— Тоже мне товарищ... Друга предал...
— Ну, не будем. Кстати, вот и пришли.
Ресторан был уже полон, и никого не пускали, но Витюшенька обольстительно улыбнулась. Неприступный швейцар открыл дверь. Гардеробщик кинулся снимать ее пальтишко. Игнаша положил на барьер свой плащ и нелепую шляпу. Они поднялись по лестнице в зал; играл оркестр; все столики были заняты; но стоило Витюше остановиться в нерешительности, как к ней подошел седой чопорный метрдотель и провел их к маленькому круглому столику на двоих, на котором стояла карточка: «резервирован». «Ну и чудесница моя жена!» — подумал Игнаша, глядя, как осчастливленный ее улыбкой седой человек, годящийся ей в деды, взбодрился и изящным жестом протянул кожаную папку с меню.
Ужин заказывала Витюша, и, как видно, заказывала толково, — метр становился все почтительнее и почтительнее.
Ужин она действительно заказала на славу. Игнаша пытался прикинуть в уме, в какую сумму он обойдется — не от жадности, нет, а потому что считал, что лучше потратить деньги, купив что-нибудь той же Витюшеньке, но раз ей доставляют удовольствие ресторанные ужины — пожалуйста! Они пили вино и, как всегда, станцевали два танца (это была дань неумелому мужу), а потом подошел молодой, с усиками моряк-рыболов и, слегка повернув смазливое лицо к Игнаше, процедил: «Разрешите пригласить». Витюша, положив свою сумку на стул, уже поднималась навстречу. Оркестр гремел; она танцевала еще с какими-то незнакомыми, кажется кинематографистами или журналистами, раскраснелась, в перерывах пила вино и смотрела на Игнашу сияющими глазами. Кто-то раскрыл окно у них за спиной, подуло ночным ветром с моря, и она спросила заботливо: «На тебя не дует?» — за что Игнаша был ей несказанно благодарен. Они принялись болтать — о всяких пустяках; он любил ее милую болтовню; Витюшенька ему казалась милым ребенком. Она и действительно молода и удивительно хороша, этого у нее не отнимешь! Ее не смущали восхищенные взгляды со всех сторон, она смело встречала их, не потупив глаз.
Так просидели они, пока не начали гаснуть огни.
— И все же в Москве у нас лучше, — вздохнула Витюша. — Подумай, Игнаша, в Кремле два театра открылись, я видела фотографии в «Огоньке» — красота! Сплошное стекло, яркий свет, людей столько, что здесь не увидишь и за год! Раньше с отцом я бывала на всех новых спектаклях, — продолжала она, — сегодня — драма, завтра — опера, послезавтра — балет... А здесь... мы с тобой разве часто бываем в театре? Тоска... Расплатись, — приказала она, подзывая официанта.
Слегка ужаснувшись сумме, проставленной на счете, он расплатился, и они вышли.
— Что-то не хочется спать. Посидим в сквере, — предложила Виктория.
Они поднялись по каменной лестнице, «трапу», как говорят моряки. Повсюду ворковали нежные парочки. Одна скамейка оказалась свободной.
— Знаешь, Игнашенька, я чуть-чуть пьяна. — Виктория взяла его под руку. — И ты знаешь, что мне сейчас пришло в голову? Мне кажется, что ты меня очень любишь...
В ответ он привлек ее к себе.
— А раз ты меня очень любишь, ты можешь выполнить мое маленькое желание.
— Какое, Витюшенька?
— А ты исполнишь?
— Смотря что...
— Нет, ты скажи, ты исполнишь?
— Не знаю.
— Ах, не знаешь? — оттолкнула она его. — Ты так говоришь потому, что догадываешься, о чем я хочу попросить.
— Да, — согласился Игнаша. — И я уже тебе говорил, что никто меня не отпустил бы в Москву, если бы я и хотел. А я — не хочу. Я люблю, Витюшенька, . Подставь лицо ветерку. Ты чувствуешь? Это — ветер Балтики. Я люблю, Витюшенька, плавания. Я люблю жить в порту, рядом с морем, дышать им и любоваться. Ведь вот оно — рядом, за этими покатыми крышами, за этими черными башнями. Хочешь, поднимемся на Вышгород, поглядим на море в лунном свете?
— Нет, что ты, я очень устала. Лучше пойдем домой... Идем же... Идем на нашу окраину, в нашу тесную комнатушку, где даже поцеловать тебя я могу только украдкой, чтобы не услышали матери...
— Но что же делать, Витюшенька? Твоя мать не хочет от нас уезжать. А свою я не могу выгнать — ей и вовсе жить негде.
— Мою-то ты готов выставить! А она — она предлагает нам жить с нею вместе. В Москве. В квартире со всеми удобствами... Игнаша! Ну что тебе стоит? Мне недавно рассказывали, как легко уйти с флота. — Она горячо зашептала: — Пойди в форме в ресторан и напейся. Так уж делали некоторые. Мама тебя мигом устроит в Москве.
— Я вижу, ты пьяна, милая!
Он отстранил ее, может быть, чуть резко.
— Вот как! Ты меня уже бьешь! — вскочила Виктория. — Недаром мама мне говорила...
— Твоя мать способна на все! — разозлился Игнаша. — Такси! — позвал он, увидев зеленый фонарик.
Он почти втолкнул Викторию в . Ехали молча. Он знал, что сейчас у нее очень злое лицо.
Хорошо, если матери спят! Они, к счастью, спали. Игнаша молча стал раздеваться. Они легли спинами друг к другу. Он чувствовал, что Виктория не спит — думает. О чем? Раскаивается? Или же злится, что он несговорчив?
Он мучительно размышлял о том, что, видимо, мало знает эту красивую, лежащую к нему спиной женщину. Говорят, чтобы узнать человека, с ним надо пуд соли съесть. А он с ней до женитьбы съел самое большее десять порций мороженого. Познакомились случайно. В Москве, куда он ездил в отпуск. Она зазевалась и чуть было не попала под троллейбус. Он выхватил ее из-под колес. Ей это показалось геройством. К тому же спаситель был в морской форме... Она привела его домой. Ее мать облобызала его и расплакалась. Вечером пошли на Выставку достижений. Бродили среди роз, катались в игрушечном автопоезде, ели беляши в чайхане, на пруду пили чешское пиво. Может быть, он показался ей сказочным принцем? Она-то ему определенно казалась принцессой. Но чем она живет, о чем мыслит ее маленькая, хорошенькая головка — задумывался ли он? Нет. Ему казалось, что дочь должна походить на героя-отца. А если — на мать? «Ну, разумеется, это теща придумала, что я должен напиться, попасться на глаза патрулю, вылететь с флота! А что мне делать без флота? Без любимого флота? Пенсионеры и те тоскуют по делу, которым они занимались всю жизнь. Меня куда-то пристроят... ха-ха! Ну нет! Не выйдет! Конечно, мне тяжело, сейчас особенно тяжело потому, что я чуть было не потерял доверие командира, своего однокашника! Но я постараюсь заслужить прежнюю дружбу. Не таков Ростислав, чтобы избавиться от меня, как сделал бы это Беспощадный! А вдруг? Что — а вдруг? А вдруг Ростислав застрахуется — и избавится! от меня?»
«Дом и корабль». Символы верности призванию и дружбе. Из альбома капитана 1 ранга, выпускника ЛНУ 1953 г. А.П.Андреева.
Игнаша так разволновался, что вскочил и босиком пошел к крану — пить воду. Когда он вернулся и стал осторожно укладываться, чтобы не потревожить Витюшу, он услышал ее приглушенный шепот:
— Ты не сердись, Игнашенька. Я совсем пьяненькая, и я пошутила.
Он хотел возразить, что не пошутила она, а всерьез нащупывала почву, что это мать ее подучила, но Витюшенька резким движением повернулась, прижалась к нему, и он промолчал.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. НЕОЖИДАННАЯ РАДОСТЬ
В гости к Юрию Михайловичу приехал Михаил Ферапонтович Щегольков. Когда-то он был комдивом в соединении Крамского. Теперь он — капитан первого ранга. По-прежнему очень живой, жизнерадостный, влюблен — сразу видно, это заметила и Елена Сергеевна, и через семь лет после свадьбы — в златокудрую Хэльми, уже опытного хирурга, имеющего на своем счету сотни сложных операций. Собственно говоря, Хэльми — не златокудрая. Волосы у нее не с золотым, а с медным отливом. Но приятели и приятельницы называли ее «рыженькой», хотя рыжей Хэльми никогда не была. Юрий Михайлович хорошо помнит, как Хэльми Рауд в шторм на тральщике (Крамской предоставил для переброски молодого врача этот тральщик) ходила на остров, где тяжело заболел сынишка смотрителя .
Хэльми оперировала мальчика там же, при коптящей лампе, свисавшей с потолка, и спасла жизнь мальчугану. Хэльми была тогда почти девочкой, только что окончившей Тартуский университет. Отличную жену нашел Миша Щегольков, не ошибся!
Радостно встреченные Буяном, гости здороваются с хозяевами, входят в дом. Юрий Михайлович всматривается в их лица — все такие же, словно видел их вчера, а не несколько лет назад. Может быть, потому, что лица слегка расплываются, словно на фотографии, снятой не в фокусе.
— Вы помните, Юрий Михайлович, как я пришел к вам сообщить о женитьбе? — спрашивает Михаил Ферапонтович.
— Помню, Миша.
— Я еще вашего Старика тогда сахаром накормил до отвала. Сегодня — день нашей свадьбы. Седьмой! А посему... Буян, наследник почтенного Старика, держи! — Щегольков протянул на ладони несколько кусков сахару, и Буян их с наслаждением схрупал.
— Я слышал, Миша, ты получил новое назначение?
— Да, Юрий Михайлович, — сразу посерьезнел Михаил Ферапонтович. — Уже принял командование. Несколько лет назад, помните, в кают-компаниях шли разговоры о том, что флот отжил свой век, что, может быть, останутся лишь подводные лодки, которые станут атомными, вооруженными мощным ракетным оружием. Надводникам, мол, больше нечего делать на флоте, большие корабли сдадут в архив, ну, а малые... их судьба тоже, мол, незавидна. Но прошло всего два-три года, и наводившие тоску разговоры прекратились. Существует не только подводный флот, но и надводный: ракетные крейсеры, противолодочные корабли. И наконец прямые наследники наших «ТК» — ракетные катера, которые отныне я имею честь представлять... — Михаил Ферапонтович встал, торжественный, улыбающийся. — Чудо кораблики, Юрий Михайлович!
— Поздравляю, Миша, от души поздравляю.
Крамской обнял и расцеловал своего бывшего подчиненного. А Михаил Ферапонтович стал с увлечением рассказывать, как он проходил подготовку, как выглядят ракетные катера, описал боевую рубку, черную кнопку с надписью «старт», каюты и кубрики, моряков своих — матросов и молодых офицеров...
— Да, а вы знаете, кто у меня командует одним чудо катером? Никита Рындин, тоже ваш воспитанник...
— Доволен им? — спросил Юрий Михайлович.
— Настоящим ракетчиком стал, будто ничем другим и не занимался. Весь в отца своего — тот-то ведь всю свою жизнь прослужил на торпедных. Никита — один из лучших моих командиров... Пришлось, правда, ему потрудиться, — продолжал Щегольков, — немало тренировок провел...
Юрий Михайлович доволен: шагают его ученики! О многих он слышит приятные вести. Растут! Не оскудел флот талантами! Некоторых, правда, ошеломляют новшества... так ведь это не в первый раз! Лихие капитаны-парусники, описанные Станюковичем, в штыки встретили появление парового флота. На памяти Юрия Михайловича на корабли уголь грузили вручную; уголь сменило жидкое топливо; а нынче атомные реакторы приходят на смену дизелю. Закономерно!
Погрузка нахимовцами угля на "Аврору". Из архива поэта Игоря Жданова, предоставила дочь Катерина.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
.jpg)
