— Я виноват! Виноват перед командиром и перед вами! Что хотите со мной, друзья, делайте, любое приму наказание, но не хочу уходить с корабля. Полюбил я его. И все же я классный специалист, пригожусь.
Ураганов с негодованием воскликнул:
— Экзамен на классность ты сдал, Черноус, это верно. А вот экзамен на человеческое достоинство сдал или нет?
— Я вам верю. Надеюсь, не ошибусь, — сказал я Черноусу.
И верно, Черноус и его друзья . Из шкуры лезут, чтобы заслужить прощение товарищей...
...Состязательный поиск покажет, готовы ли мы к настоящей встрече с врагом, если приведется с ним встретиться.
Море штормит. Гидроакустикам трудно работать. Но враг может подобраться и в шторм.
Подводный ас уже ходит там, в глубине, поджидая нас, и готовится к поединку. Он — не просто мишень, для него это тоже экзамен. Ему, быть может, когда-нибудь придется уходить от противолодочных кораблей. Его лодку я как-то видел у пирса. Солидное сооружение, быстроходное. Подводники готовились к походу; на них было любо-дорого смотреть.
Вчера проходил по стенке — лодки не было. Как смыло. Ушла, значит, в море. Теперь поджидает нас в глубине.
Беспощадный думал, что, завоевав успех, можно успокоиться. И что же? Теперь строго за это наказан. Не он один. Экипаж лишен звания отличного. Тяжело, разумеется. Люди переживают. С Беспощадного слетел весь апломб. Он словно переболел. А ведь это не легко — себя переламывать. Люди стараются наверстать упущенное. Звание отличного экипажа потерять нетрудно, а вернуть — ох, нелегко!
Я не успокоюсь! Нет, я не успокоюсь и тогда, когда мой экипаж заслуженно назовут отличным. И если Беспощадный опомнится и выправит свои промахи, то это окрылит его людей на новые дела. Будут ходить в море в любую погоду, проводить поиск в , совершенствоваться в трудных походах, расти...
...Недавно Презентова смыло с палубы, и Ураганов, не раздумывая, кинулся за ним в море. Ураганов просил поменьше об этом болтать. «Это все равно,— сказал он товарищам, — как если бы написали в газете, что я нашел кошелек с деньгами и не присвоил». Что ж, Ураганов прав! То, что вчера казалось подвигом, сегодня — обычный поступок, в порядке вещей...
Естественно и то, что я доверился Ураганову, доверился в штормовую погоду, хотя сам видел, как он плохо переносил качку, когда пришел на корабль. И все же — я рискнул сегодня. Рискнул? Нет! Считаю, что действую правильно, заменив Орла Урагановым. Сегодня и я, и он — держим экзамен».
Ростислав вспомнил сегодняшний утренний сон: ему снился солнечный день, золотые леса вдали и где-то под светлой водой мрачная тень чужой лодки...
И он забывает, что в глубине — враг условный. Он видит, как целеустремлен и серьезен Гужов, как напряжен рулевой Небогаткин, как на баке, окунающемся в зеленую волну, готов к действию расчет ракетной бомбовой установки. Матросов обливает волной, они с трудом удерживаются на палубе, скользящей под ногами, — не сковырнулся бы кто в воду! «Я знаю каждого, люблю их всех, и готов за каждого отдать свою жизнь...
...Нет, она не уйдет от меня, эта лодка! Не уйдет, как и та, которую потопил я во сне. Она — в глубине. Она — близко. Ее пора обнаружить...»
Громкоговоритель на обвесе мостика заговорил голосом Ураганова. Молодец, не волнуется! Точно определяет курсовые углы. Ураганов не умолкает: «...эхо, пеленг, дистанция, курс...» Ростислав произносит в ответ несколько ободряющих слов. Сейчас они очень нужны молодому акустику. Вот он, поединок с подводным врагом... «Я атакую его носовой группой бомбовых установок...» На баке матросы подхватывают на руки глубинные бомбы и посылают их в короткие стволы установки.
— Атака подводной лодки...
«...Слишком повысил голос. Нехорошо. Спокойнее, Ростислав Юрьевич, спокойнее...»
Лодка ускорила ход. Опять уклоняется. Ну нет, шалишь — не уйдешь!
Палуба чисто вымыта набежавшей волной.
— Дистанция... столько-то кабельтовов.
Она! Дистанция поражения!
!
Все озаряется желтым светом — палуба, волны... Взрыв гранат, заменяющих глубинные бомбы...
Короткий разворот. Вторая атака. Опять разворот... Третья... Вспышки желтого света. Разрывы... Теперь в атаку выходят товарищи — Беспощадный, Желанов.
Победно гудят звонки — отбой боевой тревоги.
Отбомбились точно. Лодка «уничтожена». Ростислав получает оценку «отлично». Такую же оценку получили Желанов и Беспощадный.
И тогда многие вспомнили выступление комдива Живцова на совещании офицеров:
— Я слышал, как вы с раздражением и злобой обрушились на экипаж корабля Беспощадного. То нехорошо, это плохо. А давно ли вы все говорили: это хорошо, то распрекрасно? Выходит, совершили отличники промах, так надо подрубать их под корень? Хотите заставить людей веру в себя потерять — все равно, мол, хвалить не будут, а ругать станут вволю... Я не терплю несправедливости. Я понимаю вас: вы слишком большие надежды возлагали на этот экипаж, верили в то, что там все безупречны, хвалили, гордились ими. Конечно, плохо то, что люди упивались собственной славой, забыли о том, что надо каждый день неустанно трудиться, чтобы удержать эту славу. Я первый пропесочивал их за это. Но тогда они не понимали. Теперь — разобрались. Вы можете им представить счет новых ошибок? Не можете. Ошибки — старые, новых — нет. Люди трудятся. Командир тоже старается. Он стал требовательнее. Перестал либеральничать. Он стремится теперь лучше людей узнать. Петр Иванович подтвердит. Раньше вы посылали своих молодых офицеров учиться у Беспощадного. Теперь Беспощадный сам учится у других. Фанфаронство слетело, как шелуха, потому что по существу своему Борис Арефьевич — хороший моряк. Да, хороший, могу это повторить. Будь у него другой комдив вместо Сухова, может быть, и все бы шло по-другому. Беспощадный понял, как он ошибался.
Так что же — приклеим ему, а заодно и всему экипажу : «Ничего хорошего от них не дождешься?» Я — против. Считаю, надо помочь экипажу на ноги встать. И я приложу к тому все свои силы.
Беспощадный тогда с благодарностью взглянул на комдива. Чувствовалось, что он воспрянул духом. Живцов сумел и экипажу корабля внушить, что он не потерян для флота...
И вот результат: оценка «отлично».
Орел уезжает жениться.
Ростислав благодарит его за подготовку хорошей смены, желает счастья ему и его невесте.
— Спасибо, товарищ капитан-лейтенант, — отвечает Орел не совсем по уставу, но от души.
На разборе учения наложили кальку Игнаши Барышева с прокладкой курса подводной лодки на прокладку штурмана лодки. Совпало, без единого отклонения! Барышев сиял.
— Ну и погоняли же вы меня, — подошел в Доме офицеров к Ростиславу подводник. — Я представил себе на минуту, что не вы висите надо мной, а кто-то другой, и большого удовольствия не испытал.
— А я представил, что не вы, а кто-то другой мечется подо мной, и испытал удовлетворение, что приказ выполнил...
Они рассмеялись и крепко пожали друг другу руки.
Адмирал обрадовал Ростислава: экипажу его корабля присвоено звание отличного.
— Вы довольны? — спросил.
— Нет, товарищ контр-адмирал.
— Почему? — адмирал поднял брови.
— Боюсь, что еще не вполне заслужили. Но надеюсь, мой народ поймет, что высокое звание зовет на новые, еще большие дела... И не успокоится. Недаром они себя именуют «беспокойными сердцами».
— Ну, положим, не только ваши, — улыбнулся адмирал.— Хорошее начинание всегда находит последователей...
Новоиспеченный отличный корабль Ростислава Крамского Живцов в тот же вечер с молчаливого согласия адмирала отправил в дозор — чтобы не зазнавались.
Ростислав приуныл: как воспримут такое матросы, старшины? Обидятся, взропщут? Но нет. Не взроптали, хотя и встречались погрустневшие лица. Да и сам Ростислав, погрустив, что не может прийти со своей радостью к Але, смирился и не затаил зла на комдива. Будь он на месте Живцова, он бы поступил точно так же.
Ночью в море качало. Утром шторм стих. В холодном воздухе виднелись темные городские башни. Над ними висело скучное осеннее небо. С моря подбирался туман.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ГИБЕЛЬ ОРЛА
Орел шагал на вокзал, оборачивался и видел в осеннем облачном небе острые мачты и краны. Вскоре они скрылись в тумане. В чемодане у Жени лежали подарки: вязаная кофточка Маше (на улице Виру ему сказали, что второй такой не будет ни у кого, магазин выпускает по одной «уникальной» кофточке в день, и ему захотелось, чтобы Маша носила такую); белье Машеньке, чулки, теплые перчатки, шапочка из пушистой и мягкой шерсти... Не забыл он и матерей — своей и Машенькиной.
Уходя в отпуск, Евгений передал станцию Ураганову, наказал беречь ее. Илья провел поиск не хуже его. А пожалуй, и лучше. Учителя обогнал. !
Командир попросил передать привет Машеньке и сожаление, что не может отпраздновать свадьбу, как праздновал с Гужовым, передал коробку шоколадных конфет: «От меня вашей жене, Орел».
Евгений простился с товарищами, прогнал провожавшего его до ворот Вертолета: «Иди домой». И пес пошел на корабль.
В эту тревожную осень Евгений задумывался не раз: не остаться ли ему навсегда на флоте, не пойти ли в училище, не стать ли офицером и всю жизнь плавать на таких, как он плавает, кораблях? Но это значило — надолго расстаться е Машенькой, отложить на годы ту жизнь, о которой оба мечтают. Каждую ночь он видел ее во сне — то с четвероногими пациентами, то в саду, заросшем сиренью, то зимой — в меховой шапочке, идущую рядом с ним. Она верила в него; знала, что он от нее не откажется; ее письма дышали радостью и счастьем. В одном из них она сообщала, что из загса прислали извещение; их ждут. В другом между строк он прочел, что, кажется, у них будет... впрочем, она еще сама сомневается.
Он написал ей, что мечтает, чтобы у них родился сын, ну, а в крайнем случае — дочь. Командир отпустил его к Маше. Ненадолго. Но лишь только улучшится международная обстановка — он навсегда будет с ней. Он написал ей, что по пути заедет на улицу Скороходова, — может быть, нужно привезти что оттуда? А быть может, и матери захотят съездить на свадьбу? Он сообщил им, чтобы были готовы.
«Милый мой, если бы ты знал, как я жду тебя и как я соскучилась, — писала Машенька. — Но теперь я все вытерплю...»
«Что вытерпит? Ах да, понятно: кумушки, наверное, . Ну что ж? Приеду — все сплетни кончатся. Пусть попробует еще кто-нибудь...»
Евгений невольно сжимал кулаки.
Скорый поезд шел быстро, не останавливаясь на станциях; за окном бежали березы с почти облетевшей листвой, и Женя знал, что сегодня будет спать в своей старой кровати (мать ее так и не убрала из комнаты), а завтра утром, не задерживаясь, заберет обеих «старушек», как он ласково их называл, и на такси — обязательно на такси! — отвезет на вокзал и в поезде — к Машеньке, которая так его ждет!
Закрыв глаза, покачиваясь (вагон сильно трясло), он старался представить себе ее, их комнатку. Маша писала, что съездила в Ленинград и привезла мебель; теперь у них есть и кресла, и стол, и даже торшер, очень милый, с бумажным абажуром гармошкой; есть и книги на первое время — она купила у себя в городке.
Он думал о том, что, когда окончательно уйдет с флота, станет с гордостью носить свою флотскую форму. Он сдружится с ребятами, такими же молодыми парнями, как он, и организует «клуб волнующих встреч» — Ленинград под боком, а в Ленинграде столько интересных людей! Пожалуй, и в Доме культуры можно будет перестроить работу, если взяться по-флотски, — на одних танцульках далеко «е уедешь!
И снова мысли его возвращались к Машеньке. «Увечная», — говорит кое-кто. Глупость какая! Что он, меньше любит ее, свою Машеньку, оттого что эти сволочи стреляли в нее? Он не оставил бы ее даже, если бы она потеряла ногу или руку. Не оставил бы потому, что любит ее.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
