До обеда они пошли в лес, и густые кроны деревьев сомкнулись над ними. С тревогой Ростислав наблюдал за отцом — хорошо ли тот видит? Иногда отец оступался и нащупывал дорогу своей палкой. Но когда Ростислав пытался поддержать его, отец высвобождал руку.
В лесу было торжественно-тихо. Солнечные лучи струились то на полянку с заманчиво алевшими шляпками подосиновиков, то на песчаную просеку, уходившую вдаль. Чудовищные камни чернели за рыжими стволами могучих сосен; то тут, то там за песчаными дюнами что-то зеленело, синело и розовело — то была гладь пустынного моря. Пахло прелым листом и грибами. Дети собирали бруснику, Лиловый вереск мягко похрустывал под ногами. Где-то постукивал дятел и глухо куковала кукушка.
Здесь было спокойно, и Ростислав выложил отцу все, что его волновало. Отец чувствовал, что творилось на душе у сына, старался успокоить .
— Я, когда получил свой первый корабль, был моложе тебя на два года. Но запомни, сынок, — сказал он, когда они возвращались в поселок, — годы бегут незаметно. Ты чувствуешь себя молодым, полным сил, глядишь далеко вперед и вдруг в один прекрасный день встречаешь знакомого, которого не видел лет десять — двенадцать, и узнаешь его с превеликим трудом. Неужели это Колька Божаткин, командир «охотника», неуемно веселый герой? Лицо в морщинах, ноги волочит с трудом, в глазах — белесая муть... Окликнешь — он долго всматривается, прежде чем поздороваться. Вот тут-то и понимаешь, что и ты изменился и тебя не узнать...
Поговоришь о старческих болезнях: гипертонии, склерозе, стенокардии, подагре — и осознаешь, что большая часть твоей жизни уже прожита, что ты уже не сможешь, как прежде, лазать по вантам, работать в сутки по двадцать часов, и захочется тебе оглянуться и посмотреть, что ты сделал за эти годы и удовлетворен ли тем, что тобой сделано. Вспоминаешь воспитанных тобой моряков— один командует кораблем, другой стал капитаном первого ранга, третий — гордостью флота. И опять задаешь себе вопрос за вопросом: а не покривил ли ты когда совестью, всегда ли был принципиален, ценил ли честь офицера? Сможет ли кто тебя упрекнуть? Подобные мысли часто лезут мне в голову. Скажу не хвастаясь, я много пережил, но не потерпел поражения. Я начинал свою жизнь, когда Ленин был жив, и дал себе слово — жизнь свою делать с него. И когда мне предстояло решать что-то серьезное, я всегда задавал вопрос: как бы поступил Он?
...Незаметно прошел летний день. Елена Сергеевна просила:
— Приезжай, Слава, почаще. Ты сам видишь, какую доставил отцу радость.
— Ну, ни пуха тебе, ни пера и побольше воды под килем! — пожелал на прощание отец.
Отец для Ростислава был всем. У него давно уже не было матери.
6
Мать не любила Славу. Она обожала младшего — Глебика. Старший был заброшен и нелюбим. Мать почему-то всегда была недовольна и им, и отцом и постоянно их обоих сердито отчитывала. Материнская ласка вся без остатка доставалась одному Глебу.
Подростки обычно с неохотой покидают семью. Ростислав же с радостью ушел в Нахимовское училище. Училище заменило ему родной дом. Своего дома вскоре и совсем не стало. Не предупредив отца, тайком, мать переехала с Глебом в Москву, к некоему Феде (человеку намного моложе ее), в которого влюбилась со всем пылом стареющей женщины. Глебка отлично ужился с Федей, почти забыв, что у него есть отец.
Федя пристраивался третьим или четвертым соавтором в киносценариях, числился в какой-то кинокомиссии, хотя служебное время проводил в ресторанах Дома кино или Дома писателей, обязательно с пустой папкой, завязанной голубыми тесемками (символ занятости), а в неслужебное — встречался с «полезными людьми». Он не был жаден: делился с Глебом карманными деньгами, мало ношенными штанами, пиджаками, сорочками, почти модными галстуками, и Глеб прижился на улице Горького не хуже, чем на Васильевском острове в своем родном городе.
Мать была в восторге от кинофестивалей, гастролей зарубежных знаменитостей и посредственностей (Федя умел доставать контрамарки и пригласительные билеты); она вовсе забыла, что кроме Глеба существует и старший сын. Когда Ростислав раз или два в год появлялся на улице Горького, она спешила переодеться и уходила туда, где могла встретить народных, заслуженных и лауреатов. Она смертельно боялась потерять Федю, которого, видимо, действительно любила, и больше всего опасалась, что кто-нибудь из «ее круга» узнает, что ее старший сын — уже офицер (тогда обнаружатся ее годы). Поэтому мать всегда старалась отделаться побыстрее от взрослого Славы, заходившего ее навестить.
— Ты уж живи, милый, сам, как умеешь, — торопливо сказала она, когда он, заехав в последний раз на улицу Горького, застал обширное общество. Его затолкнули в Федину комнату, оттуда вывели через кухню на лестницу. — А о Глебе я ничего не знаю и знать не хочу.
Глеб украл у Феди из ящика стола деньги, портсигар и ценные вещи, за что «благодетель» отправил его в уголовный розыск, а суд — на год в тюрьму.
Ростислав с тех пор не был у матери и ничего не слышал о ней. Но год назад она появилась вдруг в — нарядная, моложавая в свои пятьдесят шесть лет, бросилась сыну в объятия рыдая:
— Славик, Славик, Федя бросил меня, что мне делать, я погибаю, несчастная, я готова была отравиться. Пожалей меня, Славик, ты же мой сын!
Он отстранился. Когда мать ушла от отца, разрушив семью, она не задумывалась ни об отце, ни о Славике. То, что случилось с ней, было запоздалым возмездием. Федя наконец сообразил, что Любовь Афанасьевна стара для него: люди стали называть ее Фединой матерью. Из беспорядочных фраз, прерываемых плачем, Ростислав понял, что Федя переметнулся к молоденькой, восходящей на кинонебосклоне звездочке, удачно сыгравшей роль в фильме, сценарий которого писал вместе с другими и Федя. Мать то ругала Федю, которому она принесла в жертву мужа и двух сыновей, то признавала Федино благородство — ушел из квартиры, забрав с собой лишь костюмы и сорочки. Оставил мебель, ковры, подписные издания и пачку приглашений на фестивали.
— Но куда я пойду одна? Какими глазами стану в глаза смотреть людям?! И как я встречусь с ним, подлецом, когда он поведет под руку свою отвратительную девчонку?
Сцена становилась совсем неприятной. Ростислав поспешил ее прекратить. Не находя искренних слов утешения, он спросил, не нуждается ли мать в деньгах.
— Нет, не нуждаюсь. Федя мне оставил одну из своих сберегательных книжек. Воображаю, как взбесилась бы эта кинозмея, если бы только узнала! О, у Феди все же благородное сердце!
. Перед гостями выступает народный артист СССР В.В.Санаев. В президиуме встречи (слева направо): засл. артистка РСФСР Н.В.Румянцева, артист И.Г.Лапиков, И.В.Макарова, народный артист РСФСР С.А.Мартинсон, народная артистка РСФСР Л.Н.Смирнова, засл.артистка РСФСР А.Д.Ларионова, народная артистка РСФСР Н.В.Мордюкова, актриса Л.А.Чурсина и др.
Припудрив опухшее от слез лицо, мать попросила свести ее в Дом офицеров: ей надо развлечься, рассеяться. Ростислава покоробило, когда она стала кокетничать с его сверстниками. Господи, она с ними заигрывает и еще надеется на успех! Да ведь она почти старуха! Он поспешил проводить ее на вокзал. Мать уехала. Ростислав так и не понял, зачем она приезжала. Взыграли ли материнские чувства? Или не перед кем было поплакаться? Но она же знает, что Ростислав затаил неприязнь к ней, ведь она испортила жизнь отцу на долгие годы! Отец много лет любил Елену Сергеевну, но не развелся с матерью, стремясь сохранить семью.
Мать уехала, расцеловав на прощание сына и испачкав ему щеки едко-красной помадой. А через несколько месяцев пришла телеграмма: «Немедленно вышли телеграфом пять тысяч очень нужны любящая мама». Любящая мама... вышли пять тысяч...
Пяти тысяч у него не было, но, может быть, она действительно попала в беду? Он послал ей две тысячи и не получил ни ответа, ни благодарности...
7
11-й выпуск Ленинградского Нахимовского военно-морского училища.
Когда Ростислав стал командиром, в помощники ему назначили старого дружка по Нахимовскому — Игнашу Барышева. Оба были довольны и целый вечер вспоминали детские годы.
Припоминали преподавателей, «дядек» — старшин, первые свои увлечения девочками, приходившими на балы в училище.
— А помнишь тайный «чердачный штаб»?
— Ну еще бы!
«Чердачный штаб» был создан с самыми благими намерениями. Юные нахимовцы стремились к романтике и романтику эту видели в тайных собраниях. Хотя их сообщество было подобно тимуровскому, строгие воспитатели усмотрели в тайных собраниях на чердаке нечто совсем неприемлемое и, разгромив «штаб», еще долго производили расследования — не было ли в действиях юных романтиков чего-нибудь криминального?
Знак "тайного" общества, созданного в ЛНВМУ в 1945 г. в составе: Виталий Долгов, Игорь Дуркин (автор тату), Вадим Внуков, Евгений Скворцов. Долгов - самый начитанный: Лев Кассиль, «Кондуит и Швамбрания». Собирались в помещении под шпилем, там и наколки себе нанесли. Рисовали карты. Со временем нтерес иссяк, появились новые увлечения, а наколки остались. - Из воспоминаний капитана 1 ранга Вадима Дмитриевича Внукова, выпускника 1951 г.
— А помнишь наш первый выход в море?
— Еще бы!
— Я думал, у меня сердце вырвется...
Вспоминали училище имени Фрунзе, бесконечные полутемные коридоры, зал Революции, сумеречный компасный зал, о котором так хорошо писал поэт-моряк Лебедев, картинную галерею, где на темных полотнах фрегаты палили из пушек желто-красным огнем.
Друзья разоткровенничались. Игнаша сказал, что он счастлив служить под началом Ростислава. Он вовсе не чувствует себя ущемленным (Игнаша до сих пор старший лейтенант). Что делать, проболел целый год. Жестокий плеврит одолел, Игнашу хотели совсем списать с флота. Каких героических усилий ему стоило убедить эскулапов, что он флоту будет служить всю жизнь!
Ростислав подумал, что передает должность штурмана и помощника в верные руки — человеку, трогательно и беззаветно любящему флот. «Сработаемся», — с нежностью посмотрел он на щупленького Игнашу.
«Сработаемся», — решил и Игнаша, когда Ростислав сказал дружески:
— Запомни только, что ты пришел на корабль, экипаж которого станет отличным. Во что бы то ни стало! Будем держаться!
«Будем держаться!» — произносилось как клятва в Нахимовском перед экзаменами, перед первым выходом в море...
Нахимовцы 2-го выпуска Рижского Нахимовского училища (1950 г.) сдают экзамены. Справа сидит Александр Алексеевич Шауров, в дальнейшем контр-адмирал.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
