— Ну, Леночка, хватит на сегодня... Кто-то скачет на лошади, слышишь? Наверняка Николай Николаевич...
Аистов часто навещает Крамского. Они дружат, хотя Крамской старше капитана на двадцать пять лет.
Аистов рассказывает последнюю новость — как поймали преступника, пытавшегося бежать в капиталистический мир, Украл рыбачью лодку, собирался отплыть. Дурак, недооценил пограничников. Мудрый навалился на него мощной грудью, повалил на дно лодки и задержал, хотя нарушитель пытался заколоть пса ножом. Порезал на лапе шкуру, а шкура у Мудрого и так уже не раз продырявлена пулями. Первоклассный пес, шесть нарушителей задержал на своем веку! Жаль, приходится его списывать. Дожил до предельного возраста — десяти лет.
— А куда вы его спишете?
— Положено застрелить.
Крамской побледнел от негодования:
— Пес служил вам десять лет верой и правдой, и теперь его попросту возьмут и застрелят? Да понимаете ли вы, что говорите, Николай Николаевич?
— Таков порядок, Юрий Михайлович,
—— Стрелять четвероногих друзей?
— К сожалению, да.
— Приказы обсуждать, я знаю, не полагается. Но если приказ противоречит здравому смыслу и гуманизму... Другого выхода нет?
— Есть единственный.
— Какой?
— Если кто-нибудь из офицеров согласится взять Мудрого. Помощник мой холост. Ему пес ни к чему. Мои ребятишки, правда, просят взять Мудрого, да жена — против...
— Уговорите жену, — горячо убеждает Крамской. — Прошу вас... Ведь собаки приносят не только пользу, но и радость...
Буян подсовывает хозяину под руку лохматые уши.
— Жестокость необходима с врагами. Но уничтожать преданных друзей, хотя и четвероногих, — это не укладывается у меня в голове. Я напишу вашему начальству. По-моему, оно не задумывалось над когда-то установленным правилом и изменит его.
— Только меня не упоминайте.
— Не упомяну, Николай Николаевич, Сыграем в шахматы?
— С удовольствием. Елена Сергеевна знает, что «партийка в шахматы» затянется надолго. После она напоит их чаем.
ГЛАВА ШЕСТАЯ. ПЕТР ИВАНОВИЧ
Ростислав все больше и больше убеждался, что учиться у Беспощадного нечему. Борис Арефьевич относился к нему почти дружески, но покровительственно. Ростислав большой приязни к нему не чувствовал. Его коробило ячество Беспощадного. Он убедился, что Беспощадный любит выступать от имени экипажа на совещаниях и во флотской печати: «Мы, отличники, обязуемся еще выше поднять боевую подготовку, сплотясь...», «Мы, отличники, в ответ на новый запуск спутника в космос обещаем, что мы еще выше...» или же «Мы, экипаж корабля, являющегося примером...»
По существу в этом не было бы ничего плохого, если бы обещания не состояли из ни к чему не обязывающих фраз.
А на деле? На деле, завоевав звание отличного своему кораблю, ни сам Беспощадный, ни его подчиненные так и не сдвинулись с места и достигать новых высот, как видно, не собирались. Наступило успокоение. А успокоение — опасно. На словах Беспощадный грозился взлететь на невиданные высоты. Но только на словах, не на деле.
«...Нет, я не успокоюсь, как успокоился Беспощадный! — рассуждал Ростислав. — Я не остановлюсь на достигнутом, ведь остановиться — это значит отстать. Может быть, завтра я и мои подчиненные перейдем на новый корабль (говорят, их уже строят) и будем его осваивать. Это будет чудесный корабль, вроде тех ракетных катеров, которые мы встретили в море. Новые катера унаследовали от торпедных их лучшие качества, но удвоили, утроили ход, и. если торпедные катера не переносили большой волны, эти в любую штормовую погоду перебегают с волны на волну.
И конечно, наши новые корабли будут грозой подводных лодок, самые мощные и самые маневренные; наука шагает вперед, и кораблестроители, инженеры и техники придумали, разумеется, выдающиеся корабли...
Я мечтаю о том, чтобы командовать таким кораблем. Я смогу им командовать только в том случае, если сам буду расти... А сможет ли Беспощадный? Не знаю...»
К вечеру на корабль пришел заместитель комдива по политической части капитан-лейтенант Васьков. Приходу его всегда радовались и именовали за глаза «Петром Иванычем».
Именно он, замполит, горячо вступился за Ростислава, когда у него произошел спор с Суховым. На корабле уцелели и «клуб волнующих встреч», и вечерние чтения, и музыкальные вечера. По-прежнему проводились диспуты...
Васькову было лет тридцать; он еще не растерял комсомольского задора и пыла, хотя уже был отцом двух детей.
— Уж извините, что запоздал. Сначала навестил отстающих. Вы поблагодарили своих орлов? — спросил он Ростислава, — Нет.
— А почему?
— Я считаю, что ничего выдающегося мы еще не достигли. То, что акустики, сменяя друг друга, не выпустили лодку, — так они обязаны это делать по службе. Я шел на риск, но на риск обдуманный, Петр Иванович, разрешив Орлу допустить до станции Ураганова. Если не испытать его в море на лодке, он не сможет заменить Орла, вдруг с тем что случится. Механики меняли ходы безотказно, наблюдение было на уровне, глубинные бомбы поразили цель. В бою осечки у нас быть не может...
Петру Ивановичу все больше нравился Ростислав: спокоен, вдумчив, настойчив. Скромен и уважает людей. От него не услышат подчиненные ни грубого окрика, ни преувеличенных похвал: незаслуженная похвала тоже может оскорбить человека. И не честолюбец. Не стремится прославиться. В прошлый раз, когда экипаж отлично решил задачу, сказал: «Мы действовали, самое большее, на «четверку».
Петр Иванович нынче в море ходил на корабле Беспощадного. Отличный экипаж задачу сдал на «отлично». Поход был нелегкий: на море шторм; но все работали безотказно. Натренированные, выносливые, готовые к любым передрягам воины — любо-дорого смотреть! Поздравления Сухова Беспощадный принял с удовольствием. Он их, казалось, заранее ждал.
И он в свою очередь щедро принялся награждать подчиненных отпусками, увольнениями, благодарностями. Его «соколы» стояли в строю, обветренные их лица сияли. Может быть, посоветовать и Крамскому поощрять лучших? — подумал Петр Иванович, но тут же решил: нет, не стоит. Крамской не нуждается в советах. У него своя тактика.
— Я очень жалею, Петр Иванович, что вы не с нами ходили, — сказал Крамской.
— Я тоже жалею.
— Вы бы посмотрели, как работают молодые, Кстати, вы знаете, кто сегодня стрелял?
— Кто?
— Мотористы.
— Вы и на это рискнули?
— А если придется заменить выбывший расчет артиллеристов в бою?
— Мотористы стреляли с хорошими результатами?
— Этого я и добивался.
— А если бы они оскандалились?
— Я в них поверил. И они в себя.
— Вы волновались, по совести?
— Да. У Красноперова жена вот-вот родит. Ясно, что он в смятении чувств. А оплошай он, спрашивать комдив стал бы с меня.
— И все же решились?
— Решился, Петр Иванович. Иначе считал бы себя плохим командиром.
Тут Петр Иванович вспомнил, что Беспощадный так и не разрешил своему акустику посадить на станции молодых. «Это будем делать в другое время», — сказал он старшине Сапетову. «Сапетов у меня артист», — похвастался Беспощадный Петру Ивановичу. Да, Сапетов непревзойденный акустик. До него дотянется разве Орел. «Не уши — инструменты», — гордится им Беспощадный.
К сожалению, еще пока нечем заменить чувствительные человеческие . А ведь они переутомляются. И могут отказать в самую важную минуту. Этот вопрос давно волновал Петра Ивановича, и он сетовал на инженеров, до сих пор ничего не придумавших. Три года назад один акустик до того устал на учениях, что уже не воспринимал звуки, и лодку упустили. Командир, как и Беспощадный сегодня, ни за что не соглашался сменить «незаменимого», в котором был слишком уверен. Он не учел, что человек — не автомат, устает... «А Беспощадный учитывает? — спросил себя Петр Иванович, — Учитывает, что у него на боевых постах стоят люди — со всеми человеческими слабостями? Они же не роботы, прикрепленные к своим орудиям, минометам и гидроакустическим станциям! Крамской — тот всех знает. Он даже знает, у кого рожает жена...»
А Сухов, вспомнил Петр Иванович, только сегодня говорил раздраженно:
— Крамской мог своими экспериментами завалить учение. Экспериментировать нужно в другое время. Нельзя задачу решать с негодными средствами!
— Но люди-то оказались годными, — подчеркнул слово «люди» Петр Иванович.
— Его счастье! Я бы на месте Крамского не стал рисковать. Пусть берет пример с Беспощадного — у того все в ажуре.
— А я как раз нынче раздумывал насчет Беспощадного. Не слишком ли у него все в ажуре?
— Что ты хочешь сказать, Петр Иванович? — насторожился комдив.
— То, что у него чуть не девяносто процентов экипажа овладели вторыми специальностями, получили право самостоятельно нести вахту на смежном посту, и... если придерживаться терминологии Беспощадного, — стали «артистами» (это высшая у него похвала). А что толку? Если артисту-дублеру играть не дают, сможет ли дублер сыграть роль на «отлично», когда премьер заболеет?
— Погоди, погоди... Ты хочешь сказать...
— Что такими методами полноценную замену не подготовишь, Виктор Викентьевич. А значит, наши донесения об их подготовке не что иное, как липа...
— Что?
— . Если, доведется, станут их проверять, как пить дать подведут.
— Кого подведут?
— Беспощадного в первую очередь. Во вторую — тебя. Меня. Весь дивизион.
— А у Крамского?
— Не подведут. Он — человек с беспокойной душой.
— Крамской пришел на готовенькое. Руднев довел корабль почти до отличного...
— Крамской был помощником Руднева, ты это забыл? А Беспощадный — тот пережил свою славу.
— Пережил, ты говоришь?
— Да. Правда, он к славе пришел нелегким путем, долгим, тернистым. Но пришел — и сразу же успокоился. Мы с тобой не предъявили ему новых требований. Он и решил: все достигнуто, чего беспокоиться? Слава вскружила голову. И он страхуется. Теперь к главным ролям у него дублеры не допускаются.
— Ты что, артист?
— Играю в народном . Бывал и героем, дублировал героев-любовников...
— Ах вот оно что!
— А ты и не знал?
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
