной работе. Действовала так, чтобы мужьями дочерей были только лица с общественным положением. Остальные не допускались. А Николай был сторонним наблюдателем. В итоге – старшая дочь вышла замуж, как говорится, «в возрасте» за человека значительно моложе себя. Младшая дочь так замуж и не выходила. Сейчас ей более 60 лет. Работала юристом.
Ну,.. – это их внутреннее дело и не по этому поводу возникла у меня обида на Николая, которая накапливалась во мне годами.
Николай. Брат Л.К.Бекренева. 1898-1984. Похоронен в Ленинграде.
Вот ее составляющие:
– Он знал степень беспокойства и озабоченности Елизаветы Евграфовны о жизни ее детей. И тем не менее, он, после выезда из Ярославля в 1926 году, ни разу не навестил мать, сестер, чтобы справиться о состоянии их здоровья или просто, хотя бы повидаться. Мать лишь однажды в 1920-х годах ездила к ним в Ленинград.
– Он знал, что после войны в Ленинграде в Высшем училище обучается его племянник, сын Веры, Лешка Сорокин. И тем не менее, за 4 года, пока учился Лешка, он ни разу не навестил его. А когда Лешка сам пошел к ним и назвал себя, то Татьяна Григорьевна, не открывая входной двери, коротко ответила: «Принять не могу» (термин-то какой!). И не приняла.
Алексей Михайлович Сорокин, племянник Л.К.Бекренева, рожд. 1926 года. Сын сестры Веры. Фото 1948 года.
– И Николай и Татьяна Григорьевна знали, что в Нахимовском училище и в Высшем военно-морском училище имени М.В.Фрунзе учатся три моих сына. И ни одного их них за все годы обучения не навестили и к себе не позвали, не поинтересовались...
– В январе 1956 года скончалась наша мать. Оба они были своевременно оповещены об этом событии. Ни один не приехал в Ярославль, чтобы похоронить Елизавету Евграфовну. В 1973 году скончалась Тоня, в 1979 – Вера, в 1981 – Раиса. Николай ни одну из них не проводил в последний путь.
Откуда, чем вызвано его такое неоправданно пренебрежительное отношение к матери, к сестрам?! Для этого не было никаких оснований. Простить такое отношение я не мог, о чем и высказал при личной встрече, тем более, что сам предмет встречи вывел меня из равновесия.
– Сейчас уже не помню года, но после кончины Елизаветы Евграфовны, приехала к нам, в Москву Людмила – старшая дочь Николая.
«Дядя Леня!, - рассказывала она, – в войсковой части, в которой служит Юра (ее муж, морской офицер, работал в береговой части), освобождаются две должности: обе престижные, более высокой категории и с большим денежным окладом... - поторопись с ходатайством о назначении Юры на одну из этих должностей».
Меня взбудоражило. Я встал, закурил (чтобы «не сорваться»), зашагал по комнате. Остановился и спросил:
«От кого тебе известно о том, о чем сейчас поведала мне? – От Юры, - последовал ответ, - он еще сказал....
Ответ еще более усилил мой гнев.
«Если и решу ходатайствовать, сказал я, - то не о том, чего вы добиваетесь... опасного , доверять сведения, разглашать...».
– Примерно через 4-5 дней приезжает Николай. Поскольку приезд его, после длительного перерыва, был для меня неожиданным, я заподозрил цель его появления. Что бы не тянуть, как говорится, лямку, спросил его о цели приезда.... «Я тебя очень прошу за Юру, вопрос срочный!».
И тут я не сдержался. Два обстоятельства придали мне «волю» выговаривать брату, который старше меня на 9 лет.
Во-первых, он даже слова не сказал о своем желании повидаться со мной, с нашими сестрами, с моей семьей. Во-вторых, я понял, что он приехал не ко мне, а к моему положению, воинскому званию... решать свои корыстные цели, обходя действующие законы и инструкции, обходным путем, через заборную щель... «А сейчас ты меня хочешь превратить в «толкача» своего зятя, которого, кстати, я совершенно не знаю. Почему ты не приехал проводить в последний путь свою мать?».
В ответ он молчал. Мне показалось (или мне хотелось этого видеть), что глаза его увлажнились.
Николай скончался в 1984 году на 87-ом году жизни.
От всей нашей большой семьи в живых остался только я, единственный. Однако здравствует ее разросшееся потомство с различной родственной принадлежностью к Елизавете Евграфовне (см. дерево).
Все последующее повествование пойдет обо мне – младшем сыне Елизаветы Евграфовны.
Глава IV. Коровницкие годы.
Первое, что осело в моей памяти из внешнего мира (за пределами квартиры) были звуки деревянной, звали ее, ночного сторожа, ходившего по переулкам слободы в темное время суток.
Конструкция ее простая: полый, замкнутый ящичек из «звонкого» дерева с рукояткой и шариком (тоже из дерева), прикрепленным к ящику сыромятным ремешком с другой от рукоятки стороны. Сторож качает за рукоятку вверх-вниз ящичек, шарик ударяется по верхней и нижней его поверхностям и издает звуки, далеко слышимые в ночной тишине.
Те звуки не то, что успокаивали меня, призывая к беззаботному сну, а, наоборот, тревожили, чем-то невидимым пугали.
Кстати, вспоминая сейчас те звуки, задаюсь вопросом: какая цель преследовалась охраной такого рода? Конечно, сторож мог прийти на помощь, услышав, например, крики: «Караул» или «Помогите» человека, оказавшегося в опасной ситуации. Да и то, вряд ли, так как сторожами-то были, по-современному сказать, пенсионеры, безоружные старики. Он не мог задержать преступника, не упредить преступление. Услышав звуки колотушки, тем более, если они, звуки, приближались, преступник (и) мог (ли) притаиться в темноте, с удалением звуков, продолжать свое черное дело. Таким образом, звуки его колотушки, разносимые по переулкам слободы, можно приравнять к сигналу для всех жителей: «Не спите, братцы, по ночам, если не хотите быть обкраденными!». В этом смысле можно видеть пользу сторожевой службы. Но как бы там ни было, звуки колотушек ночных сторожей тех далеких лет разносились по всей Руси.
Из первых внешних (уличных) людских обликов запомнился больше всех облик околоточного Борисова – начальника полицейского участка слободы: высокий, широкоплечий, плотный, с лицом, рассеченным розовато-фиолетовыми прожилками, с густыми черными бровями и усами, в черной фуражке с большой «серебряной» бляхой, в черном длинноватом мундире с кручеными красными погонами и с красным кантом обшлагов мундира, в широких черных брюках (шароварах) заправленных в сапоги с напуском на голенища. Словом, похожим на «тараканища»
Взрослые пугали нас Борисовым, если наши шалости принимали нежелательный характер или масштаб, тут же раздавался женский голос: «А вон, за углом-то, Борисов стоит, сейчас придет и в тюрьму вас посадит». И действовало. А когда сами мы видели Борисова, мгновенно разбегались.
Играли мы «в прятки», «в салочки»; переходя в 6-8 летний возраст, добавляли - «в бабки», «в лапту», «в чижика». С этого времени мы днями проводили время на берегу Волги, зимой и летом. Иногда совершали летом и осенью походы в недалекие от слободы подлесок и лесной массив.
.jpg)
