— С кем? С пограничниками Кивирандской заставы. Фрол даже подскочил:
— С теми самыми , которые нарушителей задержали? А ведь я как раз думал об этом!
— Вот видите. По-моему, матросам будет полезно послушать.
— Полезно? Не полезно, а замечательно, Юрий Михайлович! Это ударит по самому сердцу! Как фамилия начальника заставы? Капитан Аистов? А вы думаете, он согласится? А сможет он прихватить с собой двух-трех пограничников, лучше всего тех, которые... ну, вы понимаете... — волновался Фрол.
— Понимаю, — улыбается Юрий Михайлович.—Чаю выпьете?
— Какой уж тут чай! Как поближе пройти на заставу?
— Горячая вы голова! Вот видите — и опять загорелись. Комсомольский пыл юности, я вижу, в вас не остыл еще. Идите, Фрол Алексеевич, не смею задерживать. Надеюсь, придете ко мне в другой раз...
— Обязательно!
Юрий Михайлович провожает его до калитки и показывает дорогу.
И вот Фрол торжественно открывает первое заседание «клуба волнующих встреч» на корабле Беспощадного. Встреча действительно волнующая. Сколько книжечек «» прочитано — о пограничниках и нарушителях границы, — и вот эти парни в зеленых фуражках сидят в кубрике и капитан их рассказывает — чересчур скупо, по мнению многих, о захватывающих событиях на границе! Доходит и до последнего случая — до Яануса Хааса, сжегшего свой дом, до Мудрого, спасшего жизнь троим пограничникам, до успевшего сбежать на поджидавшую подводную лодку члена шайки.
— Главная задача, — говорит Аистов, — не дать им уйти. Мы виноваты в том, что позволили одному мерзавцу скрыться. Но и вы упустили подводную лодку, вместо того чтобы уничтожить ее вместе с этим мерзавцем...
Краснеют лица; многие опускают глаза.
А капитан продолжает вспоминать, как не очень давно высадившийся на островах диверсант истребил автоматными очередями все население одного отдаленного маяка. Не пожалел ни детей, ни женщин...
И Фрол добавляет:
— Несколько лет назад я сопровождал на этот маяк в шторм хирурга; это была юная девушка, Хэльми Рауд. И я ей помогал, когда она оперировала, радовался, что умирающий мальчонка спасен... Девчонка та совершила подвиг, а диверсант зачеркнул ее подвиг, уничтожил спасенную ею жизнь. Как сейчас вижу этого мальчугана — такие, знаете, умные голубые глаза... Ему бы еще жить да жить, расти да учиться; я убежден, что он стал бы, как мы, моряком. Я был на том острове и видел кровь на камнях...
Беспощадный закусил до крови губу.
«Проняло, — понял Фрол. — До самого нутра проняло. Что же, это хорошо!»
Беспощадный, придя в каюту, вызвал дежурного:
— Сапетов из отпуска явился?
— Никак нет, товарищ капитан-лейтенант,
— Хорошо. Идите.
Ничего хорошего, правда, не было. Назревало новое чепе.
Борис Арефьевич, хотя его ждали дома, остался на корабле.
ГЛАВА ШЕСТАЯ. САПЕТОВ
Старшина второй статьи Валериан Сапетов («непревзойденный акустик» по утверждению Беспощадного) возвращался из отпуска с опозданием на семь суток. Он не чувствовал угрызений совести. В кармане лежала бумажка с печатью и подписью врача поликлиники, подтверждающая, что он болел. И так как Сапетов все равно готовился к увольнению, то был убежден, что все сойдет благополучно. Он лежал на верхней полке вагона. Ему не спалось.
, шел медленно, останавливался на всех полустанках; в окно то и дело заглядывали станционные фонари.
Сапетов мысленно перелистывал свой дневник, оставленный дома. На корабль таскать дневник ни к чему: чего доброго, прочтет кто-нибудь, есть такие любители. Дневник — для себя, не для посторонних глаз. Приехав домой, он записал все, что накопилось, и упрятал дневник в укромнейшее местечко от Светланки — сестры, от отца...
«... Мой отец, говорят, хорошо воевал. После войны занимал должности только ответственные.
Меня он определил в музыкальное училище, чтобы я после окончил консерваторию, а Светланку — в балетную школу, куда ее взяли с трудом, хотя мордочка у нее и смазливая. Что-то у нее неблагополучно было с ногами и с позвоночником. Но отец «повлиял» — он «влиять» умел, и ее приняли.
Я бы не сказал, что мне очень нравилось в музыкальном училище, но пришлось смириться: у отца — железный характер. Он и на работе умел подбирать живот, выпячивать грудь и покрикивать на своих подчиненных так, что у них дух замирал. А уж дома-то стесняться ему было некого. Когда на Светланку пожаловались, что она не способна и ленится, он ее здорово ремнем отстегал — и лень с нее как рукой сняло. Обо мне и говорить нечего.
Но как только отец проштрафился, он обмяк. Мне его жалеть не хотелось.
За четыре года мы сменяли большую квартиру на маленькую. Рассчитали Дашу.
Отцу пришлось ездить на работу в автобусе. Он притих, и его не очень расстроило, что из Светланки балерины вовсе не получилось. Она поступила секретарем-машинисткой к директору какой-то гостиницы.
На нее заглядывались мальчишки, она ходила с ними в кино, а один фрукт даже водил ее в ресторан. Это был актерик Бабецкий, из вспомогательного состава, одетый по-модному и на каждом шагу говоривший: «Волнительно». Будь все по-старому, отец здорово выдрал бы Светланку ремнем, а теперь — помалкивал.
Как видно, родителю было всё всё равно. Он как-то весь съежился и осанку свою потерял. Заведовать базой Ленплодоовоща — не сильная штука! Вместо прежнего кабинета на новой работе у него был тесный закуток. Редко-редко кто, бывало, зайдет к нам домой теперь из его старых приятелей, да и заходили только те, кто тоже проштрафились. С приятелями отец садился за стол, они пили горный дубняк и вспоминали прошлое.
Обычно они судачили целый вечер, пока не допивали свой горный дубняк. Родитель постепенно превращался в мелкого злопыхателя.
Стиляг я терпеть не мог, но хотел одеваться прилично. Тем более что на Невском девчонки на меня, бывало, заглядывались, я часто слышал за спиной: «Погляди, какой интересный парнишка». Тогда я останавливался у витрины парикмахерской и заглядывал в зеркало: действительно, парень — ничего. Глаза черные, выразительные, волосы вьются. «Мои девчонки находят, что у тебя интересная бледность», — говорила Светланка. Дурехи! Правда, и я не люблю краснолицых; другие, когда взволнуются, краснеют; а я — наоборот, бледнею. «И взгляд у тебя такой, — не унималась Светланка, — что ты их будто пронзаешь насквозь. У них — мурашки так по спине и бегают». А вот у меня ничего подобного не было и в помине, пока я не встретил Люську. Но это уж было позднее.
А пока что я с треском провалился на экзаменах в . Как это получилось, я и сам сообразить не мог, Светланка прибежала с работы, спросила:
— Ну как?
— Погорел.
— Ой, да как же ты?
— Да вот так.
— Что же теперь будет?
— Призовут в армию.
— И ушлют далеко?
— Да уж здесь не оставят.
— А я? — глаза у нее заскучали.
— Ты — не маленькая. Мужа найдешь, детей разведешь.
— Я никогда замуж не выйду.
— Это вы все говорите, девчонки. А после, как миленькие, выходите. Где твой «волнительный»?
— Он сегодня придет. Но я за него не пойду. А тебе, Валерик, в армию хочется?
— Нет.
, .
И в самом деле, мне не хотелось. Пришел отец с работы, бросил на стол разбухший портфель:
— Светлана, помой помидоры, — Спросил меня: — Экзамен сдал?
— Провалился.
— Что-о?
— Провалился,
— Не думал, что выращу такого осла,
— Спасибо,
— Что-о?
— За осла, говорю, спасибо.
— А-а... Куда же ты теперь?
— .
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
