— Товарищ капитан третьего ранга, а не находите ли вы, что все «артисты своего дела», по образному выражению Бориса Арефьевича, — старослужащие, а молодые в ответственные моменты не занимают боевых постов?
Но Сухов живо его осадил:
— Капитан-лейтенант Беспощадный прав, он не хочет рисковать заслуженной репутацией своего корабля. Старослужащие подтянут молодых, в этом я лично не сомневаюсь. Молодые тоже станут «артистами своего дела». Не сегодня, так завтра.
— А не лучше ли сегодня, чем завтра? — не унимался этот заводила Крамской.
— Я считаю достаточным, — оборвал его Сухов, — что сегодня у Бориса Арефьевича нет неклассных специалистов, все — отличники и нет нарушителей дисциплины. Еще раз предлагаю брать пример с Беспощадного.
И с той поры при каждом удобном случае Сухов предлагал Беспощадному выступить — на совещании или во флотской печати... Беспощадный был очень доволен.
Напомнишь о себе лишний раз, и тебя не забудут. «Отличный корабль, которым командует офицер Беспощадный...» Глядишь, прочтет кто-нибудь наверху раз, другой, третий — и запомнит фамилию. Главное — достигнуто. Остается крепить достигнутое и не давать в свою среду затесаться паршивой овце. А уж если такое и случится — мигом спишу! Начальство всегда поддержит: мой корабль — отличный. И у меня все возможности к продвижению вперед: об этом уже не раз говорил Сухов...
...Сегодня просмотрел списки, отметил птичками тех, кого надо заставить изучить и третью специальность. Чтобы рапортовать общественности перед состязательным поиском. И перед начальством товар лицом показать: не люди — автоматы! Каждый в своем деле артист. И показать, разумеется, без всякого риска. Крамской рискнул во время учения посадить на станцию молодого гидроакустика. К счастью, не влопался. Я — не рискну. Старшина Сапетов — заслуженный деятель гидроакустического искусства. Аппарат, а не человек, такие уши и не приснятся другому! Феномен!
...В наш век космоса весь ум, все сознание человека должны быть направлены на технику. Пока он служит, его должны занимать только порученные ему механизмы. Все остальное — помеха. Раз я застал Кораблева за слушанием музыки.
— Что вы слушаете?
— Симфонию Сибелиуса, товарищ капитан-лейтенант, передают с фестиваля.
Черт его знает, что за Сибелиус и почему Кораблева интересует Сибелиус! Но я и виду не подал. Приказал:
— Лучше прослушайте глубину хорошенько и доложите.
— Есть, товарищ капитан-лейтенант.
Прослушал и доложил: «Слышу шум винтов катера». Правда, этого и слушать не стоило — катер командира соединения с палубы был виден как на ладони, но Кораблева я похвалил.
— Вот видите, а вы этого слушали, как его там, Сибелиуса.
Пока поговорили, передача закончилась. Больше я не замечал, чтобы Кораблев слушал музыку. Уважает «батю», понял, что я недоволен, не хочет огорчать...
...Молодцы они у меня, молодцы! Вот сегодня прошел я по кораблю, вооружившись ослепительно чистым платком. Проводил им по поручням, леерам, по «медяшке», зная, что ни одного пятнышка не появится. Встречал прямые, доброжелательные, полные уважения (а быть может, любви) взгляды серых, черных, карих и голубых глаз. Матросы были одеты в рабочее платье, очень чистое, словно на сцене в театре, с аккуратнейшими беретами на хорошо подстриженных головах (один из матросов по моему настоянию приобрел третью специальность — парикмахера). Соколы они у меня!
На вопросы отвечают лихо, хотя иногда и нарушая устав. Спрашиваю Сапетова:
— Не посрамим своего высокого звания на учениях?
— Никак нет, товарищ капитан-лейтенант! Море не космос, лодка не ракета, от нас никуда не денется.
Лихой ответ. Красавец парень, любо глядеть! Правда, недавно опоздал из увольнения, но за лихость и преданность своему командиру все простить можно. Пожурил, отчитал; Сапетов обещал, что никогда больше промахов не допустит, часы, мол, его подвели. Да и в самом деле, был уже поздний вечер, отбой предстоял, службе опоздание не повредило. Зачем же марать репутацию — и Сапетова, образцового старшины, и свою, и своего корабля?
...А вот и дом! Далеконько. ...
Двое славных ребят, Орфей и Марина, невзирая на поздний час, с радостью встречают Бориса Арефьевича:
— Папа, папа, а у нас сегодня вареники!
Вареники, чудесно! Ай да Люся! Ай да жена! И тут повезло! Полненькая, розовощекая...
Над древним городом и над Балтикой — ночь. Темная, с холодными осенними звездами. Ее прорезает яркий луч; он пробежал по покатым крышам, выхватил из тьмы башни с острыми шпилями, задержался на верхушках деревьев. И погас, успокоившись.
В гавани мирно светятся огни кораблей.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ПОЕДИНОК
1
Через неделю Ростислав записал в заветную тетрадь, хранившуюся в ящике письменного стола:
«В субботу вернулись с . Опять штормило, и поход был тяжелым. Но только в трудном походе можно проверить закалку своего экипажа, да и себя самого. Никто не застрахован от промахов. Корабль идет большими ходами, решения надо принимать мгновенно. Вчера атаковали подводную лодку в сложной обстановке, группой и, ринувшись в атаку, вдруг я вспомнил, что забыл предупредить об этом сзади идущего. Весь в холодном поту исправил ошибку.
Отец рассказывал, как два «охотника» во время войны разыскивали подводную лодку врага.
На первом «охотнике» недалеко от берега обнаружили перископ. Командир сразу ринулся в атаку, забыв предупредить сзади идущего. Стоявший у руля второго «охотника» старшина увидел, что с головного катера полетели в воду глубинные бомбы и его корабль мчится туда, где вот-вот встанут белые столбы разрывов. Впервые в жизни без приказа рулевой резко и круто переложил руль вправо. Командир даже слова вымолвить не успел, с левого борта грохнули взрывы.
Лодка была потоплена, но оплошность командира головного катера, кончившаяся благополучно только благодаря находчивости рулевого второго «охотника», долго служила суровым уроком для моряков...
...Сегодня я спохватился вовремя. А если бы замешкался? Какими глазами я бы смотрел в глаза товарищам? Это уже не условное поражение в условном бою, а непростительный промах...
«Море не космос, а лодка не ракета...» Откуда это? А, да, дешевое остроумие красавца старшины с корабля Беспощадного. Борис Арефьевич в восторге спросил:
— Не правда ли, остроумно, а?
Я удивил своим ответом Бориса Арефьевича:
— А я бы вашего Сапетова за такое остроумие взгрел.
— Взгрели бы? А почему?
— Да потому, что это бахвальство, а не уверенность в своих силах. И не только бахвальство — пренебрежение к силе противника. А это — опасно. Противник силен и хитер, его силе и хитрости надо противопоставить свою хитрость и силу. А шапкозакидательством боя не выиграешь. Я борюсь с подобными настроениями, борюсь и с пренебрежением к своему оружию. Были и у меня такие философы: мол, в век спутников и космических кораблей все корабельное оружие безнадежно устарело. Один острослов подошел как-то к миномету, похлопал: «Эх, милый, скоро тебя в архив, по космосу будем нацеливаться». Пришлось втолковать — и не ему одному: «Друзья дорогие! Наше с вами оружие вполне современное и при хорошей сноровке — повторяю, при вашем умении и сноровке — безошибочно уничтожит врага, готового всплыть, чтобы выпустить ракеты на ваш родной город, в ваших жен, матерей. Так цените это оружие, не пренебрегайте им, в архив его сдавать рано, еще нам послужит». Вот поэтому я и не поощряю шуточек, которые вам, Борис Арефьевич, так нравятся.
Система принята на вооружение в 1957 г.
Ростислав закрыл тетрадь, в которую записывал все, что его волновало. Призадумался: может быть, я сухарь? Ну, нет, я не Сухов...
Он полистал, перечитал прежние записи.
«Не повезло мне с комдивом. Что такое Сухов? — часто задаю себе вопрос. Он окончил то же училище, что и я, слушал тех же преподавателей, что и я, служил на малых кораблях, был начальником штаба у отличного, преуспевавшего комдива Основоположникова. Уже все экипажи в дивизионе были отличными, когда Основоположников тяжело заболел, и было ясно, что он в дивизион не вернется. Командовать дивизионом стал Сухов. И тут — приказ: «Дивизиону, которым командует Сухов, присвоить звание отличного». Фотография Сухова— полагаю, случайно — помещена во флотской газете. Командир отличного дивизиона! Как тут не загордиться? А тут и наш Алексахин собрался в академию. Дивизион— без комдива. Присылают нам Сухова. Он приголубливает Бореньку Беспощадного (как же, отличный корабль, с ним возни уже не будет), конфликтует со мной (его методы руководства людьми резко отличаются от моих), идет в море с Желановым и, вместо того чтобы помочь молодому командиру в трудную минуту, кричит на него. А говорят, уж не повезет, так не повезет. Так не повезло и Саше Желанову. Выслушивают лодку. Стопорят моторы. А лодка, как назло, тоже стопорит. Желанов нервничает. Сухов одергивает. Акустика совсем с толку сбили — и что? Лодка всплывает, чуть ли не вспоров перископом им брюхо. Сухов — вне себя. Бедный Саша от отчаяния чуть не плачет. А Сухов, вместо того чтобы Сашу подбодрить, записывает его в отстающие... Сухова в дивизионе не любят. И он, по-моему, любит и ценит лишь тех, на ком рассчитывает заработать капитал. Я чувствую, что с ним не сработаюсь. А жаль! Хотелось бы учиться у своего комдива...»
2
Оставив за себя на корабле Барышева, Ростислав пошел на берег. Ему редко удавалось видеться с Алей; обстановка тревожна; в Западном Берлине ершатся оголтелые реваншисты и их покровители; корабли НАТО маневрируют в Балтике... почти непрерывная боевая готовность... Невеселая осень! Солнце скрашивает ее, расцвечивая золотую листву, бросая блики на старые башни, на черепичные крыши; кирка Олая пронзает своим острым шпилем чистое небо, словно нарисованное голубой акварелью.
Ростислав шел по узким улочкам старого города, зашел в кондитерский магазин, купил Але ее любимых яблок из марципана, слив и груш. Дальше путь был прегражден; громоздкие юпитеры упирались в асфальт железными ногами; вспыхивал свинцовый слепящий свет; толпились зеваки, распоряжался милиционер. Шла обычная для Таллина съемка. Кто-то окликнул:
— Слава! Вот неожиданность-то!
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
.jpg)
