По вечерам усталый Женя ложился на койку, положив руки под голову, и, бывало, долго не засыпал. Как-то там Машенька одна, без него?
Когда ее спрашивали, почему она выбрала ветеринарный, а не медицинский, если у нее пристрастие к медицине, она отвечала: «Потому что люблю животных. Я у деда в колхозе доила коров, скакала на лошадях, стригла овец, возилась с собаками. Когда, бывало, кто-нибудь из них заболеет — как жалостно смотрят они на тебя, просят тоскующим взором: «Человек, ты нам друг, помоги!» И понимают, что им помогаешь. Даже боль безропотно терпят. Вы бы видели несчастную собаку, которую бык запорол! Как не хотелось ей умирать! Она лизала нам руки, просила, чтобы ей помогли. И врач лечил ее, а я выходила. Динка стала моим верным другом. Нет, я твердо решила — в ветеринарный! И меня не собьешь!»
Евгений ее хорошо понимал. Он тоже любил животных. Однажды отодрал за уши мальчишек, кидавших в зоопарке камни медвежатам в широко раскрытые рты. Он спас рыжего кота, которого такие же сорванцы хотели утопить в Невке — для собственного развлечения! Кот, которого Евгений принес домой и назвал Боцманом, отдышался и потом по пятам ходил за Евгением, ластился, пел кошачьи песни и спал в ногах у спасителя.
За время службы Евгений уже два раза бывал в отпуске. Они с Машей ездили к тетке в Шувалово, купались в озере и катались на лодке, собирали горькушки в сосновом лесу, а иногда ходили на к Петропавловской крепости. Женя сравнивал Машу, загорелую, стройную, в синем купальном костюме и в синей купальной шапочке, с другими купальщицами, и сравнение было далеко не в их пользу.
Обе матери добродушно спрашивали: «А вы и в самом деле собираетесь пожениться?» Они не находили ничего удивительного в том, что «дети» поженятся — тогда одну комнату уступят им, а в другой поселятся они — давнишние подруги.
А пока — «дети» смотрели «Рожденных в Ленинграде» в театре: на сцене люди боролись с голодом, холодом, героически умирали. Им был близок этот спектакль — они тоже родились в Ленинграде. Пошли на «Балладу о солдате» в «Молнию», и Евгений чуть было не набил физиономию одному из бывших своих одноклассников, в конце сеанса промямлившему:
— Вот уж волынка, опять про войну. Надоело.
— Тебе война надоела? — наскочил на него Женя. — А ты видел войну? Твой отец в Чебоксарах отсиживался! А мой за Ленинград воевал, и Машенькин тоже — нам не надоест про войну...
Несколько дней подряд провели в Эрмитаже; вдвоем было куда интереснее, чем со школьной экскурсией, когда педагог обычно говорил о художниках: «типичный представитель эпохи» или «наглядный показатель слабости мировоззрения»... Побывали и в Русском музее, подолгу стояли здесь перед картинами русской природы. Но однажды в одном из залов увидели выставку зарубежных абстракционистов — чудовищная чепуха! — даже понять нельзя, что нарисовано-намазано. Зеленые трупы, летающие по воздуху, должны были, судя по надписи, изображать ужасы Освенцима; раздробленные куски тела — женщину; черно-синие мазки — южный город; бесформенные кляксы — дома, а геометрические фигуры — любовь.
Какой-то доморощенный сноб в очках, захлебываясь и шепелявя, доказывал обступившей его молодежи, что абстрактное искусство надо понимать так же, как электронную музыку, кибернетику, что в век космоса дедушкины лесочки и бабушкины поляночки никому не нужны. Женя тронул его за плечо, постучал себя пальцем по лбу:
— Парень! А тут у тебя все в порядке?
— Не затыкайте мне рта! — взвизгнул юный ревнитель абстракционизма. Но окружавшие его люди смеялись и расходились. Маша потащила Евгения в залы Шишкина.
Эвальд Васильевич Ильенков: ... отличить свободную красоту от уродства произвола и штампа можно, только обладая и подлинной эстетической и теоретической культурой и умением соотносить образы искусства с действительностью. А без развитого воображения этого сделать нельзя.
Именно поэтому делу коммунистического преобразования общественных отношений принципиально враждебно то «искусство», которое культивирует и воспитывает в людях произвол индивидуального воображения, маскируя его названием «свобода фантазии» художника, – так же как и «искусство», культивирующее штампованное: машинообразное «воображение», традиционные формализмы, сухо-рассудочный тип фантазии, фантазию по тупой внешней аналогии, по формальному предписанию, по рецепту. - .
В тот же вечер они смотрели в театре «Бегущую по волнам» — повесть о поисках счастья, о благородных сердцах, о внезапно возникшей любви. Машенька сидела притихшая, прижавшись к Жениному плечу.
— Тебе понравилось? — спросила она, когда они вышли из театра в белую ночь.
— Очень, — ответил Женя.
— Но ведь это — сказка...
— Побольше бы таких сказок!
Не торопясь шли они домой через Марсово поле; в Летнем саду белели, как призраки, среди темной зелени статуи; под Кировским мостом струилась Нева, буксир тянул тяжелые черные баржи; у памятника «Стерегущему» Машенька с Женей присели, слушая доносящуюся из репродуктора музыку.
Здесь был заключен союз, скрепленный двумя (или десятью) поцелуями: ждать друг друга, ждать терпеливо, а после — жить вместе. Всю жизнь. Машенька была чудесная в эту ночь, она, зная, что они скоро расстанутся, забыла обо всем — о том, .что их могут увидеть прохожие, правда, редкие, что в светло, словно днем, и их, наверное, ждут дома матери.
Наконец они встали и пошли, держась за руки. «Родство душ», — сказала как-то мать Машеньки. Ерунда! Просто они выросли вместе, бок о бок, встречались по нескольку раз каждый день, выросли без отцов, или, может быть, потому, что каждому из них кажется, что они друг без друга не могут прожить!
От матери, с которой он очень дружил, Евгений не мог скрыть своего счастья.
— Мама, милая мама!
Он уткнул голову ей в колени, как это делал в раннем детстве, когда его кто-нибудь обижал, и повторял, зарыв лицо в ее платье:
— Мама, мама, я Машеньку очень люблю.
— Ну и люби, сынок, — поглаживала мать его короткие волосы. — Люби, сынок, коли любится, но коли разлюбишь, душой не криви. Лучше прямо скажи. Самая горькая правда, говорят, лучше красивой лжи.
— Нет, мама, наши жизни с детства переплелись, и никому нас не разлучить, ни за что на свете!
Просыпаясь от солнечного , заглянувшего в окно, он здоровался: «Здравствуй, Машенька! Доброе утро!» А потом уже вслух говорил: «Доброе утро, мама! Хорошо ли спала?» А ложась спать, прощался с матерью: «Спокойной ночи, мама!» — и мысленно прощался с Машенькой еще раз, ведь двадцать минут назад он простился с ней в коридоре: «Машенька, доброй ночи, видеть тебе хорошие сны!»
Бывали ночи, когда он и во сне не расставался с ней. Сны были увлекательные, их было много, и, просыпаясь, Евгений удивлялся, что лежит в своей комнате, за окном белая ночь и недалеко от него спокойно спит мать.
С тех пор и на корабле, засыпая, Евгений всегда прощался мысленно с Машенькой и желал ей хороших снов, а просыпаясь, шептал в раскрытый иллюминатор: «Доброе утро, Машенька! Счастливого тебе дня!»
6
На четвертом году службы Орла на корабль пришло пополнение из учебного отряда. В кубрик спустился новичок с нахальным лицом, одетый во флотскую форму, которая на нем сидела ладно и ловко. Развязно, как будто пришел на вечеринку, он закричал:
— Здорово, чуваки!
Евгения передернуло. Он и в школе не переваривал, когда приходилось задумываться, на каком языке говорит твой одноклассник и, главное, что он хочет сказать? Евгений вскочил и, глядя в наглые глаза вновь прибывшего, сказал:
— Чуваков здесь нет. Есть матросы и старшины, и все мы друзья и товарищи. Запомните сами и тем, кто с вами пришел, передайте.
— Мощный отпор, — протянул Черноус (так звали новичка) . — А ты, выходит, старшина, ценный парень.
В тот же день на переборке кубрика появился лозунг: «Оставь жаргон, сюда входящий».
Написал лозунг Евгений.
Правда, вновь прибывшие сдались не сразу. Между собой они продолжали говорить на мерзком жаргоне. Но стоило им обратиться к кому-нибудь из «старичков» на своем наречии, им не отвечали.
— Ты что же, глухой? — вскипали Черноус и его товарищи.
— Говори по-русски, пойму, — спокойно отвечали им.
Орел молча следил за поединком. Он был его вдохновителем. Евгений с удовольствием бы стукнул по лбу любителя жаргона — попробовал бы его спросить о Машеньке: «Как поживает твоя чувиха?» — но сдерживался — помнил, что он старшина. Поединок закончился через неделю, после вечера, когда на небольшом куске палубы появились голые, обросшие шерстью питекантропы и заговорили на том языке, который принесли с собой на корабль новички. Любители жаргона были посрамлены и сдались.
7
Маша окончила институт и уехала в маленький районный городок, часах в двенадцати езды от Ленинграда. Она работала врачом на . В письмах она рассказывала, какие у нее славные пациенты. Работа Маше пришлась по душе. Ее уже знают и уважают, а хозяева пациентов именуют «товарищем доктором». Городок тихий и грязноватый, но она привыкла к нему. Словом, все хорошо. Она очень соскучилась. Скорее бы приехал Женя!
И он представлял, как купит подарки, заедет в Ленинград, к матери, потом устремится в ее городок...
Любовь не мешала службе. Она помогала. Евгений радовался, когда его ученики, в первую очередь Илья Ураганов, сдали на классных специалистов и стали отличниками; недалек день, когда экипаж их корабля будет назван отличным.
Правда, по ночам его иногда одолевали тяжелые мысли: Что с Машенькой? Как живет? Ходит же по вечерам куда-нибудь — с кем? В конце концов не сидит же дома! В клуб пойти одной — скучно. Ходит с подругами. А у подруг есть друзья, а у друзей подруг тоже друзья. Так всегда делается — приглашают лишнего друга, чтобы подруге не было скучно. А там, глядишь, увлечется каким-нибудь парнем и забудет Женьку. Он — далеко, а тот парень рядом, стоит зайти в телефонную будку и набрать номер — придет.
Евгений старался отогнать эти мысли. Не такая она, его Машенька. У нее чистое сердце...
Он вспоминал ее: вот она улыбается, вот она шутит, вот обнимает его, они возвращаются домой поздно, медленно поднимаются по полутемной лестнице, рука в руку, плечо к плечу, и он бережно поддерживает ее. Он представляет себе ее в кухне, над тазом, до краев полным пеной — Машенька моет волосы, ее голые до плеч руки в мыле, она поднимает мокрое улыбающееся лицо и протягивает мокрые губы, но кто-то отворил дверь в кухню, и Машенька сердито выговаривает: «И совсем ни к чему торчать на кухне, Евгений. Уйди...» И опять представляется парень, тот, другой парень, с которым...
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
.jpg)
